Записки о французской революции 1848 года
Шрифт:
Он пришел слишком скоро, однакож, как оказалось. Покуда все это происходило, Ламартин 13 мая сложил [на бюро] свои польские депеши, которые к великому удивлению даже «J. des d'ebats» написаны были в непонятном духе ненависти к польской национальности. Агент Ламартина г. Сикур {236} , долго живший в Москве и женатый на русской, представлял в них поляков, разделенных на множество партий, без определенного плана, враждующих между собой и готовых предаться России из слепой ненависти к немцам, благодеяния которых не понимают. Изумление от этих донесений было всеобщим, но манифестация в пользу поляков, назначенная, как выше сказано, на 13 мая, не удалась, ибо клубы по какому-то внутреннему несогласию разошлись в намерениях и отложили настоящую большую манифестацию до понедельника 15 мая. В [понед] субботу только незначительная часть работников со знаменами дошла до, церкви Madeleine и послала депутатов в Палату, которые и вручили просьбу от общего имени г. Воловскому, известному покровителю поляков. Теперь уж можно сказать с достоверностью, что день 15 мая не был преднамеренным заговором, а скорее чем-то вроде уличной, площадной импровизации, почти столько же нелепой, сколько неожиданной и странной. За несколько дней до этого Бланки советовал удержаться от всякого восстания, говоря, что в обществе существует теперь неудержимый ток реакции, который уносит само Пра<вительст>во, людей самых либеральных и который следует поэтому переждать. Гюбер, президент du Comit'e centralisateur {237} , составившегося из Барбесовского Comit'e des 'elections {238} и собиравшегося в Тюльерийской Orangerie, Гюбер, распустивший, как увидим, Палату, протестовал накануне против всякого подозрения в насилии или смуте, называя его клеветой. Барбес говорил, что он станет грудью против всякого, кто бы вздумал употребить силу. В этом
236
Агент Ламартина г. Сикур… – Видимо, Сегюр Филипп Пауль (1780–1873), французский политический деятель, дипломат, участник русского похода Наполеона I; был с дипломатической миссией в Петербурге при Александре I, написал кн. «История России и Петра Великого» (1829).
237
«Comite centralisateur» – «Централизующий комитет», возник в Париже в апреле 1848 г., проводил свои заседания во дворце наций, председатель комитета Луи Губер.
238
«Comite des elections» — «Комитет по выборам», основан в начале апреля 1848 г., объединял мелкобуржуазных демократов и социалистов, председатель Арман Барбес.
Около [двух] двенадцати часов, покуда Бастид своим вялым, едва слышным голосом излагал в Палате принципы, которым следует Правительство в иностранных своих сношениях, толпа народа со знаменами клубов и корпораций сходила по бульвару к Мадлен, крича: vive la Pologne! При первом взгляде на нее какое-то внутреннее предчувствие сказало мне, что она не разойдется миролюбиво. Я обогнал ее и в одном углу площади Madeleine увидел известного епископа галликанской церкви аббата Шателя под тенью домов на скамеечке, окруженного [огромной] множеством народа, которому он возвещал братство народов при оглушительных криках. Вскоре появился тут же генерал Куртэ, долженствовавший играть вскоре такую печальную роль, верхом, со своим штабом. Он с жаром говорил народу о реакции, которая поднимает голову, и объявлял себя другом парижской популяции. Одобрительные крики отвечали ему. В это время голова колонны уперлась в Madelein. Куртэ ускакал к Палате. По программе следовало бы колонне остановиться здесь, но кто же может затормозить локомотив на полном ходу его? Колонна двинулась далее через улицу Royale к площади de la Concorde. Около Палаты собрано было довольно большое количество войска, мост к ней был перехвачен подвижной гвардией, в Тюльери стоял отряд национальной гвардии, и сбор бил по всему городу, но все эти силы были парализованы противоречащими приказаниями ближайших начальников, которые не знали, кого слушаться: Правительственную комиссию ли, президента ли, Палаты, военного министра или генерала Куртэ? Главные начальники были в совершенном смущении, боясь взять на себя ответственность от стычки, и таким образом все были ниже обстоятельств. Посягательство на Палату удалось.
Колонна, как мы видели, направилась к площади de la Concorde с песнями и криками. В это время один [легион] отряд 2-го легиона национальной гвардии, созванной сбором, выступил на площадь с другой стороны. Работники, возбужденные опасностью, сжались в рядах и уже в виде провокации, вместо того, чтобы остановиться, пошли прямо на мост, ведущий к Палате. Куртэ, совершенно потерявшийся, ослабил отряд, его защищавший, и толпа в одно мгновение ока прорвала отряд, прошла мост и очутилась перед решеткой Собрания. Куртэ уже и тут приказал подвижной гвардии, собранной под перистилем, снять штыки с ружей, – путь был очищен таким образом. Уже в самих дверях встретили толпу Ламартин и Роллен, думая еще откинуть [толпу] ее назад нравственной силой, но ведь с февраля уже прошло много времени. Передние ряды процессии опрокинули ораторов и захватили Собрание.
Что произошло тогда в недрах республиканского Парламента, надо читать в рассказах очевидцев (в подробном отчете «Moniteur universel». Его сухой официальный рассказ восстановляет страшную картину в такой полноте, какой не достигнет самый живописный рассказ). Толпа ворвалась сперва в трибуны, потом множество людей, с опасностью сломать себе шею, спустилась из них по стенам в самую залу. Они сели на [пустые] первые попавшиеся места, а некоторые стали сзади депутатов, как бы для [исполнения] надзора за ними. У самой кафедры произошла драка между народом за знамя, причем Роллен получил несколько ударов концом его. Знамя это, наконец, передано квестору {239} , который и держал его над Президентом. Кафедра, занятая Барбесом, Распайлем, Клемент Тома {240} , Ледрю, которые, наконец, так сдавлены народом [захват], поместившимся на закраине ее обвода и на президентском и секретарском местах, сидя и стоймя, что некоторые из них делают неимоверные усилия удержаться на ней. Тома протестует против вмешательства народа и получает легкую рану в руку. Пот течет градом с лица ораторов, которые [хотят] умоляют об одной минуте тишины. Распайль [хочет] принимается несколько раз читать свои просьбы, приведенные нами выше, и в неслыханном шуме не может [дочитать] дойти до конца. Несколько слов Луи Блана, умолявшего народ не уничтожать собственного своего представительства и быть спокойным в силе, покрываются аплодисментами, но тишина не водворяется. Большая часть депутатов на своих местах; толпа кидается бить одного из них, спросившего, по какому праву Распайль на кафедре, и сдерживается другой толпой. Бесчисленное количество частных эпизодов, странных, неожиданных, поминутно волнуют толпу, а между тем вливаются в залу беспрестанно новые группы с знаменами и новыми криками. В зале делается нестерпимо душно. Многие депутаты кричат: «Отворите верхние окна! Отворите: мы задохнемся здесь!» Наконец, Бланки взбирается на закраину трибуны и усиливается водворить некоторое молчание, которому как Президент, так и депутаты так рады, что сами кричат: «Слушайте! Слушайте!», хотя Бланки не имеет права занимать место оратора. Бланки говорит довольно умеренно о крайней необходимости пособия Польше и о выпуске из [ареста] тюрьмы арестованных, захваченных в Руане, о пособии народу, умирающему в нужде. В это время уже более 20 человек захватили кафедру. Ледрю возвышает свой голос и начинает: «Avec son admirable bon sens, le peuple de Paris ne veut pas ^etre tromp'e!» [246]
239
Квестор – во Франции 1848–51 гг. три члена комиссии, выбираемые из своей среды палатой и отвечающие за ее безопасность.
240
Тома Клемент (1812–1871) – французский генерал, реакционер; в 1870-е годы начальник национальной гвардии, казнен парижским народом в 1871 г.
246
«Я взываю к здравому смыслу парижского народа, который не захочет быть одураченным!» (франц.).
Тысячи голосов отвечают ему: «il l'est, il Test d'ej`a, farceur!» [247] В это время Президент, окруженный грозящим народом, пишет на клочках бумаги приказание не бить рапель [248] и не созывать войска. Впоследствии он оправдывает этот поступок необходимостью спасения во что бы то ни стало депутатов, ибо отказ его мог быть сигналом их избиения. «По должности в парижской мэрии, – прибавил он тогда наивно, – я знал, что делаю. Мы играли в подобную игру с народом в течение двух месяцев». Три с половиной часа пропадает всякая надежда восстановить порядок, ибо случилась новая компликация.
247
«он одурачен, он уже одурачен, обманщик!» (франц.).
248
Рапель (от франц. rappel) – сбор.
Мы видели, что первые ряды манифестации прошли в Палату через перистиль, обращенную к площади и мосту de la Concorde. Остальные ряды [обошли] двинулись со своими знаменами в боковую улицу Bourgogne и сплошной массой остановились тут. Голова этой колонны стояла у задних ворот Палаты, обращенных к площади de la Concorde. День был неимоверно жаркий и душный. Я ходил между этими рядами людей, с загорелыми лицами, воспаленными глазами от зноя и вдвойне возбужденными: во-первых, весенним солнцем, а во-вторых, вином, которое раздавали им начальники. Дико разносились по рядам республиканские песни. Подвижная гвардия [была] со стен [переднего] главного перистиля браталась с ними, раздавая ветви лип, сорванных в саду Палаты. На углу площади Bourgogne в caf'e l'Assembl'ee из открытых окон несколько народных трибунов поддерживали экзитацию речами, на которые ближайшие ряды отвечали страшными воплями. В одном окне я видел несколько поляков, кричавших: «vive la France et la Pologne!» [249] , и толстую польскую даму с каким-то орденом на груди, задыхавшуюся от жара и [беспрестанно] колебавшуюся в неописанной экзитации, [еще] вызвавшей
249
«Да здравствует Франция и да здравствует Польша!» (франц.).
250
«Я предлагаю насильственный налог в 1 миллион на богатых», «ты ошибаешься. Два часа грабежа». «Я предлагаю, чтобы Национальное собрание объявило, что народ заслужил благодарность родины, а тот, кто прикажет бить сбор, тот должен быть объявлен изменником родины» (франц.).
Но уже большая часть членов Палаты покинула свои места и собралась в президентском доме, рядом с Палатой, принять решение в этих обстоятельствах. Гул царствовал свободно в зале Собрания, и бог знает, чем кончился [согласились споры], если бы Гюбер не объявил громовым голосом с кафедры: «Je d'eclare qu nom du peuple francais que l'Assembl'ee Nationale est dissoute» [251] .
В одну минуту Президента и секретарей выпроводили в толчки при криках: «Allez-vous en, tas de canaille que vous ^etes!» [252] Послышались вопли: «В Ратушу! aux armes! aux armes!» [253]
251
«Я объявляю, от имени французского народа, что Национальное собрание распущено» (франц.).
252
«Вон отсюда, канальи, убирайтесь вон!» (франц.).
253
«К оружью! к оружью!» (франц.).
Барбес был увлечен в Ратушу составлять новое Правительство. Говорят, он упал в обморок от разнородных ощущений, перешедших через его душу и в эти немногие часы. Но – удивительно! Казалось, судьба только и ждала этого последнего акта народного сумасшествия, чтобы изменить вдруг всю картину с быстротой почти театральной.
Это было в 4 часа. В четыре часа площадь de la Concorde, бульвары, буквально весь город стал покрываться вооруженной национальной гвардией, которая направилась к Палате, более по собственному порыву, чем вследствие призыва. Между тем, члены [Собрания] Палаты, собравшиеся в президентском доме, уже призвали на площадь ближайшие батальоны подвижной и национальной гвардии. Около Палаты сделалось неимоверное движение штыков – и в пять минут Палата была очищена от народа. Собрание снова вступило в свои права и открыло заседание. При этой реставрации Правительства гнев раздраженной национальной гвардии пал на старика Куртэ, у которого сорваны были генеральские эполеты начальника и брошены ему в лицо. Он сам едва спасся от неминуемой смерти в ватер-клозете. Прибытие Луи Блана подало новый повод к новым расправам: несколько человек бросились на него, ломали ему руки, вырывали клочки волос, и только с помощью своих сотоварищей, Ларошжаклена и др., успел он, изорванный и избитый, спастись в зале заседания, где появление его было приветствуемо ропотом, но где он сказал несколько слов в пользу сотоварища своего Альберта, увлеченного в Ратушу, слова, тем более великодушные, что они произнесены были после истинного насилия и ввиду возможности нового. Между тем Ламартин при барабанном бое вооруженных граждан и восторженных криках говорил: «Honte `a ces mis'erables insurg'es qui ont voulu plonger le pays dans le deuil и проч. Dans un moment pareil la place du gouvernement n'est pas dans le conseil, elle est `a votre t^ete, dans la rue, sur le champs m^eme de bataille» [254] .
254
«Позор этим жалким бунтовщикам, которые хотели погрузить страну в траур… В такой момент место Правительства не в совете, а во главе вас, на улице, на самом поле битвы» (франц.).
Множество голосов ответило: «Et nous aussi, nous aussi, nous irons sur le champs de bataille» [255] .
Ламартин и Ледрю-Роллен вышли из Собрания и верхом отправились в Ратушу в сопровождении нескольких членов Палаты и бесконечного количества народа, везде встречавших их с энтузиазмом.
Там точно такой же оперной переменой декораций все было кончено. Едва только успели Барбес, Альберт и свита их опрокинуть генерала Рея, защищавшего H^otel de Ville, войти в него и составить листы нового Правительства [следующим образом], выкинутые ими из окошек и гласившие, что членами его назначаются: Барбес, Луи Блан, Альберт, Л<едрю>-Роллен, Распайль, Пьер Леру, Торе (мэром Парижа), а Коссидьер утверждался в префектуре полиции, как настоящий мэр Мараст из отдаленной комнаты Ратуши призывает 3 легиона национальной гвардии, несколько артиллерийских рот, и оба главы инсурекции были захвачены [почти] просто руками вместе с сотней других человек. Ламартин и Ледрю-Роллен [приехали] явились только для провозглашения эффектных речей, ибо Мараст уже послал рапорт об освобождении Ратуши в Собрание. Замечательно, что Барбес не хотел быть в Пра<вительст>ве вместе с Бланки и исключил его из списка, что по какому-то предчувствию Беранже во второй раз [подал] умолял [об отставке] в этот самый день Собрание уволить его от обязанностей депутата и получил отставку. Локордер просил о том же на следующий день, испуганный важностью и опасностью депутатской роли. Вечером этого замечательного дня Порталис (генеральный прокурор Республики) потребовал у Собрания арестовать членов его: Барбеса, Альберта, Куртэ, для суда и, разумеется, получил его, а Гарнье-Пажес [возвестил арестацию Распайля, Собрие (сей последний был захвачен национальной гвардией и избит) и по ошибке Бланки и Гюбера, которые арестованы были гораздо позднее. Вместе с тем он объявил намерение Правительства уничтожить революционных стражей префектуры – полиции, монтаньяров, лионцев и проч., назначить генералом национальной гвардии Клемента Тома, отличившегося своим сопротивлением инсурекции и распорядительностью в подавлении ее, а также] возвестил намерение Правительственной комиссии закрыть клубы, собиравшиеся, так сказать, с оружием в руках: «En ce moment, – сказал он, – notre devoir est de pourvoir au besoin d'une r'epression s'ev`ere; ceux qui ont conspir'e sont emprisonn'es (tr`es bien, tr`es bien). Le droit de r'eunion est sacr'e, mais les clubs qui d'elib`erent en armes et qui parlent ouvertement d'attaquer dans cette assembl'ee les v'eritables souverains du pays, ces clubs seront dissip'es (bravo). Nous voulons la R'epublique honn^ete, ferme et mod'er'ee (Applaudissements)» [256] .
255
«И мы тоже, мы тоже пойдем на поле битвы» (франц.).
256
«В этот момент наш долг в случае необходимости прибегнуть к строгим репрессиям; те, кто конспирировал, – в тюрьму (очень хорошо! очень хорошо!). Право собраний свято, но клубы, которые заседают с оружьем в руках и которые открыто говорят в этой Ассамблее о нападении на настоящих хозяев страны, эти клубы будуг распущены (браво!). Мы хотим Республику честную, твердую и умеренную. (Аплодисменты)» (франц.).
Ночью город был иллюминирован, и прокламацией мэра, квестора, Собрания и Правительственной комиссии возвестили народу как свершившееся посягательство на свободу Собрания, так и быстрое ее восстановление.
Разумеется, негодование буржуазии, уже довольно грубо выразившееся в насилии над отдельными лицами, не могло утихнуть тотчас же. Отряд ее арестовал на набережной d'Orsay Собрие тоже не без сильных и позорных оскорблений, а потом часть какого-то легиона окружила его укрепленный дом в улице Rivoli с находившимся там гарнизоном. Гарнизон, разумеется, сдался, несколько лиц по крышам перелезли на балкон дома, а оттуда в самые бюро, где состоялась и печаталась известная «Commune de Paris». Все было опрокинуто, разбито и захвачено; между прочим, найдено было там несколько проектов прокламаций, несколько законов вчерне, довольно грубых, о разделе собственности, план составления комитетов общественного спасения и доброе количество ружей й военных снарядов. На другой день знаменитый этот дом стоял пустой, со стражей из национальной гвардии, с разбитыми окнами, с оторванными ставнями, а разоренная «Commune de Paris» порывалась еще продолжать свое существование, но злостный тон ее уж очень походил на бессильный гнев, ребяческое ругательство, она рушилась.