Записки переводчицы, или Петербургская фантазия
Шрифт:
— Ну уж нет! Я — и эта бомжиха?!
Мой собеседник укоризненно пожал плечами:
— Я думал, тебе нравятся бомжи, я ведь тоже...
Василиус залпом опрокинул бокал, помял в пальцах гламурную сигару и неожиданно извлек откуда-то пачку «Беломора».
— Не были аристократами — и нечего привыкать, правильно говорю?
Он сосредоточенно курил, щурился, молчал, и я вдруг подумала, что никуда не делся мой цыган и это еще большой вопрос, кто из них настоящий: Василий или этот странный Одиссей? Наконец Одиссей-Василиус с силой смял окурок
— Все! Хорош друг дружкой любоваться. Я готов продолжить нашу беседу. Кстати, забыл сказать: Валентина не бомжевала. Все чин по чину: квартирка-студия, интерьерчик неплохой, карманные деньги всегда водились. А кто оплачивал, кто давал и за что, она никогда не рассказывала. Вернее, рассказывала, но этих историй было за миллион.
— Например?
— Ничего интересного: все из дамских романов.
— Она же профессиональный музыкант?
— Скорее всего. Самой достоверной мне показалась версия, что она потеряла работу в оркестре из-за своего вольнодумства. Еще есть вопросы? Я за то, чтобы все выяснить, между нами должно быть все ясно.
— Почему?
— На самом деле ты уже догадалась почему, только я произнесу это вслух потом.
Да, я догадалась, что он имеет в виду, но вместе с радостью поднялась обида и перехватило дыхание.
— Ты все врешь! Вы были любовниками! Это ты снимал ей квартиру!
Мне было стыдно: имя Валентины подействовало как соляная кислота, которую выплеснули в лицо, — на минуту даже потемнело в глазах. Однако мой собеседник сохранял полное спокойствие и смотрел почти с профессиональным интересом.
— Я всегда подозревал, что у тебя заниженная самооценка, несмотря на внешнюю успешность. Но чтобы настолько... Милая нюй-куй, мы никогда не были любовниками, хотя я ей очень нравился.
— Я тебе не верю!
— Это твои проблемы. В утешение скажу, что ты единственная женщина, с которой мне интересно и по которой я скучаю. Единственная! Ты услышала меня?
Он был обворожительным, мужественным и спокойным; не только Валентина, любая женщина мечтала бы о нем! На минуту я почувствовала себя на вершине блаженства. А как я сейчас выгляжу? И тут увидела свое отражение в стеклянной крышке стола. Нет-нет, это злобное, красное и растрепанное существо вовсе не я! Не нужно злиться. Не нужно волноваться. Чтобы отвлечь Василиуса, быстро спросила:
— А где ты нашел эту леди Рубенс?
— Мы музицировали, играли Шопена в четыре руки на берегу канала. Не веришь?
— Нет...
— Напрасно — я редко вру. Впрочем, ты права, есть маленькая неточность: я не играл — я, как всегда, дрался.
— Не складывается у тебя с музыкальными инструментами.
— Не говори. — Василиус в притворном расстройстве поднял к потолку глаза, призывая высшие силы, и решительно выдохнул. — Карма! Карма у меня, видно, такая антимузыкальная... Итак, слушай! Около парадного стоял настоящий «Бехштейн». Видимо, кто-то переезжал. Мимо шла прекрасная девушка с русой шевелюрой...
— Шевелюрой?
—
Я представила себе эту картину ярко, как в кино, и покачала головой.
— Куда ты смотришь, Анна? — Он встал, выключил свет и невесело пошутил: — Я все сказал! Очная ставка с Валентиной закончена.
Я невольно оглянулась.
— Не беспокойся, она уже ушла... Шучу.
Василиус прошелся по белому ковру и долго смотрел в свое волшебное окно.
— Аня, сегодня какая-то ночь бесконечная, все длится и длится. Я думал, светает, а луна на месте и даже ярче горит... Подойди сюда.
Я встала и осторожно вошла в эркер: за мощным плечом Василиуса это было совсем не страшно, наоборот, мы крыло в крыло парили над лунным морем.
— Ты удивительная женщина, Анна, в тебе есть некий магнетизм. Ты веришь, что, если сильно повезет, можно встретить человека, с которым захочется вместе жить и умереть?
— Не знаю я...
Мне вспомнился Игорь: это было, казалось, тысячу лет назад. Но ведь было же! А боги и вправду жаждут — дают и отнимают, и кто-то обязательно остается один.
— Нет, правда, так бывает! Только очень редко. Послушай старого циника...
Неожиданно он обнял меня и повернул к себе.
— Ты ведь не красавица, Аня, но черты лица изящные, как у дам в старинных манускриптах. А про твои глаза вообще молчу — просто лесная русалка. Заворожишь — и любой мужик с радостью в омут нырнет! И душа у тебя странная, необычная: мимо не пройдешь — остановишься. Ты притягиваешь как магнитом...
И вдруг он замер. Я тоже замерла.
— Вспомнил! Вспомнил, на кого ты похожа — на одну польскую артистку. Я в Варшаве сериал видел, она там панну Мнишек изображала.
— Да? Всего лишь на артистку? — выдохнула я.
Вот как, оказывается, работает информационное поле, с ума можно сойти...
— А почему не на ясновельможную панну?
— Ты не перестаешь меня удивлять, дорогая нюй-куй. Ты что, королевского роду? — растерялся Василиус. — По-моему, это небольшая наглость, а? Кольцо еще не есть доказательство родства.
— Есть портреты!
— Извини! Никто из нас живой ее не видел, так что сравнивать сложно.
Я испугалась, что он читает мои мысли, и перешла в наступление:
— А зачем ты вообще притворялся бомжом? Синдром Гаруна ар-Рашида? Зачем ты жил на кладбище? Это же ненормально!
— Вот! — Василиус поднял палец и таинственно сказал: — Мы дошли до главного — до моего проекта. Он завершен, и ты в нем звезда. Или моя муза — это как угодно. Только постарайся спокойно выслушать и не орать.