Записки русского изгнанника
Шрифт:
— Куда же мы теперь?
— Посмотрим! Хотелось бы пробиться к себе на Кавказ. Может быть, там еще дерутся с турками. А пока.
— Пока уже хорошо, что мы вместе. — Это главное!
Стежка
У Васьки все слово едино:
Он славит свово господина…
Гр. А.Толстой
— Ну? что же сказал тебе Накашидзе?
— Он сам ничего не знает. Сказал только, что здесь простоим дня два, пока немцы очистят от большевиков Екатеринослав.
— А потом?
— А
— На Стежку?
— Ну да! Ведь когда фронт стал разваливаться, я отослал его домой. А за ним поехал и его младший брат с обеими лошадьми, так как он просил, чтоб, в случае чего, я отослал ему и Кокетку, и Красотку.
— Вот как! Что же, ты поедешь один?
— Нет, я подбил одного молоденького кирасира Ее Величества. Через несколько часов мы вернемся.
— Так это уж не вы ли будете Стежкин командир? — оборачивается к нам мужичок, который повез нас со станции. — Ох, и тужил же он за вами! Все ходовал ваших лошадок, спасал их от большевиков, а потом от немцев… Их тут семь братьев, все дружно живут, хорошо работают, он у них старшой… Да вот и сам он подле своей хаты.
Так и есть! Облокотившись на плетень своего забора, в своей синей куртке, расправляя свои белые усы, стоит перед нами мой неизменный Стежка собственной своей персоной…
— Ну, не надеялся я уже повидать вас в живых, — говорит он, освобождаясь из моих объятий. — А это кто же с вами? Ну ладно, пойдем в хату, расскажу все! Когда мы очутились в его хате, нас усадили за широкий дубовый стол; хозяйка принесла большую сковороду, на которой шипела яичница-глазунья на малороссийском сале, положила на стол каравай домашнего хлеба и поставила бутыль с водкой и три шкалика.
— Ну, как же злодеи вас выпустили? Видно, Бог спас! А как другие офицера?
— Удалось ускользнуть всем. Поручика Ташкова они оставили за адъютанта. Однажды председатель комитета, работавший с ним, вышел на минуту, забыв на столе свою печать. Ташков схватил ее и припечатал целую пачку бланков, которые потом заполнил и роздал офицерам. Сам он остался последним, но, когда дивизион двинулся на внутренний фронт, и поезд уже тронулся, выскочил из вагона и пересел в находившийся подле состав уходивший на Киев. Изо всех офицеров остался один Сикорский — писарем во 2-й батарее. Мне удалось выехать из Киева с грузинским эшелоном. Случилось это так: иду я как-то по Крещатику — смотрю, навстречу на фаэтоне катит кто-то знакомый…
Он соскакивает и бежит ко мне… Вайчишвили! — Он самый! — Как вы здесь? Работаете? — Я здесь полномочный комиссар Грузии при Центрораде. — Вот так превращение! Из фуражиров, да в министры! — А вы? Вижу, вы в черкеске, пробиваетесь к нам на Кавказ? — Мечтаю попасть к себе в Красную Поляну! — Так мы вас заберем, я отправляю на днях 2-й эшелон под начальством князя Накашидзе. — Но я не один, я с женой! — И с барыней, по первому классу, и со всем багажом. Едем со мной в центр!
А в центре все кавказцы, носатые да усатые, их говор, словно клекот орлиный, стоит в воздухе. Вайчешвили подвел меня к столу писать документы, а сам отошел в сторону. Секретарь обращается ко мне по-грузински.
— Генерал не говорит по-нашему, — кричит Вайчешвили через весь зал, — но он превосходный человек!
Нацепили мне свои цвета, выдали удостоверение, и вот мы уже второй месяц тянемся от Киева. Но с нами, оказывается, едет целая группа русских офицеров, которые пробиваются, куда Бог приведет, под грузинским флагом. Даже оружие везем с собою. И не отдаем немцам!
— И я своего оружия не выдал! — Стежка выдвигает ящик в столе, где лежит его шашка с темляком и револьвер с алым шнуром.
— А когда привели коней, то мы все время скрывали их между нами от большевиков, а от немцев в меннокитской колонии, где у меня приятель. Красотка и теперь там. А Кокетку зашибли при выгрузке, так у нее сделался накостник на путовом суставе, пришлось продать за 900 рублей — вот деньги, извольте получить. А что генерал Постовский?
— Да уж ему больше не придется садиться на своего коня. Наверное, Красотка так и останется у вас.
— Ну, как прикажете! Воля ваша…
— Не перевелись еще Шибановы на Святой Руси, — говорили мы на обратном пути, — Найдутся и Минины, будут и Пожарские…
Сокольский
«Порося, порося, превратись в карася…»
Старый анекдот.
Наконец-то доползли до Екатеринослава…
Мы прибыли туда рано утром, и я тотчас же побежал на вокзал, чтоб справиться по телефону о Сокольском. Ведь Екатеринослав — это Итака моего хитроумного Улисса!
В справочнике есть три-четыре Сокольских, но нет ни Володи, ни Ильи. Беру на удачу первого попавшегося.
— Сокольский?
— Нет дома, с вами говорит его жена
— Скажите, где я найду Владимира Сокольского?
— Ах, это брат моего мужа! А вы откуда? Уж не вы ли его командир? Ах, как он будет рад… Но я сама к вам приеду!
Через несколько минут буквально попадаю в объятия молоденькой элегантной дамы с заметно семитскими чертами миловидного лица.
— Ах, как я рада, как я рада, — повторяет она, слегка грассируя и не без труда выбирая подходящие выражения. — Ведь он все время волновался за вас. — «Мой командир такой храбрый, — говорил он, — не уступит им ни на шаг, так они его расстреляют…» У них нет телефона, он живет с матерью и сестрой и будет дома только к 12 часам. Вот его адрес!
— Володя сейчас придет! Ах, как он обрадуется, — повторяет его старушка-мать, усаживая меня в скромной гостиной. — А я сейчас принесу вам кофе.
Вот и Володя! Такой же, как всегда, только в штатском.
— Ну как же я беспокоился о вас! Я ведь знал, что вы с большевиками не поладите, я думал, что они вас погубят при занятии Киева. А вы не записались в украинские войска?
— Нет, нет. Ни с украинцами, ни с немцами мне не по дороге. Я попробую пробраться к себе в Красную Поляну, где нет еще ни тех, ни других.