Запретный мир
Шрифт:
– А футбол?
– Местных научишь.
– Я не играть, а смотреть люблю.
– Вот и будешь смотреть. Хочешь, зрителем будь, хочешь, судьей, тьфу, да хоть штангой! Разрешается. Что еще тебя не устраивает?
– Воевать надо.
– И там от этого никто не застрахован. Зато здесь ты Вит-Юн, несокрушимый, понимаешь, богатырь, а там – червяк, молекула…
Витюня засопел. Было немного обидно.
– Я там ваучер не успел вложить, – сознался он наконец. – Э, ты чего смеешься? Ты не смейся…
Держась за живот, Юрик гнулся пополам.
– «Волгу» захотел? Угу… Разинь ширше… Ты Растаку только скажи – тебя тут в носилках таскать станут, и рулить
– Ага, в сортир, – пожаловался Витюня. – Там кабинки нет…
– Какой еще кабинки?
– Теплой кабинки. С унитазом.
Юрик всхохотнул.
– В твоей родной деревне у тебя была кабинка?
– Так то в деревне… – начал было Витюня, но Юрик не дал ему закончить:
– Зато канализацию не прорвет. Слушай, Вить, – заговорил он проникновенно, – ну ты что, в самом деле считаешь, что там лучше, чем здесь? Ты глаза-то разуй. Мне вот хуже: в этом мире еще тысяч этак пять лет с парашютом не прыгнешь. И ничего, терплю до времени. Интересно же!
Нахохлившийся Витюня издал невнятное рычание. Дыхание со свистом вырывалось из его рта через новоприобретенную прореху в зубах. Размеренно пульсировала струя пара. Витюня походил то ли на кита, пускающего фонтан, то ли на клокочущий перед извержением гейзер.
– Я так думаю, что до весны не стоит и рыпаться, – отважно рубанул Юрик, бдительно следя за реакцией собеседника и гадая, стоит ли сказать ему, что седловина Двуглавой горы, прячущая лаз, который местные называют Дверью, позавчера по приказу вождя была превращена сотней лесорубов в непроходимую засеку, и решил умолчать. – А весной… весной чего-нибудь придумаем…
– Если доживем, – резанул Витюня правду-матку.
Глава 27
Хвалили все размеров красоту
И мастера затейную работу…
Нет, лукавил Витюня, неумело, но лукавил! На самом деле он давно свыкся со своей участью и даже стал находить жизнь среди дикарей не лишенной приятности. Даже к остервенелым ночным наскокам истосковавшейся без мужчины Хары он успел притерпеться и принимал их почти как должное, а что местные еще не изобрели баню и зимой практически не моются – так какой же спортсмен боится запаха пота, тем более что вечно висящий в землянке дым перебьет любой запах? Вшивости и грибка нет, ну и ладно. А главное, ушел куда-то и больше не возвращался потаенный страх перед женщинами. Уж всяко лучше жить под одной крышей с этой, чем делить коммунальную землянку с рыжим балабоном, воображающим, что он здесь самый умный…
Растак сдержал слово насчет доли в добыче: после похода на Беркутов Витюня получил целый ворох украшенных жемчугом и каменьями праздничных нарядов (ни одна одежка не пришлась ему впору, все пришлось отдать супруге) и, главное, золотое блюдо, выкованное, похоже, из цельного самородка. Блюдо было старое, помятое, полусбитая чеканка на нем изображала то ли батальную сцену, то ли облавную охоту на зверя, классифицировать которого не взялся бы и Линней. Да что там чеканка – был бы вес! Блюдо тянуло килограмма на полтора, никак не меньше. Витюня догадывался, что стал вторым в племени богачом после вождя. По счастью, угнанный у побежденных скот исстари считался у местных общим достоянием – иначе Витюня просто не знал бы, что делать с блеющим и хрюкающим стадом. Разве что сразу, поборов отвращение, поубивать ломом всех скотов – так до весны столько не съесть, как ни обжирайся, а весной давись солониной, если не желаешь воротить нос от тухлятины…
Слов двести из местного наречия он уже знал и мог без помощи жестов потребовать еды или пива. Если супруга досталась хозяйственная и не любит зря болтать, большего и не надо. А Хара зря болтать не любила! Витюня смутно догадывался: сестра вождя не унизит себя до того, чтобы почесать язык с соседками, пока мужа нет дома. За вошедшую в привычку важную молчаливость Витюня был ей только благодарен. А нападет хандра, захочется слов и мигрени – до Юрика идти недалеко.
Отросшую черную бороду он не стриг, длинные волосы, сменившие прежний короткий ежик, расчесывал деревянным гребнем на две стороны и по местной моде прихватывал узорчатой налобной фенечкой. Не раз и не два он ловил на себе взгляды молодок, да и девок тоже. Ну первый парень на деревне, как есть! Кажется, Харе завидовали все женщины племени, от отягощенных кучей детей дебелых матрон до малолетних сопливок включительно. Нет, был бы на его месте предприимчивый Юрик – поколение спустя в племени преобладала бы рыжая масть!
Иногда между походами мучило безделье. Один раз Витюня добровольно отправился на заготовку дров, в поте лица полдня водил тупой медной пилой, разнимая стволы на поленья, и, изумив туземцев, развалил с одного удара необъятную плаху и каменный колун, но в деревне поймал неодобрительный взгляд Растака, а дома вдобавок получил внушение от супруги: младшему брату вождя и великому воину не следует увлекаться работой, приличествующей лишь рабам, в крайнем случае рядовым, ничем не выдающимся соплеменникам.
Оставалось скучать. Странное дело: с женитьбой быт пошел на лад, а приступы скуки участились. И уже пугающе тянуло куда-нибудь в поход – размяться, погреть кровь… Но Растак медлил, выжидая неизвестно чего.
Так или иначе, на третий день после визита к «дантисту» (за лечение и моральный ущерб Ер-Нан нахально потребовал золотое блюдо, но в конце концов согласился на рубин средней величины) Витюня, посвистывая сквозь прореху в зубах, вышел из дому, имея под мышкой верный лом, и направился к кузне. Там, дождавшись, когда пожилой одноглазый кузнец Свагги закончит проковку очередного наконечника копья, отобрал у молотобойца медный молот, с неудовольствием покачал в руке – легковат, зараза! – и молча сунул лом в пасть горна.
Кузнец и прочие мастеровые, обалдев, попятились на несколько шагов, наблюдали молча. Вероятно, в их головах никак не помещалась мысль: волшебное оружие, на котором, как рассказывают, однажды плясал небесный огонь, – совать в обыкновенный земной горн?! А потом кощунственно бить по нему заурядным молотом?!! Одно было им ясно: несокрушимый богатырь явно собрался увеличить и без того громадную силу своей волшебной палки из неизвестного металла. На это стоило посмотреть – но издали.
Откуда-то взялся Юрик, всегда ухитрявшийся быть там, где затевалось что-то интересное. Тоже остался в стороне, привалившись к столбу навеса, ухмылялся и, видно, изобретал в уме какую-нибудь подколку на данный случай. Витюня одарил его неласковым взглядом и принялся качать мехи. Пламя загудело, завыло, обдало жаром. Железо, как ему и подобает, стало сначала вишнево-красным, потом зарделось алым, напомнив щеки полнокровной Хары на морозе, и мало-помалу начало менять колер на изжелта-белый. Мучительно и напрасно пытаясь вспомнить лекции доцента Колобанова, вернее, ту единственную лекцию, на которой он случайно присутствовал, Витюня впал было в уныние, но махнул рукой и решил действовать не по теории, а по наитию.