Записки старого козла
Шрифт:
– прошу прощения, – сказал я и, протиснувшись между ними, поднялся по лестнице и занял свое место за столиком, вот, правда, руки сполоснуть забыл.
– бармен, еще пару.
появилась кровь, я достал носовой платок и приложил к голове, в зал вернулись и двое громил.
– бармен, – кивнул я на них, – две порции для тех джентльменов.
и снова музыка, и снова разговоры, девушка не собиралась уходить, я почти ничего не понимал, о чем она говорит, мне снова захотелось отлить, пришлось вставать и идти, проходя мимо парней, я услыхал, как один сказал: «этого сукина сына хрен убьешь, он же псих, мать его».
и они
– давай к нам в банду, ты крутой чувак, нам нужны такие.
– спасибо, друг, ценное предложение, не могу его принять, но все равно глубоко признателен.
на этом мы расстались, главное – красиво уйти.
через пару кварталов я подвалил к патрульной машине и рассказал, будто меня отпиздили и ограбили два моряка, копы отвезли меня в «травму», и я оказался в хирургическом кресле под ярким электрическим светом в компании доктора и сестры.
– сейчас будет больно, – сказал док и пустил в ход иглу.
но я ничего не ощущал, кроме того, что неплохо контролирую себя и ситуацию, я так раздухарился, что, когда стали накладывать повязку, опустил руку и схватил сестру за ногу, я сжал ее коленку и возрадовался.
– эй! ты что, охренел?
– нет, просто шутка, – ответил я возмутившемуся доктору.
– может, нам его с собой забрать? – поинтересовался один из копов.
– не надо, отвезите его домой, у него была трудная ночка.
копы выполнили поручение, отличный сервис, в Лос-Анджелесе я бы точно оказался в «обезьяннике», а тут я приехал домой, выпил бутылочку вина и завалился спать.
в то утро я не пошел к открытию бара, иногда я валялся в постели весь день, около двух часов пополудни я услышал за окном разговор двух женщин.
– не знаю, что и думать об этом новом жильце, – говорила одна. – иногда он целый день не выходит из комнаты, шторы опущены, играет музыка по радио, вот и все.
– видела его, – отвечала другая. – почти всегда пьяный – ужасный тип.
– наверное, я попрошу его съехать, – заявила первая.
ах ты, блядь, подумал я, блядь, блядь, блядь, блядь, выключил радио со Стравинским, натянул одежду и отправился в бар.
– эй, а вот и он!!! – встретили меня возгласы.
– а мы думали, тебя убили!
– ну как? ты побывал в этом бандитском баре?
– побывал.
– ну расскажи!
– сначала надо бы выпить.
– конечно, конечно…
подоспел виски с водой, я присел в конце стойки, грязное солнце совершало свой путь между Шестнадцатой и Фейрмаунт. мой день начался.
– слухи о том, что это крутое заведение, – начал я свой рассказ, – соответствуют действительности. – и дальше я поведал им о событиях, изложенных выше.
конец этой истории таков, что я не имел возможности причесываться еще пару месяцев, пару раз я. заглядывал в бандитский бар и был радушно встречен, затем я покинул Фили, до того как успел огрести еще каких-нибудь проблем, или уж не знаю, чего я там искал, но чего-то мне точно не хватало, может, мы обретаем это после смерти? а может – и нет. короче, у всех есть книги по философии, знакомые священники и проповедники, ученые, так что не спрашивайте меня, но помните: держитесь подальше от баров с мужскими туалетами в подвалах.
похороны матери Генри прошли неплохо, отличная католическая церемония: священник помахал кадилом и все было кончено, фоб не открывали, прямо с похорон Генри отправился на скачки и удачно поиграл на тотализаторе, там же он подцепил молодую мулатку, они поехали к нему, она приготовила мясо, и все случилось как нельзя лучше.
когда же умер отец, сложностей было больше, во-первых, гроб был открыт и ему пришлось подходить для последнего прощания, перед ним прощалась подруга старика, которую он раньше никогда не видел, Ширли, так вот эта Ширли бросилась на гроб, завыла, зарыдала, обхватила мертвую голову и принялась целовать, ее оттащили. затем, когда Генри шел за гробом, она, эта Ширли, заграбастала его и стала целовать, приговаривая: «как ты похож на своего отца!» от ее поцелуев Генри возбудился, и, когда Ширли отошла, штаны у Генри топорщились, он рассчитывал, что этого никто не заметил, и в дальнейшем старался держаться от нее подальше. Ширли была ненамного его старше, после похорон он отправился на скачки, но ставил неудачно, проигрался, и никакой мулатки на сей раз ему не досталось, короче, старик оставил на нем печать скорби.
душеприказчик отца объявил, что завещания старик не оставил, денег тоже не было, только дом и машина. Генри тогда не работал и решил сразу же переселиться, и забухал вместе со своей давней подружкой Мэгги, проснувшись после обеда, он выходил поливать лужайку перед домом и эти чертовы цветы, старик обожал свои цветы. Генри поливал цветы и вспоминал, как отец козлил его за то, что он не любит работать, пьет и шляется по бабам, теперь отцовы дом и машина принадлежали Генри, а старик гнил в земле, вместе с домом по наследству перешли и соседи, теперь Генри должен был общаться с ними, с северной стороны жил парень – управляющий прачечной – Гарри, у этого Гарри весь двор был забит птицами, тысяч на пять баксов, разной масти, со всех частей света, у всех у них был причудливый окрас и разнообразное оперение, некоторые из них разговаривали, а одна птица все время твердила одно и то же: «пошел к черту, пошел к черту». Генри прыскал на говоруна водой, но это не работало, птица спрашивала: «огоньку не найдется?» и затем коронное «пошел к черту» несколько раз подряд очень быстро, весь двор Гарри был заставлен клетками, в которых трещали эти твари. Гарри жил ради птиц, Генри ради выпивки, и еще ради ебли. может быть, ему попробовать трахнуть какую-нибудь из этих птах? как это вообще делается?
Мэгги была хороша в постели, но в ней текла гремучая смесь ирландской и индейской кровей, и, если в эту смесь попадал алкоголь, в Мэгги просыпался бес. время от времени Генри приходилось усмирять этого беса кулаками.
однажды Генри нашел телефон Ширли, позвонил ей и пригласил в гости. Ширли пришла, снова стала целовать его, приговаривая, как он похож на своего отца. Генри приобнял ее и поцеловал в ответ, но в кровать не потащил, решил повременить, не хотелось ее спугнуть.
почти каждый вечер приходил Гарри со своей женой, и начиналась пьянка. Гарри мог говорить только о своей прачечной и своих птицах, жена Гарри, закинув ногу на ногу и обнажив ляжки, рассуждала о том, как она ненавидит всех этих пернатых, а Генри чувствовал, что у него в трусах очень неспокойно, чертовы бабы, они дразнят его!