Записки о французской революции 1848 года
Шрифт:
Второй, почти формальной осаде, подверглась префектура полиции на другой день 16 мая. Дело было в том, чтоб обезоружить республиканскую стражу ее, монтаньяров и проч. и все другие корпуса, которые служили инструментом. в руках Коссидьера, признавали в Республике одного его, состояли помимо намерения самого Пра<вительст>ва и уже раз в прошедшем месяце испытали нечто вроде атаки от национальной гвардии и подверглись переформированию. Задача состояла в том, чтобы распустить их окончательно. После многих переговоров цель была достигнута без пролития крови: республиканская гвардия покинула префектуру, притом в ту самую минуту, когда Коссидьер защищал ее и собственное свое поведение в начале революции в Собрании. Коссидьер сказался больным на день 15 мая и находился, таким образом, в сильном подозрении [касательно] если не касательно участия в заговоре, то по крайней мере в преднамеренном бездействии. Он оправдался чрезвычайно бойко и с каким-то наивным добродушием, оправдывающим данное ему название Тайлерана {241} демократии. Он объяснил спокойно Палате, что еще вскоре после 16 апреля он требовал арестации Бланки [и не получил] у Пра<вительст>ва и не получил его, что [Париж ему обязан] после этого вся его роль состояла в одном – сдерживать народные страсти посредством потачки им, что, таким образом, Париж ему обязан своим спасением 15 мая, ибо по его настоянию манифестация явилась в Палату без оружия, что с самого февраля месяца, лишенный всех материальных средств, он [играл] исполнял обязанность медиятора [257] между всеми партиями в префектуре, стараясь убить анархию анархией, и на это употреблял именно самые отчаянные головы, образовавшиеся корпуса под разными именами. Он умолял Палату дать им законное существование, ибо теперь они могут быть самыми верными охранителями порядка. Он показал Палате, как его хладнокровием, расчетом, уступкой спасены были люди и собственность тотчас после революции: «J'ai fait de Tordre avec le d'esorde» [258] , – сказал он. Что касается Собрие, его стражей и военных снарядов – и те, и другие, по уверению Коссидьера, даны были ему с ведома Ламартина и всего Временного правительства. Это было правда; Пра<вительст>во боялось тогда еще монархической реакции и держало Собрие как цепную собаку, долженствующую предостеречь смелых воров лаем своим. Речь Коссидьера
241
Талейран Шарль Морис (1754–1838) – французский политический и государственный деятель, выдающийся дипломат, министр иностранных дел при Наполеоне.
257
медеятора (от франц. m'ediateur) – посредника.
258
«Я сделал порядок с помощью беспорядка».
242
Труве-Шовелен Орест (1805 —?) – французский финансист и экономист, при Кавеньяке министр финансов.
243
Vincennes – Венсен, крепость под Парижем для политических преступников.
259
«Мы просим вас разрешить нам действовать и дать нам время, необходимое для действия. Мы успокоимся только тогда, когда удовлетворим потребность в порядке, которую испытывает все население, и когда мы сумеем гарантировать необходимую безопасность для обеспечения труда (долгое браво). Самая большая финансовая мера, которую мы можем принять, это обеспечить труд путем гарантии и порядка. Вы можете рассчитывать на наши старания, как мы рассчитываем на ваше доверие. (Аплодисменты)» (франц.).
Действительно, после того, как экзальтированная партия так безумно и так нелепо сама отдалась в руки своих врагов, можно было думать, что Правительство, освобожденное от этой важной помехи, пойдет твердым шагом к исполнению своих планов, какими бы они ни были, что физиономия его выразится ясно и определенно, но вместо этого почти с этой минуты начинается совершенный правительственный хаос, немощь и бессилие, порождающие бунты почти каждый день, кончившийся такой неслыханной резней в Париже, какой, может быть, не представляет история междоусобных войн. Причина всего этого до сих пор еще тайна, как многое другое в этой революции. Скажем, что знаем.
Первая причина [которая выказывается], выказавшая тотчас же, заключалась в недоверии Палаты к Правительственной комиссии, которую сменить, однакож, она не могла. Палату, видимо, беспокоило темное подозрение если не об участии Комиссии в происшествиях 15 мая, то по крайней мере двойственность ее поведения, ее выжидание происшествий и слабость принятых мер. Все знали, что со многими из арестованных члены Комиссии имели близкие отношения. Комиссия, со своей стороны, опасаясь, чтобы победа, одержанная над анархистами, не откинула Собрание в реакцию, наблюдала за ним и, видимо, удерживалась от энергических мер, ею самою возвещенных. Образовался род немой, сильной вражды между ними, полной недоразумений, в которых терялись силы обоих. Через неделю ясно [всем] было, что правления Франции не существует: стали образовываться заговоры партии движения, расчеты монархической партии, наконец, даже виды бонапартистской партии Луи Наполеона. Популярность Ламартина, еще весьма сильная 15 мая, вдруг упала: через неделю уже никто не считал его правительственным человеком, как он сам с удивлением сознался в своем журнале «le Bien public» {244} , a равно не сомневался в бесцветности и слабости самого Правительства.
244
«Le Bien public» — «Общественное благо», французская ежедневная политическая газета буржуазно-республиканского направления, выходила в Париже с мая по декабрь 1848 г., редактор А. Ламартин.
Чтобы дать некоторое понятие об этом странном поединке двух властей, не смевших вступить в явную борьбу и опасавшихся победы как несчастия, стоит привести несколько заседаний, полных придирок и невыговоренной вражды к Комиссии. Так, в заседании 17 мая Правительство требовало для [своих мер] препозиций своих немедленного обсуждения (discussion d'urgence), a Палата хотела их подчинить общему регламенту, повелевающему все препозиции членов своих, признанных нужными, обсуждать через 24 часа. Вышел парламентский бой, в котором наговорена было много жестокого с обеих сторон и кончившийся тем, что Палата приняла amendement [260] Жюля Фавра, гласившую, что параграф регламента не относится к препозициям, представляемым на обсуждение Правительственной комиссией. Флокон, неумолимый Флокон, сказался в этих прениях, как и во многих других, самым жарким партизаном «du pouvoir central, unitaire, fort, capable de faire face aux factions du dedans et `a nos ennemis du dehors» [261] , к удивлению всех своих демократических собратьев и даже сотрудников «Реформы». Так министерство меняет людей! На следующем заседании 18 мая еще было хуже. Дело состояло в том, чтобы составить благодарственную прокламацию от имени Собрания всей Франции за ее готовность к защите Парламента. Г. Берар {245} ввернул тогда в проект прокламации, им составленный, между другими фразами следующую: «Sans menaces extraordinaires, sans lois d'exception, nous an'eantirons leurs (анархистов) odieuses esp'erances; il n'y aura pas d'autre r'eaction que la fermet'e de tous les pouvoirs: le pouvoir ex'ecutif, exerc'e avec vigueur et unit'e, ne pactisera pas avec le d'esordre» [262] .
260
Поправку (франц.).
261
«власти центральной, единой, способной сопротивляться мятежникам изнутри и врагам извне» (франц.).
245
Берар Пьер Гоноре (1797–1858) – французский политический деятель, буржуазный республиканец, доктор медицины.
262
«Без исключительных угроз, без исключительных законов мы уничтожим их гнусные надежды; не будет иной реакции, кроме твердости во всех областях власти: исполнительная власть, проводимая с твердостью и единством, не будет мириться ни с каким беспорядком» (франц.).
Эта прокламация встречена была сильными аплодисментами и только по сильному сопротивлению левой стороны, уже находящейся в необходимости bon-gr'e, mal-gr'e [263] поддерживать Комиссию, борющуюся с реакцией, отослана до завтра, и тогда изменена совершенно с выключением оскорбительной фразы, направленной против Пра<вительст>ва. Самый жаркий [прения] и обидный спор встретила Правительственная комиссия при рассуждении о декрете, которым [Палата] просила Палату предоставить ей право не участвовать в прениях, не присутствовать в собраниях, отвечать только на настоятельные требования Парламента, а главное вручить ей защиту [Парламента] его. Последнее требование встретило неимоверную бурю, все коварные подозрения поднялись с новой силой, и только уступка Ламартина [заседание 30 мая], объявившего, что Президенту Палаты в силу прежнего регламента остается право собирать войско по благоусмотрению и только распоряжаться его действиями препоручается исполнительной власти. Декрет прошел, несмотря на оппозицию партии Барро и многих политических и умеренных республиканцев: Комиссия еще была необходимостью. Тотчас после этого заседания Комиссия опубликовала оправдательный акт, в котором показывала, что накануне 15 мая все военные меры предосторожности были ею приняты и только по разным недоразумениям не приведены в исполнение начальниками, притом Коссидьер обвинялся ею в двойственности поведения и в странной своей болезни, воспрепятствовавшей ему участвовать в совещаниях Комиссии. Коссидьер отвечал другим актом, в котором со своей стороны показывал, что все известия о заговоре были им переданы вполне Комиссии, но что Комиссия отвергла и всегда отвергала решительные меры, им предлагаемые в подобных случаях для уничтожения инсурекционных планов. Оба эти акта только еще подтверждали в мнениях Палаты излишнюю снисходительность Комиссии к заговорщикам. Это зашло даже так далеко, что один член мог предложить без особенного волнения в Парламенте – составить комиссию для пересмотра всех декретов старого Временного правительства, начиная с 24 февраля. Палата отвергла.
263
Волей-неволей (франц.).
Но отвергнув формально предложение, она предоставила делать то же самое по частям своим комитетам. Еще 13 мая сверх комиссий, случайно назначаемых, назначалась постоянная комиссия для составления государственной конституции (членами ее выбраны, под председательством Одиллона Барро, Корменен, Мараст, Ламенэ, вскоре выбывший по собственному желанию, Вивьен {246} , Токвиль, Дюфор, Мартин, Вуаре {247} , Когнорель, Карбон, Турре {248} ,
246
Вивьен Франсуа (1799 —?) – французский государственный деятель, журналист, примыкал к династической оппозиции.
247
Вуаре, правильно Вудоре, Орас (1818 —?) – французский дипломат, журналист, примыкал к династической оппозиции при Луи Филиппе.
248
Турре Марк Антоний – французский экономист, мелкобуржуазный демократ, комиссар Временного правительства.
249
Волабель Ашиль де (1799–1879) – французский историк и буржуазный политический деятель.
250
Пажес (из Ариежа), Жан Филипп (1784–1854) – французский публицист, издатель журн. «La Patria».
264
«1) комитет труда, 2) юстиции и законодательства, 3) религии, 4) иностранных дел, 5) народного образования, 6) внутренних дел и искусства, 7) управления департаментами и коммунальным хозяйством, 8) торговли и промышленности, 9) земледелия и поземельного кредита, 10) по морским делам, 11) военный, 12) по Алжиру, 13) финансовый, 14) публичных работ, 15) гражданского и уголовного законодательства» (франц.).
По обстоятельствам, важнейшим из этих комитетов был уже не иностранных дел, как это, вероятно, бы случилось в предшествующее царствование, а комитет работ с двумя своими сателлитами: комитетом финансов и публичных работ. Все эти комиссии, бюро, комитеты в продолжение всего месяца выработали [один] только один существенный закон и одну важную меру. Какая разница с Собранием 89 года и Конвентом! Закон состоял в [новом установлении] преобразовании установления des Prudhommes (мировых судей между работниками и патронами) и предложен был Флоконом. По смыслу его каждый промышленный город имел несколько судей des Prudhommes с равным количеством в каждом патронов и работников, причем последние выбирают первых, а первые выбирают последних. Все спорные пункты между фабрикантами и ремесленниками [предлагаются] разрешаются одним из таких судов, смотря по индустрии, миролюбиво и без (неразбор.). Мера состояла в назначении следствия по всему лицу государства для узнавания в каждом кантоне его состояния земледелия и мануфактурной промышленности, отношения фабрикантов к работникам, количество их, нравственное положение [выгоды], величину задельной платы, способы, которыми кантон располагает, его еще не тронутые богатства и проч. Следствие должно производиться в главном месте каждого кантона комиссией из равного числа патронов и работников, причем каждая индустрия должна иметь выборного представителя и все они состоять под председательством мирового судьи (juge de Paix). Остальная работа Палаты состояла в нескольких законах частного интереса, во временном изгнании фамилии Луи Филиппа {251} , в политических прениях, а особенно в бесчисленном количестве предложений, проектов, мыслей, которые в странном, хаотическом беспорядке стремились выразить каждый на трибуне из 900 членов Палаты. За этим разумеется, следовали отсылки в комитеты, опровержения, споры, хохот и, наконец, путаница, часто кончавшаяся насильственным прекращением заседания. Этот властительный Парламент походил весь месяц на странное зрелище разнородных сил, сшибающихся между собой и отбегающих назад, еще в бессилии создать какое-либо тело. Только три знаменитые комитеты, упомянутые нами, выказывали довольно ясно сопротивление тому слабому оттенку правительственного социализма, который находился в министерстве и был им получен в наследство от февральского Пра<вительст>ва, составлявшего теперь Commission du pouvoir ex'ecutif [265] .
251
…во временном изгнании фамилии Луи Филиппа… – Декрет, вотированный Национальным собранием 26 мая 1848 г. большинством голосов; согласно декрету въезд и проживание на территории Франции и ее колоний навсегда запрещался Луи Филиппу и его семье.
265
Исполнительную комиссию (франц.).
Разумеется, первые подпавшие действию комитетов были министерство финансов – Дюклер и публичных работ – Трела. Оба они в короткое время своего управления оказались, может быть, неспособнейшими министрами, какие когда-либо были, а главное, оказались простыми орудиями неясных мыслей Правительственной комиссии. Первый из них, ученик Гарнье-Пажеса, сберегает, как святыню, его мысли [об умеренном участии] о праве государства завладеть большими предприятиями, как-то: железными дорогами, общественными застрахованиями и проч., и о необходимости пошлины на доходы. Он был поддерживаем, по обыкновению, «Nationa'лем» и сильно опровергаем «Jurnal des d'ebats». Дюклер имел удовольствие видеть, что налог в 45 сантимов Гарнье-Пажеса был подтвержден комитетом финансов и что предложения независимых социалистов (фурьеристов) – о земледельческом банке, колонизаторов – об обращении работников к земледелию и проч. были иронически отсылаемы Палатой в разные комитеты, но он имел удовольствие видеть, что его собственный правительственный социализм, последний [отклик] голос теории о вмешательстве государства в предприятия, остававшийся еще в правлении после уничтожения Люксембургской комиссии, был враждебно принят комитетом финансов. Еще 17 мая внес Дюклер проект о выкупе железных дорог. Он разделял их на несколько категорий: дороги конченные, дороги, производящие работы, дороги, оставившие их. Для выкупа первых он предлагал определить ценность их акций [средним числом], взяв среднее число между тем, что они стоили за 6 месяцев до февраля на бирже и что будут стоить 6 месяцев после февраля там же. Это казалось ему единственным способом соединить право государства с уважением к частной собственности. Вместе с тем Дюклер объявлял, что выкуп железных дорог есть краеугольный камень новой финансовой системы, которую он вскоре представит Палате и которая должна не только покрыть весь долг Республики, но изменить совершенно всю систему налогов, кредита, работы. Это было названо в насмешку – секретом Дюклера. Но с представления проекта о выкупе прошло несколько недель, а система не показывалась. Бюро и два комитета, разбиравшие проект, по обыкновению, колебались между неохотой признать необходимость проекта и опасностью ниспровергнуть Правительство отказом. Между тем, разумеется, компания железных дорог кричала о грабеже собственности, свершаемой во имя государства, а социалисты, наоборот, кричали о грабеже собственников, свершаемой во вред государству. Это безобразное, вялое преследование меры чисто республиканской и столь же [незначительный] нерешительный отпор окончательно спутывали все партии, не знавших, чего надеяться и ожидать. Беспорядок был довершен, когда в заседании 2 июня (пятница) Билло от имени комитета финансов объявил, что его [состояние] комитет, после долгих изысканий, находит состояние отечественных финансов в самом дурном положении и не имеет никакого доверия к бюджету, представленному временным Правительством 8 мая (см. выше). Не только нельзя ожидать 11 миллионов остатка в 1848 году, как возвещал бюджет, но все цифры доходов им так преувеличены, что в конце 1848 должно непременно следовать банкротство. Новые меры бюджета не дадут и половины того, что возвещено. Так, налог в 45 сантимов должен был произвести 160 миллионов немедленно, которые и помечены в бюджете, а к 10 мая было только в 34 миллиона, и проч. и проч. Комитет предлагает вследствие того, как единственную меру – поднять кредит доверия к промышленности – весь текущий долг (dette flotante), самый опасный и тяжелый, как мы видели, состоящий из 867 м., которые могут быть всегда потребованы сполна кредиторами, обратить в постоянный долг. Для этого следует капитал des dons du Tresor, des caisses d''epargnes [266] , составляющий собственно текущий долг, превратить в пятипроцентную ренту на государство [считая каждый билет по текущему курсу], но с условием считать 5 на 70 по биржевому курсу, а не 5 на 100, как сделало Временное правительство, помимо всякой справедливости. Государство при этом выигрывает в будущем все то, что теряет [теперь] в настоящем, и вместе с тем этой простой мерой отстраняются все хитростные и лживые проекты как Гарнье-Пажеса, так и Дюклерка.
266
Облигации казначейства и сберегательных касс (франц.).
Дюклер умолял Палату прежде решения подождать его собственного бюджета, заметив, что вмешательство комитетов в управление грозит изменением всей конституции: «Je ne voudrais pas me servir d'une expression trop forte, mais il y a l`a une usurpation» [267] .
Он был прерван гневным шумом Палаты, и, однакож, были правы комитеты, по существу своему всегда стремясь стать на место Правительства, а теперь у них было еще и затаенное намерение.
С г. Трела, министром публичных работ, было еще хуже, но в его отношениях к комитетам работ поднимается уже страшный инсурекционный вопрос, вопрос о национальных мастерских.
267
«Мы не хотели употреблять слишком сильные выражения, но это узурпация» (франц.).
17 мая Трела требовал кредита от Палаты для производства многих работ по каналам, дорогам и проч. и 3 миллиона для национальных мастерских, сознаваясь притом, что работы, производимые ими, действительно [слабы] ничтожны и что все старание его будет обращено для приведения в соразмерность издержек государства с пользою, какую [должны] вправе ожидать от них. Палата, с согласия комитета, подтвердила кредит, поручив, однакож, министру неутомимо преследовать свою благую цель. Со всем тем в недрах комитета уже ходили мысли о совершенном распущении мастерских. [Эти мастерские, составленные] Временное февральское правительство, образовавшее их ввиду крайней необходимости, полагало, что число [их] государственных работников [в них] не превысит 13 тысяч; но оно уже превосходило 100 т. в начале мая, когда прием [в них] в мастерские был остановлен. Временное правительство думало притом образовать из них готовую на всякий случай республиканскую армию, подчинив работников военному распорядку, распределив на бригады, роты, но эта сильная организация образовала из них страшный корпус у самых ворот Парижа – и только. Наконец, Правительственная комиссия, сознавая опасность мастерских и видя притом существование их совершенно бесполезно для государственных) работ, останавливает решительно все частные – вознамерилось принять некоторые меры, требовавшие великой осторожности, долгого времени и легкой руки. Тут и встретило оно комитет работ и Палату, требовавших немедленных энергических мер для ослабления корпуса, который поедает государственный бюджет, не возвращая ему ничего, но который имеет за собой важное право: отсутствие настоящих дельных работ, голод и, наконец, законную надежду изменения отношения трудящегося класса к капиталу, к фабрикантам и патронам. Это обещала ему торжественно февральская революция.