Записки уцелевшего
Шрифт:
Главным критерием считалась не квалификация служащего, не его усердие, не его честность, а его социальное происхождение. На первых порах анкеты не были особенно подробны, стояли такие вопросы: кто были ваши родители? служили ли вы в царской армии? служили ли в белой армии? привлекались ли к уголовной ответственности и по какой статье? имели ли собственность? На вопрос о родителях на первых порах можно было кратко отвечать: "сын служащего", "дочь врача". Только в 30-х годах бдительные отделы кадров догадались вставить вопрос о бывшем сословии родителей.
3
Да, так что
Называли все того же Емельяна Ярославского, придумавшего три категории чисток. Вычищенный по первой категории вообще лишался права куда-либо поступать на службу. Вычищенный по второй категории изгонялся из столичных учреждений, но мог уехать работать на периферию. Вычищенный по третьей категории оставался в своем учреждении, но на низшей должности.
Чистка проводилась публично, на общих собраниях. Судьбу поставленного к позорному столбу решали свои же сослуживцы под особым давлением председателя комиссии по чистке и членов комиссии, кристально чистых партийцев.
Приведу примеры.
Брат моего отца Голицын Николай Владимирович, иначе дядя Никс, историк по образованию, служил переводчиком в Институте Маркса и Энгельса. Комиссия взяла его на мушку. Сослуживцы защищали, говорили: он незаменим, переводит с трех языков и на три языка быстро и квалифицированно. Но он был бывшим князем, да еще три года сидевшим по политической статье. Но этого казалось мало. И нашли к чему придраться. Он перевел статью о том, как миллионер Форд дрессирует рабочих. Ага, бывший князь осмелился сравнить пролератиев с животными! Председатель комиссии произнес громовую речь. Дали слово злополучному переводчику. Он оправдывался, что перевел абсолютно точно, в подлиннике напечатали именно «дрессирует». И этим только подлил масла в огонь.
— Ага! — загремел председатель, — вы продолжаете настаивать на мерзком сравнении пролетариата с животными!
И был бедный князь вычищен единогласно по первой категории. Бойкий журналист со злорадством сообщал об этом в газете.
Родные собрались его выручать. Брат моей матери дядя Алеша Лопухин усердно зарабатывал, вязал на чулочной машине чулки. Он взялся учить вязать и дядю Никса, но тот в технике не смыслил ничего, даже винты не мог открутить отверткой. Родственники поняли: из историка чулочник не получится. Выручила его великая нужда в квалифицированных переводчиках — его приняли на работу во французскую газету "Journal de Moscou", и верой и правдой он там служил благополучно в течение двадцати лет, пока не скончался в 1942 году.
И еще пример чистки. Бывший министр путей сообщения Временного правительства Некрасов Николай Виссарионович был специалистом высокого класса. С первых дней революции он пошел на службу Советской власти, Ленин его ценил. Он занимал крупный пост в ВСНХ и был вычищен по первой категории. В газетах публиковали о нем ругательные статьи, а художник успел запечатлеть, как он, оправдываясь, выступал на трибуне перед общим собранием, — независимое, благородное лицо, орлиный взгляд. Вскоре его посадили. После Беломорканала он попал на строительство канала Москва Волга, там сперва занял ответственную должность начальника работ, потом его понизили. Мне показали его рослую фигуру, как в окружении подчиненных он вышагивал по строительству. Когда канал был открыт, посадили многих, в том числе и Некрасова. Он исчез.
Вообще чистили в учреждениях далеко не всех, а выискивали отдельные жертвы. Так, попался на крючок совсем юный геолог Кирилл Урусов. О той чистке мне рассказывала одна его сослуживица.
Он вышел на трибуну — высокий, породистый юноша — блондин с бархатными ресницами на светлых глазах, и только сказал: да, мой отец — бывший князь. Он всю жизнь служил, никогда никакой собственности не имел, а я — его сын, и никакой другой вины за собой не знаю. В зале воцарилась тишина. Вдруг одна девушка вскрикнула, ей сделалось дурно, ее увели.
Кирилл прошел чистку благополучно. Несколько лет спустя он женился на некоей Волковой. А по тогдашним законам при регистрации брака муж имел право менять свою фамилию на фамилию жены. Так князь Урусов стал гражданином Волковым и под этой фамилией благополучно прожил свою жизнь.
4
Ну, а мы? Наша многочисленная семья в том 1929 году, казалось бы, благополучно жила во втором этаже двухэтажного дома № 16, квартира 5, по Еропкинскому переулку.
Дедушка Владимир Михайлович продолжал ежемесячно получать десять долларов из США — от своего сына, а моего дяди Саши, прославленного в Лос-Анджелесе врача-хирурга. И еще он получал десять долларов из Италии, от богачки Моины Абамелек-Лазаревой. И еще дедушка ежедневно писал дневник, принимал гостей, а иногда вместе со своим внуком, а моим братом Владимиром, раскладывал дамский пасьянс.
Мой отец благополучно служил экономистом-плановиком в химическом отделе Госплана СССР, получал зарплату двести рублей, что считалось тогда солидно, правда, не на столь многочисленную семью. Химию он в Поливановской гимназии не проходил, чем занимался на работе — не знаю, но убежден, как и везде раньше, он был добросовестным и усердным работником. Ходил он на работу на Ильинку, ради моциона всегда пешком. Да в часы пик трамвай № 34, обвешанный гроздьями пассажиров, к нашей остановке — "Малый Левшинский" — уже никого не вмещал.
О брате Владимире как об успешном иллюстраторе книг и журналов я уже писал.
О заработке матери и как этот заработок рухнул, я расскажу отдельно.
Писал я и о себе — успешном чертежнике и усердном студенте ВГЛК, а по ночам я тайно строчил очерки для серии "По северным озерам", постоянно пребывал в эдаком восторженно-вдохновенном состоянии и был счастлив.
О себе пока тоже прерву рассказ.
Сестра Маша продолжала учиться вместе со мной на ВГЛК. Вырастала она нельзя сказать чтобы красавицей, но черты лица ее под кудрявыми светлыми локонами были тонки и благородны, кавалеры постоянно приглашали Машу в кино или театр.
Самая младшая сестра. Катя, училась в группе девочек у бывшей начальницы женской гимназии Веры Николаевны Величкиной в Серебряном переулке. Потом власти усмотрели в таком частном преподавании нечто предосудительное, группа распалась, и Катя вместе со своей подругой Олей Шереметевой (не графиней) поступила в обычную школу-семилетку.
Сестра Соня продолжала заниматься все той же санитарной статистикой, которой кормилось несколько семей из бывших, и в органах здравоохранения всегда знали о состоянии здоровья населения, и в случае чего врачи могли поднимать тревогу. Ныне эти цифры в нашей стране строго засекречены, и только совсем недавно мы узнали, что детская смертность у нас даже выше, чем в отсталых странах Африки…