Записки отставного афериста I
Шрифт:
Мне особо и рассказывать не стоило, – я прогремел на весь институт. Увёл у завкафедрой физики его аспирантку. Мало того, был им застигнут в кабинете физики In flagrante delicto. Мы со Светой как раз облюбовали прибор Реомюра в углу, когда он ворвался. Мамлючков, низкая душа, наябедничал, что я сломал прибор. От этого предложение "пойдём поломаем прибор Реомюра" на долгие годы стало в институте синонимом скоропалительного перепихона.
Время было уже к трём, народ заскучал без женской ласки, меня как корифея подкололи, я взвился и вызвался нагнать баб. Дюс отвел меня в сторону.
– Макс, хорош.
– Анихера. Я пшёл.
– Ну смотри. А то, давай я все в шутку оберну? Авторитет не пострадает.
– Не.
В первом же тамбуре до меня доперло, как Дюс был прав. Действительно, какие бабы?
И куда звать? Чем манить? "Милости просим, у нас там 60 пьяных мужиков истосковались по женскому теплу?" Заманчивое предложение, нечего сказать.
Уныло брёл я по пустым вагонам. И вдруг… Полная плацкарта пьяных баб. Дым коромыслом. В углу жмутся три задроченных очкарика. Мираж. Я помотал башкой. Мираж не рассеялся.
"Текстиль", – автоматически отметил я про себя. Тоже в колхоз едут.
Тут меня заметили. Грозно сведя брови, они требовательно вперлись взглядами в мой гульфик. Я автоматически прикрыл сокровенное ладошками. Но взял себя в руки (Это не то что вы подумали).
– Тэ-эк. Бабы, стройсь! В колонну по одному, за мной, шаго-ом марш!
Почуяв силу и сноровку, дамы покорно потянулись за мной.
Колонна растянулась на два вагона.
Перед дверью в наш я остановил шествие, мол, щаз, и вошёл в вагон с понурым видом. Толпа встретила унылым "У-у". Дюс пожал плечами, мол, чудес не бывает.
– Что не вышло?
– Ну не совсем.
– ?…
– Считайте!
Жестом фокусника я распахнул дверь.
Раз.
– Как звать?
– Света!
– Заходи!
Два.
– Таня!
Три…четыре…сорок две.
Потом кто-то вякнул, что, мол, и я бы… подумаешь… Дюс сразу оборвал завистника.
– Знаешь, Саш, я вот не хочу от тебя слышать ничего дурного про человека, кто в три часа ночи в поезде Москва-Астрахань за десять минут снял 42 бабы. Вообще ничего. Он сделал чудо, а как – это его дела. Так что засохни, мой тебе совет.
По дороге меня срубило. Загрипповал. Температура под 40, бред, парохода вообще не помню. Дюс не выдал местным коновалам, наверно потому я и жив. Вызвал как-то скорую, купил у них капельницы, медикаменты и сам колол и выхаживал (мама-врач у него, так что всё на должном уровне).
Тащили меня на носилках, – где-то спёрли. Оклемался в два дня.
По прибытию выяснилось, что соседями нашими по бараку будут астраханские ПТУшницы. Милые, скромные, чистые разумом девочки. В первый же день на их двери появилась надпись "Атас, менты, меняй походку", а из окон потянулся дым с знакомым ароматом. Особо продвинутые, кому дыма было мало, бегали поутру на первую дойку и варили коноплю в парном молоке. Потом целый день ходили как пыльным мешком по голове нахлобученные. Идиллия. Сельская пастораль.
К нам поначалу отнеслись настороженно-зловеще. Мол, готовьтесь студенты. Будет вам Татьянин день.
Оказывается, у местных доброй традицией являлось в первый день дать студентам почувствовать свою любовь. Приходили с чувствами всем селом и давали. За годы это настолько вошло в традицию, что воспринималось, ну как Новый год. Или Первое сентября. Типа: 1 сентября – отправляем детей в школу, 31 декабря —напиваемся, 12 сентября – мудохаем студентов.
Но…
Но в этот раз приехали неправильные студенты. Среди прочих там было два персонажа. Один (Саша) ростом под метр шестьдесят, но с 4-х лет занимался каждый день мордобоем. Второй – парнишка из Люберец (мы до поездки были незнакомы, хоть и земляки). Я слышал про него. Кличка Вася-дюжина. Он как-то положил 12 качков из соседнего района. Минуты за две. Человек вообще бил один раз. Бам – тело. Такой славянский шкаф, но очень быстрый. Сальто назад прогнувшись с двумя гирями по 32 кило в руках при мне делал. Из положения стоя. Запросто. Смотреть в поезде, как эти сверхлюди вязку рук в обезьяне отрабатывали, совершенно невозможно с похмелюги было. Башка кружилась.
Ночь. Костёр. Я по обыкновению что-то вещаю. Вдруг на границе света появляются добрые лица гостеприимных аборигенов. Я прерываюсь на полуслове.
– Полундра.
Вася с Сашей встают и успокаивающим жестом останавливают подъём.
– Сидите.
Дюс смотрит на них.
– Точно помощь не нужна?
– Не. Справимся. А то травмы будут.
Поворачиваясь ко мне:
– Рассказывай, мы быстро…
– Я… э-э… не, ну я из Люберец…
Дюс резко:
– Да хоть из Валгаллы. Сиди. Продолжай.
Эти двое, подбадривая местных, уводят их подальше. Темнота взрывается дикими воплями. Такое ощущение, что там роту солдат кастрируют ржавым шанцевым инструментом. Вдруг из тьмы вылетает совершенно обезумевшее существо и, не разбирая дороги, бежит сквозь костёр. Мама, да что они там делают то с ними?
Через пару минут толпа разбегается. Те, кто на ногах. Парни возвращаются к костру. Ни царапины на обоих. Мне:
– Мы ничего не пропустили?
Село потом вымирало при нашем приходе. Нелюди. Ладно бы стенка на стенку. Отправили двоих, те загасили село, а остальные даже жопу не подняли.
Мне потом дедок всё пенял в сельпо, мол, не по-людски этих зверей на людей было травить. Я ему:
– Да ты что, диду! Это ж у нас самые дохлые были. Потому и послали их, вас жалеючи. Никого ж не убили? Во! А ты бы знал, что в прошлый раз… Кишки на деревья… Э-эх… ладно, что говорить…
Дед онемел. Мелко перекрестился и бочком из магазина.
На следующий день припёрся председатель совхоза и давай орать, да ногами топать.
По его выходило, что нам надо было рожи подставлять да спасибо за науку говорить. А то его робяты уси на бюллютне. Робыть некому. Помидор сгниёт. Кавун перезреет. Дыня стухнет. Дали в дыню и председателю. Шоб нежнее был. И унимательнее к людям (ударение на первом слоге).
ПТУшницы растаяли и повисли на плечах героев. Но мне приглянулась врачиха, студентка меда из Астрахани. Главное, у неё был отдельный вагончик. С душем!
Этого было вполне достаточно для глубокого искреннего чувства.
Поначалу у нас не задалось. Одна из отроковиц упилась молоком до отвалу. И отвалилась. И тут-то Ната жидко обкакамши. Все её реанимационные действия свелись к тому, что она скакала, мелко тряся крупом вокруг пациентки, и визгливо причитала… "Миленькая, только не умирай! Миленькая, потерпи!"