Записки на портянках
Шрифт:
– Но почему они?
– Отстали вы, товарищ Ебан, от жизни. Сейчас эпоха комсомольских строек. Строек много, комсомольцев мало. Да вы не волнуйтесь. У нас половина ударников пятилеток из заключенных будут.
– Чего ж ты раньше-то не сказал.
– Да как-то вопрос не поднимался, и потом…
– Черт!
– Что с вами?
– Я совсем забыл про речь!
– Ничего. Вы у нас живая легенда. Найдете, что сказать.
Комсомольцы прибыли. Мы расписались в получении партии, слово «заключенных» было старательно замалевано, а вместо него стояло
– Может к столу? Намерзлись ведь, – пригласили мы конвой, но начальник что-то буркнул про службу, остальные обречено вздохнули, и они отбыли восвояси.
Комсомольцы выстроились в две очереди перед столами регистрации, держа в руках новенькие, вчера только полученные комсомольские билеты. Многие по привычке называли номера, но сидящие за столами сотрудники ГПУ их резко одергивали:
– Ты, мать твою, комсомолец или кто! Чтобы больше этой уголовщины!..
Наконец, комсомольцы были распределены и зарегистрированы. Они бросили вещи и спустились в столовую, к накрытым столам. Там же стоял стол президиума и трибуна.
– Товарищи комсомольцы! С приветственным словом… – объявил Андрюша.
С богом! Бодрым шагом я взошел на трибуну, и…
– Здравствуйте товарищи комсомольцы! Сегодня мы стоим на рубеже эпох! Вся страна в едином порыве строит новый светлый мир! И все это в окружении империалистической сволочи, которая так и видит наш трудовой народ на коленях, в рабстве! Не выйдет! Не выйдет у них, товарищи! И ваша судьба, товарищи комсомольцы, во многом является символичной и характерной для нашей эпохи! Вчерашние отверженные, сегодня вы здесь. Сегодня вы – отряд передовой молодежи, на который равняется вся страна! Оправдаем же доверие партии. Не осрамим почетное звание Комсомолец! И пусть сейчас здесь продуваемый всеми ветрами пустырь. Скоро здесь будет великий индустриальный гигант! И воздвигнут он будет вашими руками, товарищи комсомольцы. Именно нам страна поручила построить здесь, возродить, воссоздать сердце отечественной пенькопромышленности. И это очень важное, ответственное поручение! Страна задыхается без нашей народной пеньки! Дефицит пеньки петлей сдавил горло нашей Родины, и мы…
И так минут сорок пять.
Все это время комсомольцы глотали слюнки и, по взмаху руки Бурцмана кричали ура. Когда же я закончил, по залу пронесся вздох облегчения, и все накинулись на еду. Мы, а именно я, Андрюша и Мария удалились к себе в дом на маленький производственный междусобойчик. Стол, водочка, закусочка. Опять таки коленки Мандариновой… Эстетизм.
– Ну, командир, вы даете! Такую речь на ходу отбабахать! – Андрюша был восхищен, – первый тост за вас однозначно.
– Ты мне лучше скажи, что мы будем делать с нашими комсомольцами без охраны и колючей проволоки?
– Организовывать. Они ребята неплохие, а после тюряги комсомольская стройка им раем покажется.
– Нам сеять надо.
– Высеем. Вы видели, как у них при слове пенька глаза заблестели?
– У тебя вон они до сих пор блестят.
– Да
– Вот-вот. А кто от них это поле защищать будет?
– Все не перекурят.
– Ты думаешь?
– А вы думаете по-другому?
– Для советской молодежи нет ничего непосильного. Забыл?
Мы выпили еще по одной.
– А с чего стройку начинать будем? – спросил Андрюша.
– Я думаю, с хранилища, – предложил я.
– Нет. Начинать надо с дороги. Не будем же мы из Губернска все на себе тягать? – решительно заявила Мандаринова.
– Дай, я тебя поцелую! – с этими словами я впился в губы Мандариновой. – Умочка.
– Я тоже хочу Мандаринову.
– Только для командира. Да, зайчик?
Вообще-то это была непростительная с ее стороны фамильярность, но я так давно не был чьим-нибудь зайчиком, что вместо положенного выговора вкатил ей еще один страстный поцелуй.
– Тогда будем строить узкоколейку, – предложил Андрей.
– Это еще почему? – не понял я.
– Отпилим излишки шпал, будет, чем зимой топить.
– Правильно мыслим, товарищи.
И мы выпили еще по одной.
– С дорогой мы разобрались. Теперь с дураками, – вернулся я к повестке дня.
– Я возьму на себя организацию пионерского отряда, – сказала Мандаринова.
– А я займусь ликвидацией безграмотности, – решил Андрюша.
– А кто у нас займется комсомольской работой?
– А это пусть Бурцман занимается. Они быстро общий язык найдут. Взаимоподходящие рефлексы.
– Кстати, а чего его не пригласили? – спросил я.
– Он на работе не пьет, – зло сказал Андрюша.
– А он разве на работе?
– Он всегда на работе.
Посевная прошла, как праздник. С песнями, шутками, прибаутками. Энтузиазм был невиданный. Работали весь световой день и все сумерки. Поле покидали, когда уже вообще ничего нельзя было разглядеть. Уставали жутко, но на следующее утро, не выспавшиеся, полуголодные люди, наспех похватав невкусный завтрак, рвались в бой. И вновь были песни и шутки.
В общежитие оставались только дежурные, которые занимались благоустройством своего нового дома.
И каждый день меня донимали просьбами выписать из Губернска маковых семян, чтобы создать при помощи этого революционного цветка… Его силу я испытал в свое время на собственном опыте, и предпочитал не спешить с выполнением опасной заявки, но комсомольцы были настойчивы.
– Да уступите вы им, – уговаривал меня Андрюша, – они ж тогда еще лучше работать будут.
– А вы знаете, что такое мак, молодой человек? – спрашивал я Андрюшу.
– Страшен не мак, а дурь человеческая.
– Вот-вот, а они все-таки бывшие зэки.
– Они – комсомольцы. Герои комсомольской стройки и будущий косяк… то есть костяк партии. Косно мыслите, товарищ Ебан.
– Котик, не упрямься, – включалась в разговор Мандаринова, – выпиши. Ничего они тебе не сделают. Я им верю.
Пришлось уступить, тем более что… В общем, мы с Мандариновой решили пожениться.
Конец ознакомительного фрагмента.