Записки старого козла
Шрифт:
«и какого хрена убивать себя, когда в газетах пишут такие заголовки?» – мысленно спросил я.
подрезав газету, я вернулся домой.
– слыхала? – спросил я у своей возлюбленной.
– что?
– кузену Милтона Берля упал на голову камень.
– да не пизди!
– точно, вот в газете прописано.
– интересно, а что это был за камень?
– я думаю, круглый, желтый и гладкий.
– да, мне тоже так кажется.
– а как ты думаешь, какие у милтон-берлевского кузена глаза?
– мне кажется, коричневые, скорее светло-коричневые.
– светло-коричневые глаза и ярко-желтый камень.
– хрясь!
– точняк – хрясь!
я снова выскочил на улицу, взял в лавке в долг две бутылки бормотухи, и мы отменно
итак, речь идет о суициде, помнится, работал я в доке, обычно мы обедали прямо на пирсе, свесив ноги вниз, и вот однажды парень, что сидел неподалеку от меня, снял с себя ботинки, носки и сложил все это очень аккуратно рядом с собой, затем я услышал всплеск, оглянулся – а он уже внизу, это было так неожиданно, он успел крикнуть: «помогите!» – и скрылся под водой, на поверхности расходились круги, из глубины поднимались пузыри, на которые и оставалось таращиться, но тут подскочил какой-то мужик и заорал на меня:
– делай что-нибудь! он хочет покончить с собой!
– блядь, а что я должен делать?
– возьми веревку! брось ему веревку, канат или что-нибудь!
я подорвался и побежал в лачугу, где старик упаковывал пакеты и картонки.
– дай мне веревку! – заорал я. старик едва глянул на меня.
– эй, мать твою, дай мне какую-нибудь веревку! человек тонет! Я должен бросить ему веревку!
старик отвернулся, поднял что-то и подал мне. это оказался огрызок белой бечевки.
– ты, старая вонючая крыса! – завопил я.
а в это время молодой парнишка скинул с себя портки, сиганул в воду и вытащил нашего суицидника. этот парнишка получил оплачиваемый выходной, суицидник настаивал, что он свалился случайно, но никак не мог объяснить, зачем же он тогда снял ботинки и носки, я не видел его больше среди нас, возможно, он закончил свою карьеру докера тем же вечером.
никогда нельзя сказать наверняка, что терзает человека, даже самые пустяшные вещи могут превратиться в кошмар, когда вы впадаете в определенное состояние духа, а хуже всех забот/страхов/мучительной усталости – это нечто, что вы не можете объяснить, или понять, или даже обсудить, оно наваливается на вас и давит, как большой лист металла, и нет возможности его сбросить, даже за 25 баксов в час. я знаю, самоубийство? оно кажется совершенно непостижимым, пока вы сами о нем не задумаетесь, и совершенно необязательно принадлежать для этого к Союзу поэтов, однажды, когда я был помоложе и жил в дешевом мотеле, мне довелось соседствовать с одним мужиком постарше, из бывших заключенных, который работал чистильщиком автоматов для изготовления конфет, не самая вдохновляющая работенка, верно? как бы там ни было, иногда по вечерам мы квасили вместе, и он казался мне нормальным мужиком – сорокапятилетним ребенком, одиноким и спокойным, не озлобленным на все и вся. Лу – так его звали – бывший шахтер с ястребиным носом и огромными искалеченными руками, в обшарпанных ботинках, волосы не причесаны, и с дамами не так ловок, как я был – тогда, короче, он прогулял один рабочий день, потому что забухал, и повелители конфетоделательных машин его уволили, он пришел и сообщил мне об этом, я посоветовал ему не заморачиваться по этому поводу – любая работа просто-напросто сжирает у людей их драгоценное время, видно, моя доморощенная мудрость не произвела на него должного впечатления, и он удрученно ушел, через пару часов я постучался в его дверь, хотел стрельнуть курева, но Лу не отозвался, тогда я решил, что он просто напился, и толкнул дверь – она отворилась. Лу лежал на кровати, а газ наполнял комнату, я еще подумал тогда, что Южнокалифорнийская газовая компания и понятия не имеет, как много людей пользуется ее услугами, но как бы там ни было, я распахнул окна и перекрыл газ в калорифере и плитке – у него и нормальной плиты-то не было, – обыкновенный забулдыга, который потерял свою работу по уборке автоматов для изготовления конфет за то, что прогулял день, «босс сказал мне, что у него еще не было такого хорошего работника. Но все дело в том, что я прогулял слишком много – два дня за последний месяц, он ведь предупреждал меня, что если еще такое повторится, все – я вылетаю».
я подошел к кровати и потормошил Лу.
– эй, выкидыш безмозглый!
– а?
– ты, жертва аборта, еще такое сделаешь, и я тебе задницу порву на глазах у всего этого гнилого городишки!
– эй, Ски, да ведь ты мне жизнь спас! я теперь обязан тебе своей жизнью! ты спас ее!
чувака переклинило на этом «ты мне жизнь спас» так, что последующую пару недель нашего совместного запоя он ни о чем другом говорить уже не мог. уткнувшись своим орлиным шнобелем в плечо моей чувихи и накрыв своей огромной изуродованной рукой ее руку или, что хуже, ее коленку, он вопил:
– эй, этот сопливый выблядок мне жизнь спас! знаешь об этом?
– ты мне уже миллион раз рассказывал об этом, Лу.
– как пить дать, спас мою жизнь!
а потом он исчез, не заплатив за жилье недели за две. и больше я его не встречал.
вот поговоришь о суициде с бодуна – и вроде бы немного отпускает, или все же попробовать? я прикончил последнюю баночку пивка, радио на полу передавало японскую музыку, зазвонил телефон, какой-то пьяница, межгород, из Нью-Йорка.
– послушай, мужик, до тех пор, пока будут появляться хотя бы по одному Буковски каждые пятьдесят лет, я готов жить.
я позволил себе порадоваться этому заявлению, использовал его в свою пользу в борьбе против безжалостной похмельной лихорадки.
– помнишь наши загулы, мужик?
– да, помню.
– а ты чем сейчас занимаешься, все пишешь?
– да вот сейчас пишу про самоубийство.
– самоубийство?
– ага, я веду колонку в новой газетенке, звать «ОТКРЫТЫЙ ГОРОД».
– и что, они напечатают про самоубийство?
– не знаю.
мы поговорили еще немного и распрощались.
еще одно похмелье, еще одна колонка, я вспомнил свое детство, тогда по радио передавали песню «Грустный понедельник», говорят, когда ее крутили в Венгрии, что ли, кто-нибудь обязательно накладывал на себя руки, в конце концов песню запретили транслировать, вот и сейчас из моего радио разливается по всему полу нечто нехорошее, если в следующем выпуске вы не найдете эту колонку, ее тема тут может быть и ни при чем. хотя я сомневаюсь, что разорю этим Коутса с Вайнстоком.
это случилось на рассвете в понедельник, все воскресенье я вкалывал до полуночи, с работы ехал с включенными фарами, заехал в одно местечко, с собой у меня имелась упаковка пива, выпили. завелись, кто-то сбегал принес еще.
– видел бы ты Буковски на прошлой неделе, – услышал я разговор двух юнцов. – надрался, схватил гладильную доску и стал с ней танцевать, а потом заявил, что будет ее ебать.
– на полном серьезе?
– естественно, но потом отвлекся на чтение стихов, если бы мы не отобрали у него книгу, так и бубнил бы до самого утра.
я крикнул им, что там была женщина с глазами ангела и она смотрела на меня, поэтому остановиться было очень трудно, женщина… да какая, к черту, женщина – девчушка – свежачок! как я мог остановиться?
– знаете, – сказал я им, – сейчас на дворе уже середина июля, а я в этом году еще никому не вставлял.
они рассмеялись, подумали, это смешно, люди, которые в любой момент могут кому-нибудь просунуть, полагают, что можно надрывать пупки над теми, у кого с этим проблемы.
они завели разговор о молодом красавце блондине, который одновременно шоркался с тремя цыпочками, я предупредил их, что когда ему стукнет 33, придется искать себе другую работенку, но мое предупреждение показалось им плоским и завистливым, мне ничего не оставалось, как сосредоточиться на пиве и дожидаться атомной войны.