Записки грибника #2
Шрифт:
— Это кому я соли на хвост насыпал? — попробовал отшутиться, ан нет…
Никодим поморщился, — Не о том молвишь. Я тебе намедни сказывал о Вараве?
— Это, которого под мостки спустили?
Никодим слегка наклонил голову, — Ты вот парней набрал, учишь… А гроши… Когда начнем оружье делать? Моя кубышка почти пуста, скоро нам нечего будет людям давать…
— Совсем ничего?
— Самая малость, пуда на четыре…
«Четыре пуда, это с одной стороны много, с другой, продержимся на плаву, месяца два, не более. За это время должна быть готова первая партия, иначе… А вот об этом, лучше не
— Давай тогда, доделаем то, что есть… а я… Я с утрева возьму народ и начну потихоньку…
— Это не все новости, — Никодим как-то уж, обреченно вздохнул. Со злостью выплюнул изжеванную травинку. — Ляхи на Москву походом идти задумали.
В недоумении смотрю на него, — Ты шутишь?
— Господь с тобой, надобно мне таким шутковать. Пока кто-то почивать изволил, с приказу гонец был… — И Никодим замолчал, задумавшись.
— Не томи. Что молвил?
— А то… С малым нарядом к войску пойду… Пока что к Можайску, тама воевода Федор Бутурлин со товарищем Дмитрием Леонтьевым, по государеву указу рать собирают.
Мне в голову пришла совершенно дикая мысль, и я её озвучил. Чем вызвал неподдельное изумление у своего собеседника, — А какой год на дворе?
А ничего так вид. Круглые глазки, открытый рот и полная оторопь. Медник даже не сразу нашелся, что ответить на этот собственно простой вопрос. Я его прекрасно понимаю, если бы меня кто на улице спросил, тоже удивился бы. Его ответ порадовал.
— Допился! — его заключение по моему вопросу, было безапелляционно.
Я поморщился от несправедливого обвинения, но продолжал настаивать — Так все-таки?
— Июля девятый день одна тысяча шестьсот семнадцатого года от рождества христова.
Вот что хреново, так это у нас в стране с историей о плохих событиях. Хорошо у нас в школе учитель отличный был, его только спроси… Он весь урок будет рассказывать не по теме… Кое-что запомнил.
Первого декабря (по старому стилю) тысяча шестьсот восемнадцатого вблизи Троице Сергиевского монастыря было заключено перемирие между враждующими сторонами. Подписано в деревне Деулино что находится в трех верстах от монастыря, откуда и получило свое название
За отказ от Московского престола, речь посполитная сохраняла земли занятые ею с тысяча шестьсот девятого по тысяча шестьсот восемнадцатый год, а именно города Смоленск, Дорогобуж, Стародуб, Серпейск, Себеж, пригород Пскова Красный, Вележ, Невель, Почеп, Перемышль — Рязанский, Торопец, Чернигов и Новгород Северский. Таки образом, Россия теряла примерно двести пятьдесят километров западной приграничной полосы, которые по перемирию закреплялись как польско — литовские территории. Это уже правомочно приближало западную границу Московского государства к столице.
Всему этому предшествовала. Какая-то странная, мышиная возня, а не война. У противоборствующих сторон не хватало людей и средств. Что те, что другие, не раз находились на грани краха и, только чудо, спасало от полного разгрома. Судите сами.
Уже в тысяча шестьсот четырнадцатом году, разоренная смутой и войнами с Речь Посполитой и Швецией, Россия и Польша воюющая на два фронта (Московским государством и Османской империей), истощенные до придела стремились к заключению мира, но тогда переговоры, проводившиеся чуть меньше года «при посредничестве имперского посла Хайделя фон Рассенштейна», не привели к миру.
К тому времени король польский Сигизмунд III еще надеялся на благополучный исход конфликта. На это надеялись и польские магнаты, и несмотря на огромные затраты согласились на продолжение войны. Оба противника начали вновь готовиться к борьбе. Весь тысяча шестьсот шестнадцатый год прошел в приготовлениях. В июле того же года, через месяц после провала переговоров, Сигизмунд III Ваза, Король Польский и Великий Князь Литовский, наследный король Шведов, в Варшаве собирает Сейм. Который постановил — отправить в поход на Москву войско под предводительством королевича Владислава, что бы он занял положенный ему по договору московский престол.
На следующий год в апреле тысяча шестьсот семнадцатого года королевич Владислав начал движение к Луцку, где должна была собраться армия. В августе тысяча шестьсот семнадцатого года поход начался, а уже в начале сентября польское войско достигло Смоленска.
За два осенних месяца поляки в городе пополнили запасы продовольствия и увеличили войско несколькими отрядами смоленских дворян, соединились с литовским гетманом Хадкевичем. Заняли Дорогобуж, где добавилось еще несколько сотен русских дворян, казаков, стрельцов, чудом овладели брошенной войсками Михаила Федоровича Вязьмой и готовились к броску на Можайск.
На этом удача закончилась. В ноябре поляков настигла неудача, посланные в крепостицу возле Можайска два отряда, чтоб следить за русскими, были разбиты внезапной атакой казаков и татар, проведенные местными крестьянами. Здесь стоит отметить один факт, что в это время на территории государства Московского, находились отряды лесовиков польских шляхетских отрядов, которые терроризировали наши западные земли…
— К Можайску говоришь? Иди спокойно, ляхи его не возьмут, правда штурм будет, но отобьетесь. Ты тама уж постарайся, королевича Владислава пришиби из пушки своей. А хочешь я тебе ружье свое дам?
— Да ну его, сопрут в неразберихе, а ты меня опосля поедом сожрешь… Начавший было отвечать Никодим замолчал. Немного подумал и спросил с подозрением в голосе, — откель тебе сие ведомо?
— Ты о чем?
— Что ляхи город приступом брать пойдут, а не возьмут…
— Молонья меня в детстве стукнула, две седмицы без памяти провалялся. — И криво усмехнулся. — С тех самых пор, иногда такое чудится… Ажно самому страшно деется.
Единственный кому я не смог солгать, был отец Серафим. Он долго молчал, не перебивая. Потом задал несколько вопросов и сказал на прощание — «прости господи чад твоих не разумных, ибо не ведают, что творят»