Записки городского хирурга
Шрифт:
Кстати, этот случай не имел последствий. Больную с сухожильным панарицием я удачно прооперировал. Она поправилась. Девушку оставили работать на отделении, и она теперь приглашает хирурга на консультацию практически ежедневно. Дабы не расстроить Клару Борисовну. Со мной не здоровается. По крайней мере, на людях. Шарахается как от чумного.
А персонально мне никто и слова плохого не сказал. Возможно, Клара Борисовна чего-то недослышала или согласилась с моим мнением. А может, она и всегда так думала?
Я поговорил с Ржевым, чтобы он как главный хирург клиники помог
– Как вы это себе представляете? – разозлился главный хирург. – Где мы возьмем лишнюю ставку? Где найти помещение? Кто будет осуществлять контроль? Дальше продолжать?
– Игнатий Фомич, работая в отдаленных районах Дальнего Востока, мне приходилось выезжать в такие места, где не было по штату хирурга. Но тем не менее у них всегда под рукой стояла готовая операционная и перевязочная. Хотя они не каждый день ими пользовались. А тут мы практически каждый день перевязки и мелкие операции осуществляем. Негоже больных с эндокринки на хирургию таскать. И нам неудобно, и пациентам в тягость.
– Эка вы, батенька, куда хватили, Дальний Восток! Вы знаете, в каких условиях мне доводилось работать в Афганистане? – произнес полковник медицинской службы запаса.
– А зачем мне знать? Тут не Афганистан, а Питер! И гражданская медицина разительно отличается от военной! Вы пользовали крепких молодых парней, определенных медицинской комиссией годными к воинской службе. А мы тут имеем дело с изнуренными возрастом и кучами сопутствующих болячек пожилыми людьми, многим из которых сто лет в обед. Как тут можно сравнивать? И таскать их взад-вперед не очень-то и гуманно, если хотите!
– Ладно, идите! – скривился полковник. – Что-нибудь придумаем.
Между прочим, пятый год думают. А мы как фланировали на эндокринологию, так и разгуливаем дальше; как возили к нам в перевязочную через всю больницу, так все и осталось. Сами-то они не могут идти.
Российский бардак и клановость, похоже, вряд ли чем искоренишь. Еще Петр Первый пытался вести борьбу с этим злом. Головы рубил направо и налево. Не помогло. Ввел «Табели о рангах». С того дня теоретически мог каждый простой смертный выйти в люди. Действовал кнутом и пряником. Но воз и ныне там.
Приходится заводить личные знакомства и налаживать индивидуальные контакты. А как иначе? Надо моему больному выполнить гастроскопию, желудок глянуть. Звоню в кабинет эндоскопии. Хорошо, говорят, запишем. Приводите через неделю. Как? Что ж он у меня неделю-то делать будет? Не знаем, отвечают, ваши проблемы. Очередь у нас громадная.
– Дмитрий Андреевич, – отвлекает меня от грустных дум Витя Бабушкин, – вы не с той стороны к ним заходите.
– А как еще-то их уговаривать? Они обязаны сделать исследование! Это входит в медико-экспертные стандарты (МЭСы).
– Наивный вы человек, Дмитрий Андреевич. На Дальнем Востоке вам сразу же делали, как просили?
– Да! Никаких проблем не возникало! Если только технические моменты подводили – свет отключат или воды нет. А так всегда без лишних вопросов. Направил – сделают. И звонить никому не надо.
– Ну, это там, за Уралом. А здесь другой подход требуется!
– А что, за Уралом не Россия?
– Россия, но люди по-другому смотрят на мир.
– Через призму взяток и откатов?
– Зачем так грубо? Просто люди привыкли к вниманию. Возьмите бутылочку коньяку, коробку хороших конфет, я видел, вам благодарные больные не раз приносили, сходите в эндоскопию, в рентген-кабинет, в лабораторию, в общем, везде, где нужные люди сидят. Познакомьтесь с ними, поговорите. Завяжите дружеские отношения. И отношение к вам изменится. Люди любят, когда с ними по-человечески. Вы к ним по-людски, и они к вам так же, – поучал меня юный хирург.
– Странные у вас понятия, Виктор, о служебных отношениях. Почему я должен идти к кому-то на поклон, если это их ОБЯЗАННОСТЬ?
– Вам коньяку жалко? Конфет?
– Нет! Тем более что я алкоголь на дух не переношу, а конфетами еще в детстве отравился, с тех пор видеть их не могу.
– Тогда совсем просто! Вы к людям с пониманием, и они вам свое сердце откроют.
– Мне их сердца не нужны! Мне надо, чтоб они свои функциональные обязанности выполняли как следует. И не за конфеты или коньяк, а за зарплату!
– О, Дмитрий Андреевич, вы я смотрю принципиальный человек! Да?
– Выходит, что так!
– Тогда со своими принципами вам в самую последнюю очередь все делать будут! Вот увидите! На Олежку Маслова посмотрите. Третий год в приемнике пашет! Тоже принципиальный. Это система! Плетью обуха не перешибешь.
Поругался я про себя. Побурчал, побурчал, но ведь Бабушкин прав. Ничего ты с этим не сделаешь. Вон новый доктор терапевт Семыкин советам не внял. Пошел и наябедничал начальству. Так, мол, и так, не хотят моим пациентам делать исследование. Ставят на недельную очередь. Главный врач вызвал заведующего эндоскопией. Пропесочил его как следует. Вышел тот красный из кабинета. Давайте, говорит, своих пациентов, начнем смотреть вне очереди. Терапевт руки потирает: учитесь, как надо с ними разговаривать! Смотрим, чем дело закончится.
– Ваш пациент к исследованию абсолютно не подготовлен! – заявляет врач-эндоскопист, введя тубус эндоскопа несчастному больному в желудок.
– То есть как это? – изумляется Семыкин.
– Очень просто, – равнодушно поясняет эндоскопист. – У него в желудке остатки пищи! Ничего не разглядеть.
– Какие остатки пищи? – срывается на визг терапевт. – Больной уже сутки ничего не ел!
– Не знаю, может у него стеноз выходного отдела желудка? Готовьте лучше! Если желаете, чтобы сегодня провели исследование. Вставляйте зонд, отмывайте желудок.
– Ну, хорошо! – щурит глаза Семыкин. – Я сам сейчас подготовлю. – Увозит горемыку на отделение. Через два часа привозит обратно. – Готово! Сам мыл! Все чисто! Смотрите!
– А-я-яй! Как нехорошо! Плохо помыли, вон в антральном отделе воды и слизи полно! Надо опять чистить!
– Вы что, издеваетесь? Я – кандидат наук! Я сам только что отмыл желудок до чистых вод!
– Не надо так кричать, коллега, я тоже кандидат медицинских наук. Я авторитетно вам заявляю: желудок не подготовлен к исследованию!