Записки рецидивиста
Шрифт:
Вот и отдают концы. А Абдуллаев потом только руками разводит и говорит с ехидной ухмылкой: «И как я мог забыть? Даже не представляю». Врачи и сестры, его обслуживающие, только переглянутся между собой, но ничего не говорят.
Руки мои начали понемногу отходить, только по три пальца еще не работали. Каждое утро по часу, а то и по два, я делал массаж рукам. Чувствую, как под шкурой мурашки начинают бегать. Значит, руки должны отойти ништяк.
Умер мой сосед, что слева, а тот, что справа, все кричал по ночам.
— Коля, потерпи, браток, — успокаивал я парня. — Дождись дежурства Таисии Васильевны. Надо, чтобы она делала операцию.
Так и получилось: операция прошла благополучно и парень пошел на поправку. Я с ним часто беседовал за жизнь. Сам он из Омска, приехал в Среднюю Азию и здесь зарезал двоих. «Отломили» пятнадцать лет, только год и отсидел всего.
— А у меня пятнадцать лет на размотке. И повезут меня к белым медведям в северные края, — говорил я Николаю.
Встретился я и с Колей Омским, санитаром из дурдома, сказал ему:
— У меня сосед в палате — молодой парень, тезка твой и земляк, тоже из Омска. Приди, поговори с ним, поддержи парня, он только после операции.
Коля пришел, я познакомил земляков. Они подружились, потом Коля часто стал забегать к нам в палату. Один раз Коля-санитар говорит мне:
— А тебе, Дим Димыч, я радостную весть принес. Любовь твоя опять из зоны приехала лечиться. Я ей сказал, что ты в терапевтическом лежишь. После обеда, когда поменьше движение врачей и надзирателей, я зайду и отведу тебя к ней. Ты как, не против?
— Коля, да как ты мог подумать такое? Я хоть сейчас бегом побегу.
После обеда Коля отвел меня в третий корпус. Надя увидела меня, кинулась на шею, стала целовать. Коля завел нас в одиночную палату. И мы с Надей, не теряя времени, тут же приступили к делу: повалились на кровать и стали трахаться. Сколько это продолжалось, не знаю, мы потеряли счет времени. Очнулись, когда в палату вошел Коля и сказал:
— Дим Димыч, тебе пора уходить, а то скоро врачи появятся.
Надя мне сказала, что у нее срок кончается, скоро на волю идет. Обещала и клялась ко мне приезжать. Я ее успокаивал, а сам думал: «Забудешь ты меня, только за тюремные ворота выйдешь, в лучшем случае через месяц. Такая любовь только в тюрьме кажется чуть ли не до гроба».
В палате был обход врачей. На край моей кровати присела Алевтина Николаевна и начала мерить давление. Я обратился к ней:
— Вы знаете, Алевтина Николаевна, я сам из детдома, у меня никого нет родных и близких. Подходит конец срока, а тут такая ситуация сложилась: я попал в лагерный бунт, собственно, почти в нем не участвовал. Слышал, что тех, кто вылечится, будут отправлять в тюрьму под следствие. И снова мне дадут срок, и так будет без конца, никакого просвета в жизни. С четырнадцати лет, вот уже почти пятнадцать лет, я только по тюрьмам и зонам скитаюсь. Так, наверное, в тюрьме и сдохну.
Алевтина Николаевна внимательно выслушала меня и ответила:
— Постараюсь для вас что-нибудь сделать. Я сейчас пишу диссертацию, использую новые методы лечения. Вас тоже хочу сделать здоровым человеком. И сколько я продержу вас здесь, знаю только я, и никто больше. А к тому времени, может быть, и следствия все закончатся. Главное, Пономарев, не нарушайте больничный режим и ведите себя хорошо. Слышала, что вы помогаете санитарам, наполняете кислородные подушки. Это хорошо, за это спасибо, — похвалила меня Алевтина Николаевна.
Мне даже на душе стало легче и радостнее после ее слов. И что удивительно: сама маленькая, щупленькая, косенькая на оба глаза, эдакий «гадкий утенок», а какой большой души человек. У меня было желание обнять ее и поцеловать, но я сдержал свои эмоции. Что могут подумать окружающие?
На другой день после обеда я вышел из палаты и пошел по коридору в соседнюю. На лестничной площадке в конце коридора услышал женский голос, очень знакомый:
— Ребята, вы не знаете, здесь не лежит парень, плотный такой, весь татуированный?
«Никак меня ищут?» — подумал я и прибавил шагу. И на повороте чуть не столкнулся с Галиной Александровной, тюремным главврачом. Передо мной стояла красивая женщина в форме с погонами майора.
— Здравствуйте, Галина Александровна! Как вы меня нашли? — спросил я.
— Я спрашивала в тюрьме некоторых заключенных о тебе. Говорили, что убили тебя в зоне. Но сердце отказывалось верить. А здесь я по делам. Дай, думаю, зайду поинтересуюсь. А ты тут как тут, живой и невредимый. А шея-то, шея. Одна шея чего стоит, как у быка.
— Так я ведь, Галина Александровна, ем исключительно молочные продукты. А аппетит у меня, вы сами знаете — волки завидуют.
— Кстати, Витя, кто у тебя лечащий врач?
— Алевтина Николаевна.
— А ну, пойдем к ней.
Мы прошли по коридору и вошли в ординаторскую. Врачей в кабинете не было, только Алевтина Николаевна сидела в углу за последним столиком и что-то писала. Большая кипа историй болезни почти полностью ее закрывала. Мы поздоровались. Алевтина Николаевна подняла на нас свои раскосые глазки, поздоровалась. Галина Александровна прошла вперед, села на диван возле стены, закинула свои красивые ноги одна на другую, закурила. Я остался стоять возле дверей. Сделав пару смачных затяжек, майор спросила:
— Как дела у этого парня? Есть надежда на его выздоровление? Или воду придется сливать?
Не уловив юмора в словах майора, Алевтина Николаевна со всей серьезностью ответила:
— Сейчас ему гораздо лучше, но придется еще потерпеть. Лечение еще не закончено.
— А как он ведет себя?
— Да вроде за ним мы ничего лишнего не замечаем. И вообще, он хороший парень.
— Я очень надеюсь на вас, Алевтина Николаевна, что все будет хорошо, — сказала майор медицинской службы и встала с дивана. — Извините, мне надо идти. Счастливо оставаться.