Запретный город
Шрифт:
— Не шуми, входи, но потише, — попросила она.
У Панеба пропало настроение, но он прошел в дверь, за которой обнаружил Ясну с Нефером: супруги сосредоточенно взирали на изображения предков, установленные в нише, высеченной в стене первой комнаты. Один взывал к богу Птаху, другая — к Хатхор. У обеих статуэток предков не было рук, а туловища обрывались на линии, проведенной чуть ниже ребер, где-то над пупком. На груди у каждого было по большому ожерелью, а глядели статуи серьезно и как-то очень значительно.
Ясна зажгла пластинки фимиама, разложенные на небольшой переносной жаровне, и протянула жаровню Панебу.
— Почти наших предков огнем, — потребовала она. — Предки обретаются во всех жилищах наших, ты живешь их мощью и силой. Они являют себя самым разным образом на тысячах путей и могут ослепить нас или открыть нам глаза. Посему да не истребит ничего пламя, пылающее здесь.
Пока Панеб кадил предкам, Ясна оросила водой цветы и плоды, возложенные на жертвенник.
— Пришел час освятить жилище сие, — промолвил Нефер. — Зайди во вторую комнату: я приготовил там подарок.
В стенную нишу Молчун поместил прямоугольную известняковую стелу с полукруглым верхом. Плитка была высотой около тридцати сантиметров, и на ней был изображен предок, именующийся «могущественный и светоносный дух Ра»: он находился в солнечной барке и посылал свои лучи обитателям селения.
— Сам стелу изваял, что ли? — спросил Панеб.
— Нравится?
— Настоящее чудо! А в правой руке у предка — знак жизни, так?
— И он преподнесет его нам, если только мы поймем, как услышать его голос. «Способность слышать — величайшее из всех благ», — говорил мудрец Птаххотеп, и ее дарует нам сердце. Если не отъединять сердце от языка, всякое начинание достигнет своей цели.
— И мои дела тоже?
— Если бы не сердце, у нас не было бы ни ума, ни совести, без сердца невозможно увидеть свет наших предков и почувствовать аромат лотоса, коим они дышат, — вот чему меня учил наш начальник артели. Эта стела — связь между миром иным и нашим селением, между богами и живыми.
— Еще неплохо бы, чтобы сердце слушалось, а не бунтовало и не вредило, — возразил Панеб, на которого подействовали не только слова Нефера, но и торжественность, с которой они были произнесены. — Мое-то сердце, по-моему, такое… горячее, что уж и не знаю, есть ли у меня хоть какая-то власть над ним.
— Ужинать будем? — предложила его супруга.
Молодые люди разделили трапезу, приготовленную Уабет Чистой, которой очень нравилось принимать друзей своего мужа. Они много смеялись, вспоминая всякие происшествия, случавшиеся с жителями селения да и с ними самими. Встав из-за стола, Ясна расставила по углам спальни светильники, чтобы никакой злой дух не потревожил сон супругов.
На этом освящение дома завершилось.
Гости поблагодарили Уабет Чистую за прием, однако, когда хозяева провожали гостей, Нефер заметил, что Панеб, похоже, сердится.
— Не хочу я всю жизнь слушать, — признался он. — Я рисовать хочу, и это куда лучше, чем слушать, по-моему!
— Если наклониться, спина не переломится, — ответил ему Нефер.
59
Ночью Ясну и Нефера разбудила ведунья.
— Супруга писца Рамосе очень плоха, — объявила она. — Никакой надежды у меня не осталось, но мы можем облегчить ее страдания.
Ясна торопливо оделась.
— Пошли с нами, Нефер, — попросила ведунья, пожаловавшись на усталость. — Рамосе хочет поговорить с тобой.
Втроем они молча шли к самому красивому дому в деревне, окна которого были освещены: внутри горели масляные светильники. Ведунья и Ясна прошли в спальню, а Нефера писец Рамосе попросил присесть подле него.
— Жена моя умирает, — сказал писец голосом печальным, но вместе с тем безмятежным. — Всю нашу жизнь мы прожили вместе и познали счастье в этой деревне. Я не отпущу ее одну в великое путешествие, надолго я ее не переживу. Старость скверна, Нефер; сердце цепенеет, уста становятся нерешительными, очи закрываются, уши поражает глухота, а члены теряют гибкость. Память слабеет, кости болят, дыхания не хватает, и пропадает вкус к житейским удовольствиям. Однако до сего дня, каждое утро приносило мне радость, ибо я зрел жизнь в Месте Истины. Но без моей супруги у меня не будет сил даже смотреть, как ты и братья твои отправляетесь на работы. Человеку не подобает бояться смерти; смерть есть путь, ведущий нас на суд Осириса, где великий бог судит сердца наши. Хотя ты еще юн, время и тебе озаботиться обителью вечности в некрополе селения, ибо обитель смерти есть неотъемлемая часть жизни. Остается мне одно дело довершить вместе с Неби, дело, к которому мы решили привлечь и тебя: восстановление святилища, посвященного царскому ка. Я хотел бы, чтобы Рамсес Великий увидел его завершенным, прежде чем он присоединится к своим предкам в Долине царей. Обещай мне, что будешь трудиться не покладая рук.
— Обещаю.
— В прямоте, честности и любви к Маат — вот в чем истинное счастье, Нефер; Маат есть праведность деяния. Велика она, неколебима и сильна; не менялась она с рождения своего, и, если все исчезнет, лишь она устоит, Вот почему главный долг фараона — поддержание Маат, ибо место истины всегда готова занять ложь. Твори Маат, и она явит себя, она есть пища богов, и вкус ее слаще меда. Созидай путь свой светом Места Истины, Нефер, и не забывай улыбку Маат.
Ведунья и Ясна вышли из спальни супруги писца. Лица у обеих были очень серьезными и значительными.
— Боль отпустила ее, — сказала мудрая женщина, — и она зовет своего мужа.
… Панеб Жар решительным шагом направлялся к дому художника Шеда. Он был главой рисовальщиков, и его надо было уломать, чтобы он наконец отворил врата ремесла перед Панебом. С тех пор как его приняли в братство, молодой великан достойно выдержал все испытания. Годы, однако, шли, а он никак не продвигался в том искусстве, к которому тянулся всем сердцем. Сгорая от страсти, ни о каких отсрочках он больше не хотел и слышать.
И внезапно застыл на месте.
Что-то было не так. Обычно с первыми лучами солнца селение оживало, начиналась суета возле цистерн с водой, люди завтракали на террасах… Но в это утро жизнь словно бы остановилась. Прервалась. Ни единого звука, даже дети не смеются. И на главной улице ни души.
Панеб побежал к Неферу и Ясне, но их не оказалось дома. Да и все прочие жилища были пусты.
Жар вышел из селения через маленькие западные ворота и увидел, что деревенские жители собрались возле одной из гробниц некрополя.