Записки хирурга военного госпиталя
Шрифт:
– Стой! – хмурю брови. – Куда идти?
– Назад в часть, – наивно улыбается сержант, растягивая в стороны толстые рубиновые щечки. – Ведь вы же их госпитализируете? А меня машина на проходной ждет. Мне еще до полка часа три по темноте пилить.
– А ты уверен, что я их госпитализирую? – я демонстративно играю желваками, умышленно затягивая время, лихорадочно вспоминая, что же мне известно про ветряную оспу и энтероколит. Растянувшаяся на три минуты пауза ничего не дала. В голову абсолютно ничего путного не лезло. Стоящий напротив сержант как-то сразу осунулся и стал нервно теребить в руках свою новенькую шапку.
– Товарищ
– Пустулы, говоришь? – я провел суровым взглядом по сидевшим в ряд на жесткой кушетке бойцам, от чего они заметно съежились и потупили взор.
– Ага, пустулы. И еще везикулы, – военфельдшер согласно кивнул и небрежно подозвал к нам крайнего солдатика со стриженной наголо шишкастой головой явно не европейского вида насаженной на тонкую шейку, закованную в широкий ворот армейского ПШ. – Турдайбегенов, ко мне! Гляньте, какие у него характерные волдыри на лице.
– Ты по-русски понимаешь? – окинул я взглядом худосочного азиата в мешковатой форме с заметными красными пятнами и похожими на мелкую светлую икру пузырящимися на скуластом лице.
– Так точно! Хорошо понимаю! – четко по-военному отрапортовал больной. – Я же университет в Кургане закончил.
– Сельхоз! – прищурился я, стараясь сквозь мрачный бледно-кофейный свет 60-ваттной лампочки разглядеть собеседника.
– Почему сразу сельхоз?! Филфак! Русский язык и литература!
– Да, ну?! – я уже с уважением посмотрел на солдата. – Русский язык и литература?!
– Так точно! Даже полгода успел в одной элитной гимназии попреподавать!
– Не пожалели, значит, филолога?! – я покосился на напрягшегося рядом военфельдшера, замершего под моим тяжелым взглядом.
– А что вы так на меня смотрите? – поежился медик. – Это не я его в армию призывал! И, если хотите, я сам медицинский университет закончил! Врач-стоматолог по диплому! А вот теперь тут фельдшером тулюсь!
– А вы что закончили? – я перевел пытливый взгляд на остальных затихарившихся на скрипучей кушетке солдатиков.
– Я химик-технолог! Химия твердого тела! Санкт-Петербургский технологический институт! – уныло поведал Бисбиканов.
– Вологодская молочно-хозяйственная академия! Машины и аппараты пищевых производств! – с заметным вологодским оканьем выдавил из себя скрюченный в три погибели Смолин. – Разрешите выйти в туалет?
– Валяй! – кивнул я и вышел в коридор следом за ним. – Валентина Ивановна, – подозвал я к себе дежурную медсестру, пожилую женщину с мягким добрым взглядом, – у вас опыта побольше моего. Гляньте, пожалуйста, есть у бойцов ветрянка?
– Похоже, – тихо сказала мне медсестра, осмотрев кожный покров филолога и химика. – Надо их на инфекционное отделение срочно поднимать.
– Вот, а я что говорил, – вдруг просиял стоматолог. – Самая натуральная ветрянка! Товарищ врач, разрешите, уже поеду в часть? Уже вон ночь на дворе.
– Поедешь. Поедешь. Вот только специалист по молочным агрегатам из туалета вернется. Осмотрю его. И если будем госпитализировать, то отпущу тебя.
– Ну, товарищ доктор, – взмолился сержант, – мне же еще почти двести км ехать! Да энтероколит у него! С горшка не слазит!
– Отставить разговоры! – я громко перебил его и постарался перевести разговор в другое русло. – Ты вот лучше скажи, у вас в части много таких?
– Каких таких? – чуть не плача от досады, переспросил фельдшер.
– С высшим образованием?!
– Да, считай, процентов семьдесят. Военные же кафедры почти во всех вузах давно ликвидировали! Я же вот тоже с высшим образованием, а вынужден фельдшером служить.
– Странно. – Я нахмурил лоб и посмотрел на сконфуженного стоматолога. – Что же, министерство обороны без вас зачахнет?
– Не ко мне вопрос.
– Ну, что, даже не интересовался? Ведь государство тратило средства и время на ваше обучение, и вместо того, чтоб приносить пользу Родине, взяли и забрили лбы? Гм?
– Товарищ врач, разрешите уже убыть? – вновь заканючил сержант-стоматолог, жалобно посмотрев на меня.
– Дмитрий Андреевич! – вклинилась в диалог Валентина Ивановна. – Там у солдата такой зловонный стул! Мы не стали его смывать, чтоб вы сходили и посмотрели.
– А это так необходимо? – я брезгливо поморщил нос. – Никогда ничем подобным не занимался.
– Ну, обычно инфекционисты всегда смотрят на испражнения.
– Ладно. Езжай! – махнул рукой фельдшеру и сел за стол писать истории поступающих больных. Любоваться содержимым кишечника рядового Смолина я не стал.
Больных увели в инфекционное отделение. Страдая муками творчества, я пытался хоть что-то отобразить на бумаге по поводу ветряной оспы и энтероколита. Но как можно писать то, в чем совсем не разбираешься? Я эти заболевания изучал четверть века назад в институте, на кафедре инфекционных болезней. И в памяти сохранились одни названия, так как почти сразу забыл про их существование после сдачи экзамена по ним. Многократно чертыхнувшись про себя, я оторвал свою окаменевшую пятую точку от казенного стула и поплелся в комнату дежурной медсестры. Там стоял подключенный к интернету старенький компьютер, и за полчаса я с его помощью обогатил свой багаж знаний минимум на два заболевания.
Закончив с поступившими солдатиками, я устремился на вечерний обход. Первым на пути у меня стояло терапевтическое отделение, расположенное на самом верху здания, на четвертом этаже, под крышей. С приемного покоя наверх вела широкая мраморная, лестница с литыми чугунными перилами по краям, пронзающая затхлый полумрак наступающей ночи снизу вверх подсвечиваемая всего одной сорокаваттной лампочкой на третьем этаже.
Мои неторопливые шаги монотонным гулом отозвались в пустом коридоре, ведущем на запасную лестницу между этажами. Ступив на выщербленные ступеньки первого этажа, я с ходу чуть не угодил под сухой дождь, состоящий из взвеси сероватой пыли и мелкого мусора, дозированными порциями сыпавшегося откуда-то сверху точно в лестничный пролет мне на голову. Отбежав в сторону и прислушавшись, уловил характерное методичной шуршание половой щетки о мрамор. Кто-то там наверху не особо старательно подметал лестницу, совершенно не заботясь о тех, кто в тот момент мог оказаться в самом низу, под уборщиком. Пока я соображал, кто бы это мог быть, как вслед за сухим мусором, летевшим довольно густым потоком, пролилась и настоящая вода, грязной лавиной хлынувшая с четвертого этажа. Этому действу предшествовал металлический звук упавшего ведра.