Записки на полях соленых книг
Шрифт:
К счастью, Эмми не приходилось общаться с Хитом, который, по словам Эбигейл, на несколько недель уехал в Атланту по своим делам. Эмми забыла, что он был строителем и архитектором в Атланте, и находила любопытным, что он проводит так много времени на Фолли-Бич, так далеко от центра своего бизнеса. Она часто вспоминала об их перепалке во время последней встречи и каждый раз хотела испытать гнев, который чувствовала тогда. Но вместо этого она видела шрам на виске Хита и выражение сдержанной отстраненности в его взгляде, наводившее ее на мысль о кривых зеркалах, где все отражения предстают в искаженном виде.
Но была и радость: Лулу вела себя тихо и незаметно входила в сад бутылочных деревьев на заднем дворе, волшебным образом
Эмми выпрямилась и потерла спину, болевшую от постоянных наклонов. Не слишком ли она молода, чтобы испытывать желание вздремнуть во время рабочего дня? Она обвела взглядом опустевшие полки и задумалась о следующем шаге, включавшем влажную уборку и внутреннюю оклейку полок лентами бескислотной антикоррозийной бумаги, которые она заказала по Интернету.
Эмми попятилась назад из алькова и вышла из спальни, закрыв за собой дверь, чтобы уберечься от искушения. Она вернулась в гостиную, вполне уверенная в том, что лестница и книжные полки останутся на месте до тех пор, пока она не разберется с книгами.
Перед началом работы Эмми включила стереопроигрыватель и вставила дик с записью Гленна Миллера. Она удивилась, когда увидела его среди дисков «РЭМ», «Фу Файтерз», «Роллинг Стоунз», но старая оркестровая музыка вполне соответствовала ее настроению. Возможно, ее вдохновляли фотографии 1940-х годов на стенах, но едва раздались звуки вступления к «Нитке жемчуга», Эмми открыла свой ноутбук, где каталожные сведения о книгах из коробки уже были занесены в таблицу Excel, и включила его, устроившись на полу перед первой стопкой книг.
Как и раньше, она начала сверху, снимая книги по очереди и скрупулезно перелистывая страницы в поиске любых записей на полях. В спальне уже лежала кучка книг с посланиями, обнаруженными раньше, и она намеревалась добавить к ним новые. Эмми пришло в голову, что послания могут стать более осмысленными для нее, если она обнаружит хоть какое-то подобие порядка, и она уже завела электронный документ, где попыталась систематизировать найденные записи. Она довольно долго изучала их, но единственный вывод заключался в том, что было известно с самого начала: записки представляли собой обмен любовными посланиями между мужчиной и женщиной. Тайный аспект этого любовного романа оставался гипотезой, но Эмми надеялась найти новые доказательства в книгах Хита хотя бы потому, что они происходили из того же источника – чердака его матери.
Она дошла до четвертой книги, прежде чем обнаружила первую записку. Это было позднее издание «Робинзона Крузо», а слова были написаны синими чернилами уже знакомым женским почерком: Я тоскую по тебе. На улице холодно, и павильон стоит пустой.
Удовлетворенная новым доказательством в поддержку гипотезы о тайном романе, Эмми положила книгу рядом с собой и потянулась к следующей. Прошел почти целый час, пока она не обнаружила вторую записку в потрепанном экземпляре «Франкенштейна» Мэри Шелли. Слова были написаны размашистым мужским почерком:
«Он не исчез и не пропал, / Но пышно, чудно превращен / В сокровища морские он» [22] .
Эмми узнала слова из шекспировской «Бури», но задумалась об их смысле в послании. О каком превращении шла речь? И кто такой «он»? Она перевернула страницу и увидела отпечатки букв на следующем листе, как будто писавший сильно волновался.
Компакт-диск перестал играть; Эмми заменила его на альбом лучших хитов Томми Дорси и под первые звуки «Вечернего блюза» налила себе бокал вина. Ее мать всегда говорила,
22
У. Шекспир. «Буря». Акт I, сцена 2. Перевод Т. Щепкиной-Куперник.
Она провальсировала в столовую, куда еще не заглядывала, предпочитая есть на высоких барных табуретах у гранитного «островка» в центре кухни. Отвернувшись от окон, она впервые увидела еще четыре старых фотографии в одинаковых деревянных рамках, и остановилась. Эмми шагнула вперед, сделала глоток вина и принялась изучать людей на фотографиях, навеки зафиксированных во времени и обрамленных в рамки под стеклом, словно редкие бабочки.
Вверху слева располагалась свадебная фотография с невестой и женихом, стоявшими на деревянном помосте на фоне океана. Мужчина был одет в белый мундир военно-морского флота, темные туфли и узкий галстук. Он был высоким и светловолосым, и хотя Эмми не назвала бы его красавцем, но его улыбка была чарующей, а глаза, немного скошенные в уголках, придавали его лицу смешливое выражение, даже когда он был серьезен.
Невеста казалась знакомой, и после более внимательного осмотра Эмми поняла, что это та же самая женщина, которая была изображена в купальнике на фотографии в гостиной. Кэтрин, двоюродная бабушка Хита. Она была прекрасна в купальнике и еще более очаровательна в день своей свадьбы, в белом кружевном платье и с большим букетом белых роз в руках. Но если лицо жениха было открытым и улыбчивым, в выражении лица женщины сквозила неуверенность; торжествующий изгиб бровей не вязался с глазами, которые казались скорее удивленными, чем радостными. Ее облик как-то не вязался с торжественностью момента, да и сами жених и невеста казались какими-то чужими друг для друга.
Взгляд Эмми остановился на следующей фотографии, где женщина, которую она распознала как Мэгги, стояла перед магазином, чрезвычайно похожим на «Находки Фолли». На черно-белой фотографии было трудно определить цвет фасада, но он был явно светлее нынешнего розового оттенка, а на старой двери с двумя большими стеклами не было никаких наклеек.
На Мэгги были легкие туфли с открытым носком и чопорное клетчатое платье, застегнутое на все пуговицы. Как уже заметила Эмми, она не была красавицей, но ее лицо привлекало к себе внимание благодаря выразительным глазам, как будто светившимся изнутри. В отличие от Кэтрин, Эмми с радостью познакомилась бы с Мэгги хотя бы для того, чтобы понять, как человек может остаться один, зная о подступающем урагане.
На третьей фотографии был изображен маленький мальчик, который, по словам Хита, был его отцом, Джоном. Он стоял в курточке, шортах и полосатой рубашке и держал леску с крошечной рыбкой, свисавшей на конце. На его лице сияла улыбка; судя по всему, мальчика совершенно не интересовал размер его добычи.
Последняя фотография заставила Эмми сделать паузу и отпить глоток вина. Мужчина в темном костюме с галстуком вопросительно смотрел на фотографа, как будто удивляясь, почему его снимают. Он сидел за столиком, а за его спиной танцевали люди. В одной руке он держал сигарету, а в другой бутылку пива «Пабст». Его голова была слегка повернута в сторону, как будто фотограф застал его врасплох. На его пальце красовалось золотое кольцо с печаткой, но буква на ней оказалась размытой, словно он находился в движении. Он был молод, на вид не более тридцати лет, и неоспоримо красив в старомодном смысле этого слова. Но особенно привлекали внимание его глаза: светлые и пронизывающие, они сообщали наблюдателю нечто гораздо большее, чем удивление. Это были глаза человека, одновременно сомневающегося и уверенного в себе; сочетание, которое могло поставить в тупик его собеседника.