Записки Шерлока Холмса (сборник)

Маркум Дэвид

– Зачем Шефф сказал? – заговорила наконец Эмили. Голос ее звучал смущенно и по-детски капризно. – Никто бы никогда не узнал. Он мог продать картину, а потом вернуться за мной, и мне не пришлось бы больше заботиться об этой мелюзге. Ненавижу детей!

Лорд Бреттон смотрел на дочь в ужасе, а по его щекам бежали слезы.

Йол сделал знак констеблю, дежурившему у дверей, увести девушку.

– Проследите, чтобы никто не проболтался матери о случившемся, – тихо сказал он. – У нее слабое здоровье, надо как-то смягчить удар.

Мы с Холмсом дождались приезда семейного доктора, но остались внизу, пока хозяин дома и доктор отправились к леди Бреттон сообщить ужасные вести о смерти Патрика. Йол уже повез Эмили в местное отделение полиции. Мы отказались ехать с ними, предпочитая самостоятельно добраться до деревни, лишь бы не видеть безумного взгляда обманутой девушки.

В воскресенье вечером мы вернулись в Лондон, выведенные из равновесия этим неожиданным проявлением жестокости в тихом загородном доме. На прощание инспектор поздравил Холмса с успешным завершением расследования, но мой друг явно предпочел бы, чтобы ничего этого не было. Он, как и я, чувствовал себя грязным после соприкосновения со столь страшным преступлением. Мы весь вечер молчали, мало ели и еще меньше общались. Я рано лег и плохо спал, а Холмс, как я уже говорил, провел бессонную ночь, меряя шагами гостиную и пытаясь найти успокоение в звуках скрипки…

Очнулся я, когда над нами раздался какой-то топот. Торн взвизгнул и подогнул ноги под табурет, чиркнув ими по полу. Я выпрямился в тревоге, но Холмс положил руку мне на ладонь, давая понять, что лучше подождать. Стало ясно, что он надеется на продолжение спектакля.

Над нами опять что-то застучало. У Торна из горла вырвался странный звук, похожий на крик испуганного животного. Насколько я видел в темноте, он приподнялся на своем табурете, уставившись на лестницу и опираясь одной рукой о стену. Снова какой-то грохот. На этот раз звуки отдались эхом и на лестнице. Наш клиент вскочил на ноги и зашептал:

– Слышите?! Теперь-то вы оба слышите?

Он посмотрел на нас, потом на лестницу, по которой к нам спускалось нечто. Торн метнулся по диагонали, подальше от лестницы, и занял позицию под окном. Он принялся рыться в левом кармане пальто, пытаясь что-то извлечь. Некто на лестнице, кто бы это ни был, уже почти спустился, шаркая ногами и громко сопя.

– Боже, оно почти тут! – тихонько простонал Торн.

Внезапно он выхватил из кармана револьвер, прислонился к стене и, держа оружие обеими руками, прицелился в сторону лестницы. Я хотел было остановить его, но Холмс одернул меня.

Из темноты лестницы вдруг вынырнула чья-то фигура, явно человеческая, хотя лица все еще было не разобрать в полумраке. Человек поднял руку, и в тусклом свете, пробивавшемся сквозь окно, его жест даже напоминал приветствие. Издав гортанный крик, Торн сделал шаг вперед и многократно нажал на курок. Однако раз за разом раздавались лишь сухие щелчки: видимо, боек попадал по пустому барабану. Рядом со мной Холмс открыл дверцы своего фонаря, и часовня наполнилась желтым светом.

– Ничего не получится, мистер Торн, – спокойно сказал он. – Я вынул все пули.

Наш заказчик потрясенно взглянул на нас, затем на темную фигуру на лестнице. В свете фонаря Холмса оказалось, что это вполне обычный мужчина лет сорока с небольшим, довольно грузный – видимо раздобревший от хорошей жизни на протяжении долгих лет. Он задыхался даже после простого спуска по крутой лестнице, и мне, как врачу, было нестерпимо слышать его тяжелое дыхание.

Холмс поднял руку к губам и засвистел в полицейский свисток, который где-то прятал. Торн метнулся к лестнице, но путь ему тут же преградила группа констеблей, которые быстро спускались по лестнице. У него отобрали бесполезное оружие, быстро заковали в наручники и прижали к противоположной стене.

От группы полицейских отделился невысокий человечек и сделал шаг в нашу сторону. Он оглядел Торна, взятого под охрану двумя дюжими гвардейцами, а потом обратился к крупному мужчине:

– Вы в порядке, мистер Мейсон?

Толстяк, пытаясь отдышаться, кивнул.

– Как нельзя лучше, – наконец смог выдавить он, а потом обратился к Торну: – Рэймонд, неужели все это правда?

– Боюсь, что да, мистер Мейсон, – сказал Холмс, выйдя в центр часовни. – Револьвер, которым мистер Торн только что попытался воспользоваться, был заряжен, и у меня нет сомнений, что он собирался выпустить все пули до единой, чтобы гарантированно убить вас.

– Когда вы утром поделились со мной своей версией, мистер Холмс, признаюсь, я не мог поверить. Я думал, что Рэймонд решил пошутить над кем-то из своих приятелей. Я с готовностью согласился прийти сюда, поскольку он мой единственный родственник, и мне хотелось восстановить родственные узы, которые слегка ослабли за последние годы. Однако случилось именно то, о чем вы говорили. – Мейсон обратился к Торну: – Почему, Рэймонд? Почему?

Однако тот отводил взгляд и хранил молчание вплоть до того момента, как его увела полиция.

– Что ж, Лестрейд, – сказал я невысокому человечку, – думаю, вас стоит поздравить. По крайней мере, мне так кажется. Я бы наверняка знал, с чем именно вас поздравлять, если бы кое-кто потрудился ввести меня в курс дела.

Холмс рассмеялся и похлопал меня по плечу:

– Простите меня, дружище. Я снова не смог устоять перед соблазном устроить театральную развязку, а вы, как обычно, мой самый преданный зритель. – Он повернулся к толстяку. – Уотсон, позвольте представить…

– Мистера Уолтера Мейсона, как я полагаю, – перебил я. – Банкира, кузена нашего клиента Рэймонда Торна.

– Так точно, сэр, – кивнул Мейсон, протягивая мне свою лапищу. – А вы, разумеется, доктор Уотсон. Мистер Холмс сегодня сказал, что вы будете рядом, чтобы гарантировать мою безопасность.

Я покосился в сторону гения дедукции:

– Ну, может быть, я был бы куда более полезен, имей я хоть малейшее представление о том, что происходит.

– На самом деле реальной угрозы не было, – заверил меня Холмс. – Мы всего лишь дали Торну веревку, чтобы посмотреть, как он повесится. Оставался шанс, даже в самом конце, что он передумает и не станет воплощать свой замысел.