Записки полицейского (сборник)
Шрифт:
– Вы позволите полюбопытствовать, как зовут эту даму?
– Как зовут ее, я не смогу вам сказать, но дам ее адрес и ее собственноручную записку. Эта дама – француженка, имя у нее такое мудреное, что нам, англичанам, и не выговорить. Вот я и попросила, чтобы она сама вписала свое имя в эту книгу.
Я торопливо пробежал указанную запись: «Госпожа Левассер. Уок-коттедж, на пути в Эдмонтон, в Саутгейте».
Почерк был совершенно тот же, что и в объявлении, а почерк объявления ничем не отличался от почерка на обрывках, найденных мной в бумагах господина Лебретона. Это указание на след, который мог привести к неожиданным результатам, немедленно
Непринужденно задав торговке несколько вопросов, ответы на которые виделись мне необходимыми для розысков и возвращения собаки, я вышел из молочной лавки, пообещав не откладывая, на следующий же день доставить госпоже Левассер потерянного питомца. Окончив наводить справки в Сток-Ньюингтоне, я отправился в заведение торговца собаками, где за полкроны приобрел симпатичного вида левретку. Тотчас была сделана необходимая операция: пес лишился конца своего хвоста при помощи раскаленных щипцов, и заживление произошло довольно быстро, так что трудно было вообразить, что операция состоялась совсем недавно.
На другой день утром, около одиннадцати часов, переодетый бродягой, под видом собачьего вора, я постучался у ворот дома госпожи Левассер. Здесь не мешает сказать мне в похвалу: переодевание мое до того было удивительным, что, когда я, перед тем как отправиться в путь, зашел на минуту к жене, она никак не могла узнать меня!
Госпожа Левассер была дома, но крайне страдала от какого то недомогания, так что не выходила из своей комнаты и отказалась принять меня. Тогда служанка предложила мне отнести собаку своей госпоже в той же корзинке, в которой я ее принес, или вынув ее оттуда, но я ответил, что покажу собаку госпоже только сам. Служанка, видя, что намерение мое непреклонно, с досадой захлопнула дверь перед моим носом из природной предосторожности, весьма, впрочем, извинительной, ведь благодаря своему наряду я приобрел такую наружность, которая не могла внушить особого доверия.
Спустя несколько минут служанка вернулась, велела мне вытереть ноги и пригласила следовать за ней на второй этаж. Госпожа Левассер была особа довольно приятной наружности, но ей недоставало некой величественности. Она сидела на диване, и на лице ее отражалось непреодолимое желание скорее увидеть милую Фидельку. Лишь только я вошел, молодая женщина так испугалась моей непрезентабельной наружности, что вскочила и с ужасом вскрикнула:
– Месье Левассер!
На этот крик в комнату ворвался высокий солидный, с густыми бородой и усами джентльмен. Видно, он в эту минуту брился, о чем свидетельствовали остатки мыла на его лице и зажатая в пальцах бритва.
– Что с тобой, душечка? – спросил он нежным голосом. – В чем причина твоего волнения?
– Вы только взгляните на это страшилище! – ответила дама, указывая на меня.
Джентльмен расхохотался, а госпожа Левассер, ободренная присутствием своего мужа, обратила все внимание на корзинку, в которой покоилась поддельная Фиделька. Я выпустил из корзины собачонку.
– Ах! Боже мой! – вскрикнула она, увидев выпущенную из корзины левретку. – Да это совсем не моя собака!
– Как! – сказал я с видом крайнего удивления. – Это не ваша собака?
– Говорю вам, что не моя! Убирайтесь отсюда!
Господин Левассер довольно однозначно дал мне понять, что если я не потороплюсь выйти с собакой вон, то он употребит другое средство. За это короткое время тщательно оглядев окружавшую меня обстановку, я уложил собаку в корзину, вышел и, разумеется, оставил свою ношу на первой же попавшейся мне скамейке.
– А, голубчик! Так у тебя нет ни жены, ни сестры, ни возлюбленной, – проговорил я вне себя от радости, уже отойдя от дома шагов на пятьдесят. – Прекрасно! Ну, если это не ваш портрет, господин Лебретон, не настоящий ваш портрет, который я видел на стене между женой и мужем, то я – глупец, причем ослепший!
Стало быть, я нашел след, а потому мог надеяться вернуть бедному молодому господину Беллебону похищенные ценности, которые должны вновь подарить ему надежду на счастье. Он и мне также рассказывал со слезами на глазах, какого лишится блаженства из за происшедшего несчастья, о котором мы упомянули на первых страницах нашего повествования.
В этот же день, около девяти часов вечера, господин Левассер, одетый с щегольством самого нелепого пошиба, оставил Уок-коттедж, нанял в Эдмонтоне карету и приказал спешно ехать в Лондон, не подозревая, что за ним следовал другой щеголь, одетый не хуже его, но приукрашенный париком, фальшивыми бородой и усами. Этот щеголь был не кто другой, как я, и могу похвастать, что так же искусно превратил себя в денди, как утром нарядился собачьим вором.
Господин Левассер вышел из кареты в конце улицы Куадрант-Риджент-стрит и пошел на Уан-стрит. Я следовал за ним по пятам. Он вошел в гостиницу, я – тоже. Это заведение совершенно не походило на те гостиницы, в которых обыкновенно останавливаются порядочные люди, напротив – это было место сборищ разных иностранных слуг, оказавшихся без места, поэтому здесь встречались и камердинеры, и курьеры, и кучера, и повара из всех стран и всех наций. Они собирались здесь, чтобы покурить, выпить и поиграть в нестерпимо шумную игру, малоизвестную англичанам, которую, впрочем, придумали для этих несчастных, не способных завести у себя карты или игры другого рода.
Единственное, что необходимо было для этой игры, – пальцы. Двое игроков, став один против другого, внезапно одновременно и быстро поднимают наверх пальцы. Каждый из них имеет право показать столько пальцев, сколько ему вздумается; оба партнера показывают друг другу пальцы и вместе с тем пересчитывают их. Кто безошибочно выкрикнет число выставленных пальцев своего противника, тот и выиграл [10] . Гвалт, производимый криками: «пять, шесть, четыре, семь…» – стоял поистине ошеломительный.
10
Дюма, вероятно, имеет в виду морро (morro) – игру, распространенную в свое время в Неаполе.
Все в зале были так заняты игрой, что никто не обратил внимания на наше появление. Господин Левассер уселся за столом, я незаметно устроился неподалеку от него; он потребовал себе грогу, я спросил бутылку хереса.
Вскоре я заметил, что господин Левассер весьма накоротке был знаком с большей частью посетителей, находившихся в зале, сверх того я выяснил, что он не уроженец Франции, а швейцарец из Водского кантона.
Вечер прошел, не принеся мне никаких новых открытий; единственное, в чем я совершенно убедился, – что господин Левассер прибыл в эту гостиницу только для того, чтобы встретиться с разыскиваемым и поджидаемым им господином, который почему то не появлялся. Около одиннадцати часов он оставил стакан свой недопитым и вышел из залы заметно не в духе.