Записки отставного афериста I
Шрифт:
И вот тут-то я и объяснил охреневшему менту, что всё в порядке. То есть, тошнили в него совершенно по закону. То есть не нарушая. Ибо нету такого пункта правил, что нельзя блевать в сотрудника. И к тому же – чего он к пассажиру полез? Марок машин не знаем? А-яй-яй! Хромает подготовочка личного состава! А-яй-яй!
Нельзя сказать, что мент сдался без боя, но трудно спорить с по-английски вежливым негодяем, будучи облёванным с ног до головы.
В конце концов он по-детски спросил, – А что же мне делать?
Я посоветовал на пост не возвращаться. Ибо не служить
– Придумай что угодно: друг рожает, бабушку в мусарню замели, – вещал я в повторно впавшего в прострацию мента, вынимая из помертвевших пальцев документы. – Удачи! – орал я, отъезжая. – Ни гвоздя тебе, ни жезла! Адиос мучачос! Не скучай! Привет родителям!
Проехав с километр, мы остановились и в полчаса доржали недосмеянное на посту. После чего дружно признали, что это лучший из выходных, что у нас могли случиться…
Колхоз – дело добровольное
После прихода из армии застал в родном альма матер смятение умов. Ну да, институт не был готов к приёму взад такого количества дембелей. Деканат ходил кривовато, болезненно морщась, так как его регулярно мудохали почём зря. Комсомол притих. Партия ушла в подполье. То есть, отправив всех студентов в армию, институтское начальство оказалось совершенно безоружным перед этими оскотиненными человекообразными. Главная угроза отправить в войска сошла на нет, к тому же, ну чем можно урезонить дембеля в институте? Да ничем. В наряды не отправишь, дисбатом не пригрозишь. И выгнать нельзя – закон такой. Ректорат грезил публичными казнями и передвигался вприпрыжку. А то могли и по шее дать.
А тут опять напасть – в колхоз надо слать кого-то. А кого? В приказном порядке нельзя – свобода, мать её ети, наступила. А сверху жмут. И начальство принимает роковое решение – "А давайте пошлем залётчиков! Ради индульгенции". Сказано – сделано.
То, что я попал в нужную компанию, я понял ещё на предколхозном инструктаже. На трибуне что-то неслышно бубнил декан, в зале стояли клубы табачного дыма, слышались здравицы и звон стаканов. Народ спокойно перемещался от застолья к застолью, некоторые шлялись по трибуне, в общем, обстановка напоминала казарму "партизан". Даже портяночные ароматы присутствовали.
Декан гундосил страшилку про то, как два студента в прошлом году вскрыли ночью сельпо и выпили весь запас сельской бормотухи. Деньги за выпитое аккуратно положили на прилавок. Там и заночевали. Поутру их отнесли в обезьянник, но они так его заблевали, что местные аниськины выкинули их на улицу и, умилённые фактом оплаты, не завели уголовного дела.
Наконец, он не выдержал.
– Молодой человек! Да, вот вы!
– Йа?
– Да, вы! Вам что, неинтересно?
– Валентин Петрович, я эту историю знаю, это я там и был в сельпо. Вы лучше другим расскажите.
После чего возвращается к прерванному разговору.
Декан минуту стоит с открытым ртом, потом глухо матерится про себя и отваливает.
Его
Сборы мои были недолгими. Сентябрь, едем куда-то на юг, Халябаля что ли, где-то между Волгоградом и Астраханью, много ли мне надо… Много. Две пары джинсов, пара маек и трусов, два рюкзака и две сумки с водкой. Я-то думал, что поражу попутчиков своей мудростью. Опять ошибся.
На перроне стоял грузовик, откуда толпа из рук в руки передавала в вагон ящики с водярой. Командовал действом высокий джентельмен с внешностью и манерами молодого Байрона. Дюс его звали. Впоследствии мой друг на долгие времена.
Дюс окинул благожелательным взглядом мою застывшую фигуру с двумя позвякивающими рюкзаками (один сзади, другой спереди) и парой громоздких сумок, кивнул (то есть дресс и фейс контроль пройден) и жестом пригласил присоединиться к процессу. При погрузке Дюс торопил всех.
– Давайте живее! Десять минут до отправления, а мы ещё ни в одном глазу!
Проводник, как увидел это, смог только мычать, Дюс сунул ему пузырь и царственно дал отмашку кистью, – мол, исчезни. И проводник исчез. В вагоне мы его не наблюдали ни разу за всю дорогу.
Кстати о Дюсе.
Как и кто его делегировал в начальники, никто и не понял. Формально он был никто. Командовать назначен нами был комсомольский вожак аспирант Агван, который ушёл в запой ещё на перроне и не вышел из страны розовых слонов до самой Москвы. Но.
То, что мы вернулись все и здоровые – целиком заслуга Дюса. Не обладая никакими способами карательного воздействия, он управлял этой вольницей свободно и умело как бы походя. И слушались его беспрекословно. Что называется – врождённые лидерские качества. Жизнь только развила их, – Дюс теперь хозяин крупной дорожно-строительной компании в Индии.
По образу своему это был настоящий белый сахиб. Передвигался он с тросточкой, степенно, мало того, он прихватил с собой слугу – колоритнейшего персонажа лет тридцати по имени Хохол. Мастера спорта по конному троеборью, отсидевшего три года за мошенничество. Пьянь страшная к тому же. Представляете лексикон?
Лошадник и уголовник в одном флаконе. Но колоритен до невозможности. Приехал в костюме, сорочке и галстуке, в которых и провёл с нами весь месяц, не снимая. В нём же и спал в ковылях, воровал кроликов, и тд и тп.. К исходу смены Станиславский своё пенсне бы прозаложил, чтобы заполучить его на роль Барона в своей постановке пьесы "На дне".
В общем сели, накатили, тронулись. В углу жалась несчастная стайка баб (штук пять), обалдевшая от такого соседства. Дюс сразу пресёк всякую фривольность, объявив их сёстрами. Из их состава была им назначена старшая. Выделено отдельное купе.
В 10 вечера Дюс глянул на часы.
– Кать, детское время кончилось, гони их спать.
Девки заныли.
– Ну Андрюшенька, ну еще полчасика…
– Я кому сказал! Ну-ка брысь!
Дамы уныло поплелись в опочивальню.
По ходу движения все перезнакомились на тему "А тебя за что?" Поскольку ехали, повторюсь, одни залётчики, послушать было что.