Записки о большевистской революции
Шрифт:
Они не прекратят свою кампанию до тех пор, пока не будут уверены, что союзники откликнутся на их призыв и презрительно не оттолкнут их ради того, чтобы затем придать гласности их обращения и скомпрометировать в глазах народных масс.
Не один раз я доказывал послу, что на следующий день после того, как я смогу дать Троцкому официально подтвержденную гарантию, что мы готовы помогать правительству Советов в деле реорганизации армии на борьбу с Германией и что мы официально обязуемся не вмешиваться во внутренние дела России, я принесу на Французскую набережную запрос, подписанный Троцким от имени Совета Народных Комиссаров.
За несколько недель, опираясь на здоровые элементы — такие еще есть — в нынешней армии и на различные национальные армии, мы сумеем выстроить в шеренгу несколько десятков тысяч человек, которых хватит в зимнее время и вплоть до распутицы, чтобы не допустить значительного продвижения немцев. Таким
Я вскипаю от возмущения, когда слышу от представителей Антанты, обязанных защищать ее интересы, отстаивать эту линию, которая, похоже, одерживает верх в официальных кругах, что не стоит рассчитывать на Россию, что нужно поставить крест на предавшей Антанту союзнице, перестать интересоваться ее делами, а точнее, делами бандитов, которые разыгрывают сегодня в Петрограде немецкую карту.
Потому что правительство Советов нам не по вкусу, — продолжать заявлять, что оно не существует, потому что оно уже допустило много ошибок, — не мешать ему совершать непоправимые ошибки, потому что мы его презираем и будем счастливы, если оно погибнет, — решительно ничего не делать, чтобы избежала гибели вся Россия, — что за глупая политика, эта политика худшего! И я бы предпочел не быть среди тех, кто ее проводит. На их плечи ложится груз непомерной ответственности!
Как не видеть, что, предоставляя большевикам помощь, для которой они ставят самые незначительные условия и которую они запрашивают неофициально, но открыто, мы, я уверен, во-первых, берем руль в свои руки и, во-вторых, удерживаем Россию в наших руках. Немецкие условия не могут быть приемлемыми. Почему у нас никто не хочет видеть, что главное для Антанты — удержать Россию в войне, какой бы слабой Россия не была? Это еще возможно. И не ясно ли, что, наоборот, отказывая во всякой помощи большевикам, мы обрекаем их на смерть, — а они хотят жить, — или на подписание мира на любых условиях? Подписанный же мир будет миром настоящим. Нужно страдать неизлечимой близорукостью, чтобы полагать, как это и делается здесь, что позорный мир вызовет негодование русских, положит начало движению против Советов и что, кроме того, Вильгельм II никогда не подпишет мирного договора с авантюристами вроде Ленина и Троцкого. Осмеливаться полагать, что мир, который совершается на наших глазах, вдруг приведет к власти просоюзническое и настроенное на войну правительство, значит демонстрировать полное неведение чувств, которые терзают русскую душу последние десять месяцев. Февральская революция была уже революцией, главным образом, против войны. Октябрьская революция стала революцией за мир. Понятно, что угрожающий сегодня мир не будет тем честным, демократическим, идеальным миром, которого хотят лидеры и бойцы революции. Но все примут его таким, какой он будет, и простые бойцы еще легче, чем их командиры. Подъем национального чувства, если он и произойдет когда-нибудь, когда тяжкое бремя кабального мира заставит пожалеть о тех выгодах, которые сулило продолжение войны, — он произойдет слишком поздно, чтобы как-то быть на пользу Антанте. Словом, своим отказом помогать большевикам мы вручаем связанную по рукам и ногам Россию неприятелю. А она обеспечивает ему осуществление на Востоке пангерманской мечты: Германия — хозяйка Балкан, Малой Азии, России, и потому господствующая в мире, если только военная сила западных союзников не вырвет у нее победу. И насколько уже нескорой и трудной будет эта победа, если Германия, избавившись от всех тревог за Восточный фронт, обеспечиваемая Россией снарядами, продовольствием и, может быть, людьми, бросит против нас всю сотню с лишним дивизий, удерживаемых сейчас здесь.
Прежде чем сказать Троцкому «нет», были ли взвешены последствия такого отказа?
Сотрудничество с большевиками неизбежно внесло бы элемент порядка, сдержанности в политику Советов. Россия и Антанта быстро бы это почувствовали.
С другой стороны, несколько союзнических дивизий, которые будут костяком для нескольких русских корпусов, реорганизованных под нашим руководством и частично обеспеченных нашими офицерами, позволят большевикам избежать мира, иначе говоря, позволят возобновить военные действия. Русский народ, вырванный из своего пацифистского сна жестокостью немецких притязаний, поняв необходимость борьбы, вскоре встанет с нами в один ряд. Поэтому сотрудничество с большевиками — это победное окончание войны за один год. Отказ от сотрудничества — это… рука не поднимается написать, что это такое, будущее продемонстрирует это тем, что не хочет этого видеть!
Дорогой друг,
На днях я вновь встречался с Залкиндом, Каменевым и Александрой Коллонтай, которые должны вскоре с разницей в несколько дней ехать в Стокгольм, Лондон и Париж.
Залкинд займется организацией в Швеции органа большевистской пропаганды. Каменев должен исполнять во Франции обязанности полномочного министра.
Коллонтай едет с краткой миссией; ей, в частности, поручено изложить английским и французским социалистам большевистскую точку зрения по вопросу о войне.
Программа делегации была принята задолго до отъезда. Я всячески поддерживал кандидатуру Каменева и Коллонтай. Хотя она занимает крайне левое, а он — крайне правое крыло большевистской партии, оба они согласны по основному вопросу: они придерживаются мнения, что Советы могут принять лишь почетный и демократический мир без аннексий и контрибуций. Я уже писал, сколь настойчиво Коллонтай и ее муж Дыбенко доказывали необходимость быстрой и серьезной реорганизации армии. Каменев после возвращения из Бреста не устает предостерегать большевиков от лживости и непомерных аппетитов Германии. Коллонтай и Каменев — образованные, гибкие люди, способные выслушать любой довод и не запираться в мистическом упрямстве. Им поручено не только установить связи с товарищами — западноевропейскими социалистами, они попытаются также встретиться с английскими и французскими министрами. Я уверен, что такого рода встречи дадут прекрасные результаты и что хорошо информированный посол окажет решительное влияние на плохо информированных наркомов.
Этим вечером вновь виделся с Чичериным{108}, окончательно заменившим Троцкого на посту наркома; зачастую он, в свою очередь, заменяет Залкинда. Тот — человек нервный, импульсивный, нередко грубый. Чичерин — благовоспитанный, интеллигентный и образованный. Чистой воды идеолог. Пожертвовал положением и состоянием во имя своих идей. Порядочный человек в самом широком смысле этого слова. Он принадлежит к одной из лучших семей Москвы, где его дядя{109} был мэром. Поддерживать с ним отношения будет легче. Однако он не показался мне ни волевым человеком, ни крупным дипломатом. Нервный, зажатый и нерешительный — по крайней мере, таково первое впечатление, которое он на меня произвел; в настоящее время он задыхается под грузом усложнившихся внешних проблем, и кажется, не в силах быстро реорганизовать пребывающее в хаосе министерство.
Решительно, отсутствие настоящих руководителей — громадный камень на пути прочного успеха большевиков. В их руководящем аппарате встретишь идеологов, исполненных благими намерениями, но без опыта в доверенных им практических вопросах управления и политики. В целом я встретил до сего времени лишь двух действительно ценных, очень ценных людей, способных превращаться из кабинетных руководителей в людей действия, извлекать пользу из уроков, которые преподносит жизнь, и перестраиваться: это Ленин и Троцкий. Первый — более логик, второй — человек менее волевой, но более гибкий. Вокруг них есть и очень умные интеллигенты, и очень горячие партийцы, но как далеки и те и другие от жизни. Ниже — никого. Если большевики не обеспечат в скором времени сотрудничество буржуазных специалистов и значительной части интеллигенции, их быстро похоронит анархия.
Дорогой друг,
Я уже не раз указывал на кризис чиновничьего аппарата, от которого страдают большевики и который день ото дня все глубже подтачивает цельность их власти. По большей части кадры подбираются из заслуживающих полного доверия, но авторитарных и неподготовленных партийцев. Вокруг них в большинстве административных органов собрались молодые, буржуазного происхождения, живого, даже слишком живого, ума, карьеристы и деляги, у которых, похоже, нет другого ясного идеала, кроме как поскорее набить себе карманы. Они мастерски развернули взяточничество, уже известное в царской России, и, как следствие, коррупция все больше расползается в большевистских кругах. Я указал наркомам на некоторые серьезные факты. В частности, злоупотребления были допущены при инвентаризации содержания конфискованных банковских сейфов. Всем известно, что умело предложенная комиссия в размере от 10 до 15 % позволяет частному лицу изъять из сейфа любые ценности и суммы. Само по себе это не страшно. Но меня особенно возмутили воровство и шантаж. Их жертвами стали некоторые из наших соотечественников. Ленин отдает себе отчет в том, какую опасность несет для режима подобная практика. Он приказывает отправлять под суд и даже расстреливать пойманных преступников. Но их слишком много. Сегодня утром было объявлено об аресте многих членов Комиссии по ревизии сейфов. Они уличены во взяточничестве.