Записки старого козла
Шрифт:
отыскав под рукой обрывок бумаги, я тайком записал:
«любовь не лишена смысла, секс полон смысла».
скоро молодежь утомилась и завалилась спать, остались только старожилы – я и еще один мужичок моих лет. мы воспитывались на круглосуточных попойках, это точно, когда закончилось пиво, возникла бутылочка виски, мой напарник был старым журналистом, работал редактором в одной крупной газете на Восточном побережье, приятный, неспешный разговор, двое старых псов понимали друг друга почти с полуслова, незаметно подкралось утро, в четверть седьмого я сообщил, что мне пора,
в паре кварталов от своего дома я приметил женщину в автомобиле, она пыталась завестись, пыталась отъехать от обочины, для нее это была проблема, машина постоянно глохла: заведется, дернется, прокатится чуть-чуть и заглохнет, женщина немедленно врубает стартер, в этом ее нетерпении я почувствовал некую эксцентричность; судя по всему, паника была ее стилем, да и авто было очень старой модели, я остановился и стал наблюдать, скоро автомобиль затормозил прямо напротив меня, теперь я мог отчетливо разглядеть эту женщину: огромные сережки, блузка, замужнее кольцо, темные чулки, высокий каблук и… розовые трусики, ни юбки, ни брюк, просто светло-розовые трусы, я полной грудью втянул утренний воздух, это была странная женщина с лицом старухи и телом молодухи – ни складок, ни целлюлита, ни морщин.
автомобиль снова взревел, дернулся и заглох, я шагнул к машине и заглянул в салон:
– мадам, вам бы лучше припарковать эту штуку, полиция в это время суток очень расторопна, у вас могут быть неприятности.
– верно, – тут же согласилась она и выбралась из машины.
грудь у нее соответствовала телу, и вот она стоит передо мной в розовых трусиках, в темных чулках, в туфельках на высоком каблуке, с лицом 55-летней бабы и телом 18-летней девчушки в шесть двадцать пять утра в самом центре Лос-Анджелеса.
– вы в порядке? – спросил я.
– я в полном порядке.
– уверены?
– уверена, что уверена, – сказала она, развернулась и пошла прочь.
а я стоял и смотрел на ее ягодицы, подпрыгивающие под розовыми трусиками и удалявшиеся от меня все дальше и дальше по улице между рядами домов… и никого в округе – ни полиции, ни людей, даже птиц не было, только упругие подвижные ягодицы под розовыми трусиками, покидающие меня, я был слишком пьян и ошеломлен, чтобы застонать, но я физически ощущал эту грызущую, дикую тоску очередной безвозвратной потери, я не сказал правильных слов, не нашел правильной комбинации слов, даже не попытался, да, мой удел – стиральная доска… господи, что за хуйня, ведь это всего лишь какая-то чокнутая сучка, шатающаяся на рассвете по городу в розовых трусах!
но я продолжал стоять и таращиться ей вслед, и вдруг она повернулась и пошла обратно, прямо на меня, спереди она тоже смотрелась неплохо, и чем ближе она подходила, тем лучше и лучше смотрелась, кроме лица, конечно, но видели бы вы мою рожу, лицо – первое, что вы теряете, когда удача поворачивается к вам жопой.
женщина оказалась прямо передо мной, а вокруг по-прежнему никого, бывают такие моменты, когда безумие становится настолько реальным, что перестает быть безумием, вот она – в розовых трусах, живая – стоит и дышит рядом со мной, а поблизости ни души, даже не видно патрульных машин, будто все вымерло от итальянской Венеции до Венеции калифорнийской, от ада до рая.
– вы вернулись, отлично… – выговорил я.
– я просто хотела удостовериться, что задние колеса машины остались на проезжей части.
тут она нагнулась, и у меня лопнуло терпение, я схватил ее за руку и выпалил:
– хорош, мы идем ко мне, это тут за углом, сейчас захватим выпивку и слиняем с улицы.
она повернула ко мне свое развалившееся лицо, я еще никак не мог совместить ее голову с телом, но трясся от возбуждения, как остервеневшее животное, и она сказала:
– ладно, пошли.
мы завернули за угол, я ее больше не трогал, предложил ей сигарету, пачку которых обнаружил в кармане шорт, мы остановились возле церкви, чтобы прикурить, я так и ждал, что в любой момент из какого-нибудь соседнего дома послышится визгливое: «эй, ты, клушка в розовых панталонах, провали; вай отсюда, а то легавых вызову!» что ж, может, жить на задворках Голливуда не так уж и плохо, наверное, мужики из соседних домов подглядывали за нами из-за штор и давали волю рукам, пока их жены готовили завтрак.
мы добрались до моей норы, я усадил гостью и выставил полкувшина малаги, которая осталась у меня после одного хиппана. мы молча выпивали, я находил ее все более и более здравомыслящей, например, она не носила в сумочке семейных фотографий – детей, я имею в виду, муж-то в разговоре всплыл, как иначе.
– Фрэнк меня достал, совсем не дает развлечься.
– да?
– запирает меня, как я это ненавижу, прячет все мои юбки, платья, когда я выпью, кстати, пьем мы вместе.
– серьезно?
– он хочет, чтобы я сидела возле него, как рабыня, ты тоже думаешь, что бабы должны быть у мужиков в рабстве?
– да с какой стати, нет!
– я нашла чулки, трусы, блузку, а юбку нет. Фрэнк отрубился, и я слиняла.
– похоже, Фрэнк неплохой парень, – сказал я. – ты уж не долбай его очень-то. понимаешь, о чем я?
это прием профессионала – всегда притворяться понимающим, особенно если дело обстоит с точностью до наоборот, женщинам не нужна чувствительность, им подавай только волнующую месть тому, на ком они слишком зациклены, на самом деле женщины довольно тупые животные, но они всецело сосредоточены на мужчинах, и поэтому победа всегда остается за ними, поскольку мужики могут отвлечься на какие-то другие мысли.
– я думаю, Фрэнк обыкновенная скотина, но, похоже, ты не очень рад меня тут видеть?
ну, гладильная доска была ей не конкурентка, я осушил стакан, приблизил ее старушечье лицо, держа в уме молодое тело, и поцеловал взасос, запустив ей в рот язык, ее язык обвил мой и присосался, я поглаживал ее нейлоновые ноги и упругую грудь, нет, Фрэнк хороший парень, особенно когда нажрется.
мы оторвались друг от друга, отдышались и снова взялись выпивать.
– чем ты занимаешься? – спросила она.