Записки у изголовья
Шрифт:
— Так я и думал, — заявил он с громким смехом. — Другие и не заметили бы! Я боялся только госпожи сайсё и вас.
— Да, верно, — подтвердила императрица с очаровательной улыбкой. Сёнагон знала правду, но старалась меня уверить, что всему виной весенний ветер.
— Ну, она обвиняла его напрасно. — И канцлер с утонченным изяществом начал декламировать стихотворение:
Время пришло возделать [372] Даже поля372
Стихотворение Ки-но Цу-раюки.
Ах, досадно все же, что мои люди не убереглись от чужих глаз. А я-то наказывал им соблюдать осторожность. Уж очень зоркие стражи здесь во дворце.
И он добавил:
— Но Сёнагон очень удачно сказала про весенний ветер, — и снова начал декламировать: «Не обвиняй же его…»
Императрица молвила с улыбкой:
— В нескольких простых словах она хорошо выразила свое сердечное огорчение. Какой страшный вид был у нашего сада сегодня утром!
Молодая дама по имени Ковакагими тоже вставила слово:
— Ведь что ни говори, а Сёнагон первая все заметила. И еще она сказала: только настоящий цветок вишни прекрасен, «светлой росой увлажненный»… а самодельные цветы погибнут.
У канцлера был забавно огорченный вид.
На восьмой или девятый день той же луны я собралась вернуться на время к себе домой. Императрица попросила меня: «Побудь еще хоть немного», — но я все же покинула дворец.
Однажды в полдень, когда солнце ярко сияло на безоблачном небе, мне принесли письмо от государыни:
«Не обнажились ли сердца цветов? [373] Извести меня, что с тобой?»
Я ответила:
«Осень еще не наступила, но… девять раз в единую ночь к вам душа моя возносилась».
Помню, в тот вечер, когда императрица должна была переехать во дворец на Втором проспекте, фрейлины подняли ужасную суматоху и, не соблюдая пристойного порядка, толпой ринулись к экипажам. Каждая старалась первой отвоевать себе место.
Я с тремя моими приятельницами стояла в стороне и смотрела на это.
373
Намек на стихотворение Бо Цзюй-ит «Долгая тоска в разлуке». Цветы сорвал весенний ветер.
Сэй-Сёнагон отвечает цитатой из этого же стихотворения:
«Я всё думал о вас, А осенняя ночь бесконечна, Девять раз за единую ночь К вам душа моя возносилась».— Неприятная картина! — говорили мы между собой. — Такую толкотню увидишь, только когда люди разъезжаются с праздника Камо. И не подступишься.
Словом, мы остались спокойно ждать, а между тем другие дамы, тесня друг друга, осаждали экипажи. Наконец они кое-как расселись по местам и уехали.
Распорядитель, наблюдавший за нашим отъездом, воскликнул:
— Я, кажется, не жалея голоса, старался навести порядок, и вот, пожалуйста, четыре фрейлины еще здесь.
Подошел чиновник службы двора:
— Кто, кто остался? — изумленно спросил он. — Странно, очень странно! Я был уверен, что все уже отбыли. Как же вы так замешкались? Сейчас мы собирались посадить служанок вместе с вещами… Небывалый случай!
И он велел подать экипаж.
— О, если так, — сказала я, — посадите сперва этих ваших служанок. А нас уж как-нибудь потом…
— Нет, это возмутительно! Вы нарочно со злобы говорите такие нелепости.
И посадил нас в последний экипаж. Предназначенный для простых служанок, он был еле-еле освещен тусклым факелом. Мы отправились в путь, умирая от смеха.
Тем временем паланкин государыни уже прибыл, и она находилась в приготовленных для нее покоях.
— Позовите сюда Сёнагон, — повелела императрица.
— Но где же она, где? — удивлялись юные фрейлины Укё и Косакон, посланные встречать меня. Но экипажи подъезжали один за другим, а меня все не было.
Дамы выходили из экипажа и группами по четверо, в том порядке, как ехали, направлялись к государыне.
— Как, ее нет до сих пор? Почему же это? — спрашивала императрица.
Но никто не знал.
Наконец, когда все экипажи опустели, молодые фрейлины приметили меня.
— Госпожа наша то и дело спрашивает вас, а вы так запоздали! упрекнули они меня и поскорей повели к императрице.
По дороге я глядела кругом. Удивительно, как за самое короткое время сумели так благоустроить дворец, словно императрица уже давно обитала в его
— Почему ты так долго не являлась ко мне? Тебя искали повсюду, но не могли найти, — спросила государыня.
Я промолчала. Одна из фрейлин, приехавших со мной, сказала с досадой:
— А как могло быть иначе? Разве возможно ехать последними, а явиться раньше всех? Еще спасибо служанкам, пожалели нас, пустили в свою повозку. Там было так темно, что мы набрались страха.
— Распорядитель не знал своего дела, — воскликнула императрица. — Но вы-то почему молчали? Фрейлины, не искушенные в этикете, ведут себя бесцеремонно. Одна из старших дам, Эмон, например, должна была бы призвать их к порядку.
— А зачем же они гурьбой бросились к экипажам? Лишь бы обогнать друг друга, — возразила Эмон.
Я подумала, что разговор этот принимает очень неприятный оборот для окружающих.
— Ну скажите, умно ли вы поступили? Нарушили все приличия, лишь бы сесть первыми в хороший экипаж. Благородно вести себя, следуя строгому чину, вот что самое главное, — с огорчением выговаривала фрейлинам государыня.
— Наверное, я слишком задержалась со сборами и все устали меня ждать, — заметила я, чтобы сгладить неловкость.