Записки о французской революции 1848 года
Шрифт:
Le reptile superbe,
Mord le talon de son ma^itre et fuit en rampant dans l'herbe…. Vous demandez la d'ecentralisation des Ateliers nationaux pour m'enager les deniers de l'Etat. Non, seigneur Depin, non! – mais bien pour 'eloigner de Paris et de ses aimables faubourgs les vrais et vigoureux soutiens de la R'epublique, votre 'eternel cauchemar! Ah! Nous ne gagnons pas l'argent qu'on nous donne! Mais nos p`eres et nous, nous avons tu'e pour constituer un tr'esor capable de vous allouer annuellement 30,000 francs et par jour 25 francs de commission sur votre d'ebit de paroles. Quand nous arrivons trop tard sur les travaux, on ne nous solde que moiti'e. Imitez – nous, grand 'economiste moraliste, ne recevez qu'en raison de votre aptitude et de votre travail. Ce sera justice, et le tr'esor public, le n^otre, serait moins grev'e. Vous qui nous insultez, organisez le travail de mani`ere `a ce que l'homme ne soit plus exploit'e par l'homme… Que chacun de nous reprennent ses outils sp'eciaux, il ne sera plus oblig'e de mendier, comme on dit, sa pioche `a la main. Sachez, sachez bien Mr Dupin, que si cette maxime: celui-l`a seul qui travail a droit de vivre, 'etait ex'ecut'ee, beaucoup de fonstionnaires seraient aux abois. (Suivent les signatures des d'el'egu'es)» [278] .
278
«Лучше было бы, г. Дюпен, сказать вооруженной буржуазии: расстреливайте эту каналью! Она
Гордая змея жалит хозяина в ногу и уползает в траву.
… Вы требуете децентрализации национальных мастерских, чтобы сохранить государственные гроши. Нет, синьор, Дюпен, нет! – для того, чтобы удалить из Парижа и его окрестностей настоящую и сильную опору Республики – вечно преследующий вас кошмар! Ах! Мы не забываем те деньги, которые нам дают! Но наши отцы и мы, мы убивали, чтобы создать казну, способную ежегодно ссужать нам 30 000 франков, а в день по 25 франков комиссионных за ваши словесные потоки. Когда мы опаздываем на работу, нам платят только половину. Подражайте нам, великий экономист и моралист, получайте только в размере вашей способности и вашего труда. Это будет справедливее, и народная, каша казна будет целее. Вы, кто нас оскорбляет, организуйте труд так, чтобы человек больше не эксплоатировал человека… Если каждый из нас возвратится к своему инструменту, ему не придется больше просить милостыни, как говорят, с заступом в руке. Знайте, знайте же, г. Дюпен, что если бы максима: только тот, кто работает, имеет право жить, – выполнялась – многие служащие оказались бы в отчаянном положении. (Следуют подписи делегатов)» (франц.).
Афишка эта, наделавшая много шума, может служить теперь уже историческим документом: так хорошо она выражает, во-первых, волнение голов в мастерских, во-вторых, враждебные отношения к Палате и, наконец, политические воззрения работников на состав современного общества.
Покуда это все происходило, предвещая неминуемую компликацию в будущем, останавливая все попытки к восстановлению торговых транзикций и наполняя все сердца [сказать без преувеличения] неизвестностью и страхом ожидаемых событий, Трела, само собой разумеется, не хотел да и не мог привести в исполнение декрет Палаты от 16 мая с решительностью, какой последняя ожидала и требовала. Но чем медленнее и осторожнее он действовал, тем сильнее, разумеется, росло негодование и нетерпение Собрания. Положение Исполнительной комиссии и министра ее делалось нестерпимо. Поставленные между двумя анатагонистами, они вместо примирения их, как [задумали] надеялись в младенческой доверенности к добрым намерениям своим, заслужили только презрение и ненависть обеих сторон. В начале следующего месяца как Палата, так и журналы реакции [громко] говорили в услышание всем, что Правительственная комиссия не распускает национальные мастерские с целью держать эту угрозу над Собранием [Парижем] до тех пор, пока [Собрание] оно не примет проект о выкупе железных дорог к всего бюджета министра Дюклера.
И, наконец, [чтобы ни одна черта] словно для того, чтобы не пропала ни одна нота в этом всеобщем разложении, процесс Луи Блана показал анархию в недрах самого Правительства и министров его. – Исполнительная комиссия держала обвиненных 15 мая в крепости и тюрьмах, но следствие над ними шло медленно, а формальный суд казался уже многим невозможностью. Действительно, в мыслях народных Барбес, Альберт, Куртэ становились более и более мучениками народного дела, особливо первый, и отдать их криминальной процедуре – значило чуть ли не [отдать] приготовить им [последствие] насильственное освобождение или, по крайней мере, создать нравственно великий триумф. Комиссия еще медлила и потому, что при нисходящем направлении Парламента осудить радикалов – значило увеличить реактивное стремление его. Не так думали генеральный прокурор Республики при апелляционном суде Порталис и прокурор ее при первой Сенекой префектуре Ландрен {258} . По старым традициям французской магистратуры они, подчиняясь в общности направлению комиссии, считали, однакож, за дело чести (point d'honneur) внести как можно более света во все дело и миновать при этом всякие политические расчеты. Вследствие этого они потребовали как у министра юстиции Кремье, так и у Исполнительной комиссии согласия внести в Палату предложение об арестации Луи Блана как человека, который произносил 15 мая к народу речи, поощрявшие к возмущению, и который по слухам (распущенным, говорят, Марастом) находился в самый день этот в Ратуше с Барбесом и Альбертом. Министр и комиссия не имели твердости отказать требованиям этих судей (оно, правда, было и опасно, ввиду существовавших уже подозрений на Правительство), но они представляли себе [выход] в случае нужды [или исправления] выразить истинные [мнения] свои мнения по этому предмету [или откупить все дело за счет судей]. Бедный расчет, как почти все умеренные и ложно умиротворяющие расчеты этого Правительства!
258
Ландрен Арман Пьер Эмиль (1803–1859) – французский адвокат, буржуазный республиканец.
Получив согласие, оба прокурора внесли 31 мая предложение: «consid'erant qu'il r'esulte d`es `a pr'esent pr'esomption grave que le dit L. Blanc a pris part `a l'envahissement et `a l'oppression de l'Assembl'ee, consid'erant… qu'`a la suite des deux allocutions, il a 'et'e port'e en triomphe par les rebelles dans l'enceinte de l'Assembl'ee, consid'erant…. que pendant le tumulte L. Blanc ayant pris la parole, a dit notamment: Je vous f'elicite d'avoir reconquis le droit d'apporter vos p'etitions `a la Chambre, d'esormais on ne pourra plus vous le contester», – , consid'erant… qu'il r'esulte suffisamment de l'ensemble de la proc'edure commenc'ee pr'esomption contre L. Blanc d'avoir volontairement particip'e `a l'envahissement et `a l'oppression de l'Assembl'ee Nationale,… requ'erons, en cons'equence, qu'il plaise `a l'Assembl'ee Nationale autoriser les poursuites contre le citoyen L. Blanc, repr'esentant du peuple et l'application contre lui, s'il y a lieu, des dispositions du code d'instruction criminelle et du code p'enal. Fait au Palais de Justice le 31 mai 1848. Portralis, Landrin» [279] .
279
«Принимая во внимание, что уже теперь существуют серьезные подозрения в том, что названный Луи Блан был участником вторжения и действий против Национальной Ассамблеи, принимая во внимание, что после его двух речей мятежники с триумфом пронесли его по зале Национальной Ассамблеи, принимая во внимание, что Луи Блан, выступая во время мятежа, сказал: „Я поздравляю вас с тем, что вы вновь завоевали право предъявлять петиции в Палату, отныне его у вас не смогут оспорить"… принимая во внимание… что из совокупности данных начатого расследования явствует, что есть основания считать Луи Блана намеренным соучастником вторжения в Национальное собрание и действий против него… Мы просим разрешить преследование против гражданина Луи Блана, представителя народа, и, если это понадобится, применить к нему статьи из судебного и уголовного кодекса. Составлено в судебной палате 31 мая 1848 г. Порталис, Ландрен» (франц.).
Л<уи> Блан вышел тотчас же на трибуну и в жаркой импровизации, потрясшей Собрание, объявил, что вся его жизнь, все его убеждения, наконец, все его увражи свидетельствуют о всегдашнем его уважении souverainet'e du peuple, настоящей представительницей которой он всегда считал и считает одну «l'Assembl'ee Nationale»: «Et j'aurais ainsi, devant la France, donn'e un d'ementi `a toute ma vie; j'aurais manqu'e de respect pour ma propre pens'ee jusqu'au point de vouloir violer, et pour moi c'est le plus grand crime, l'Assembl'ee dont je m'honore de faire partie! Non! mille fois non! Que celui qui voudra dire le contraire se l`eve pour que je puisse lui dire qu'il a menti» [280] .
280
«Выступать
Что [же] касается до двух речей его к народу, то они были сказаны с согласия самого Президента: «Je m'adressait au pr'esident, et je lui dis: Croyez-vous que je doive aller au devant de la foule? Si vous le croyez, je suis aux ordres de l'Assembl'ee. Je ne me s'epare pas de vous. – Comme pr'esident, a dit le pr'esident, je n'ai rien `a vous dire, mais comme citoyen je vous engage `a aller au devant de la foule» [281] .
Но документ, сложенный гг. прокурорами, имеет значение большее, чем простой обвинительный акт: это начало скорого очищения Собрания от лиц, ему ненравящихся, в недрах своих, как это было в старую революцию, это начало уничтожения меньшинства большинством, это, может быть, первый симптом восстановления смертной казни за политические мнения… И тогда в этом месте Палата в негодовании и ужасе закричала: «Кто, кто восстанавливает смертную казнь?» Луи Блан ответил: «La peine de mort ne sera pas r'etablie par telle ou telle fraction de la soci'et'e, mais elle pourra l'^etre par la force des choses…» [282] .
281
«Я обратился к президенту и сказал ему: считаете ли вы, что я должен пойти навстречу толпе? Если вы так считаете, то я к услугам Ассамблеи. Я не отделяю себя от вас. „Как президент, – сказал он, – мне нечего сказать вам, но как гражданин я прошу вас идти навстречу толпе"» (франц.).
282
«Смертная казнь не будет восстановлена той или иной фракцией, но она мо; кет быть восстановлена силой обстоятельств…» (франц.).
После неслыханного смятения, когда дело дошло до речи, упомянутой в предложении прокуроров и смысл которой Луи Блан исправил так: «Si vous voulez que le droit de p'etition soit consacr'e, respectez donc votre propre souverainet'e – voil`a ce que j'ai dit» [283] .
Палата [отослала] назначила особую комиссию для разбора предложения [высших судей] прокуроров и для доклада ей в пятницу, 2-го июня.
До тех пор Луи Блан уже издал свое печатное опровержение, в котором изложил историю всего дня и свою собственную в продолжение его. Он показал, как два раза был измучен: сперва народным восторгом, а потом, когда успел оправиться от него, насилием национальной гвардии. Капитолии и тернии пришли к нему равно непрошенные один за другим. Из оправдания видно было также, что ноги Луи Блана не было в Ратуше, а напротив, короткое время междуправления он провел в доме приятеля, переодевая и возобновляя изорванный костюм свой. Вместе с тем благородный Барбес из Венссанской своей тюрьмы писал, что слова, приведенные прокурорами, были сказаны им, Барбесом, а не Л<уи> Бланом. Второй раз уже Барбес выставлял себя на все удары юстиции из великодушного желания спасти сообщников: так, при арестации коменданта Рея {259} , впустившего его со свитой в Ратушу, Барбес печатно клялся, что он опрокинул Рея и [его] ворвался силой в H^otel de ville. Убеждения Палаты были всеми этими актами, видимо, потрясены.
283
«Если вы хотите, чтобы право петиций было освящено, уважайте вашу собственную суверенность, вот, что я сказал» (франц.).
259
Рей Леопольд (1821 —?) – рабочий-социалист, арестован в июне 1848 г.
Когда в пятницу 2-го июня и в субботу 3-го докладчик составленной комиссии Jules Favre произнес две свои речи, клонившиеся к допущению преследований, – успех был уже весьма сомнительный. Эти две речи могут служить образцами адвокатской [красноречия] изворотливости, истинного коварства, капитального обвинения, прикрытого [лоском] цветами любви и расположения. В этих речах Жюль Фавр лобызал ровно столько же Л<уи> Блана, как и прокурора, видев в обвинении первого только средство для него победить все неприятности, [в поступках] хвалил тех, которые несогласны выдать своего члена, но хвалил и тех, которые, из любви к справедливости, нарушают собственное право: быть неприкосновенными. Заключение же было: отдать Луи Блана под суд! Палата, однакож, выслушав их, колебалась в нерешительности, когда тот, кто и поднял, может быть, все дело, окончил его одной фразой, а именно: А<рман> Мараст, он сказал: «J'avais cru que le citoyen L. Blanc 'etait all'e le 15 mai `a l'H^otel-de-Ville, et je l'avais cru parce que j'avais entendu crier sur la place: vive L. В., vive Berb`es! Vive L. Blanc. Un citoyen m'avait m^eme dit dans mon cabinet qu'il avait aid'e le citoyen L. B. `a s''evader. Louis Blanc. Quel est ce citoyen? Marrast (continuant) Mais depuis j'ai interrog'e et des renseignements que j'ai recueillis, il est r'esult'e pour moi la conviction la plus compl`ete que le citoyen L. B. n'est pas venu `a l'H^otel-de-Ville dans la journ'ee du 15» [284] .
284
«Я утверждаю, что гражданин Луи Блан 15 мая ходил к Ратуше, я так думал потому, что слышал, как на площади кричали: „Да здравствует Барбес! Да здравствует Луи Блан!" Один гражданин даже говорил у меня в кабинете, что он помог гражданину Луи Блану бежать»…Луи Блан: «Кто этот гражданин?» – Мараст (продолжает): «Но я потом расспросил кое-кого и из сведений, которые получил, вынес убеждение,'что Луи Блан в день 15 мая не ходил к Ратуше» (франц.).
Тотчас же Палата приступила к собиранию голосов, сперва посредством вставания и сидения, а потом посредством баллотировки. Последняя большинством 369 голосов против 337 отвергла дозволение преследовать Л<уи> Блана, а стало быть, и заключение палатской комиссии. К удивлению всех при вставании большая часть Правительства, в том числе и министр Кремье, поднялись в пользу Л<уи> Блана, откидывая таким образом всю ответственность за совершенный акт на прокуроров, которым само же оно дозволило его. [На другой день] Скандал был неимоверный!
На другой день Порталис и Ландрен послали свои отставки и в публичном заседании Палаты обвинили как Кремье, так и Исполнительную комиссию в поступке столь же безнравственном, сколько и противном всем правилам управления. Журналы, разумеется, поднялись с криком почти ужаса. Кремье хотел оправдать себя и комиссию какими-то экивоками и тем, что оба имеют право сберегать частное свое мнение, помимо правительственных обязанностей. Теория покрыта было ропотом Палаты… Кремье подал в отставку вслед за прокурорами и был замещен в министерстве Бетмоном, Жюль Фавр, более всех одураченный, последовал его примеру, и все дело Л<уи> Блана окончилось, вероятно, к тайному удовольствию тем, что показало уже до несомненной очевидности несуществования правительства во Франции.