Запретный плод
Шрифт:
— А разве все дело в съемках? Мы о твоем ребенке говорим или о прибыли моего отца?
— Это взаимосвязано. Понимаешь…
— Не понимаю, Игорь. Дети — самое главное в нашей жизни. Или у тебя другое мнение?
— Да нет… Ну какая ты красивая, Маринка! Я тоже так думаю, только все получается… не так.
— Сделаем так… как надо. А тебе и вправду не хочется потанцевать ни с кем из всех этих дам?
— Не
— Закрыли эту тему. Что ты известный ловелас, знают все, и не только тут.
— Ну так что? Мне теперь нельзя сказать девушке, что она красивая? Что я не могу забыть все, что было сегодня на съемках?
— Можешь, и уже сказал. Игорь, а чем ты угостишь меня, если я приду к тебе в гости? Скажи честно.
— А это секрет. Ну ладно, скажу. Я приготовлю цыпленка табака, а к нему — лобио. Понимаешь, что это значит?
— А то нет! И ты сможешь все это приготовить?
— Непременно у тебя на глазах.
— Ладно, Муравьев, я как-нибудь проверю твои кулинарные способности. Но если соврал — пеняй на себя!
— Пожалуйста, поскорее проверь…
Странные ощущения… Он как будто бы давно знал эту девчонку и не сомневался, что в постели она будет такой же красавицей и умницей, как за ресторанным столом. Казалось, он знал ее даже больше, чем Таню Сушину. А кстати, почему Таня злится на ее отца? Почему посоветовала ему приударить за Мариной? Он и сам этого хотел, а она… Чего хочет она? Надо бы позвонить Тане, поговорить, да ведь спит уже, наверное. Она вообще «жаворонок». Сегодня легла спать пораньше, это уж точно. Ладно, завтра поговорит с ней.
У них с Мариной все нормально, но чего хочет Таня? И как может повлиять на их отношения? Ох, может и, наверное, хочет, не зря же… Тут что-то нужно делать. А что? С одной стороны — отец Маринки, ее поклонники, все — люди солидные, с другой — Таня со своими тайными помыслами… Поди разберись с ними!
Что-то не везет ему с женщинами. Нет, на недостаток женского внимания грех было жаловаться, но когда дело касалось серьезных отношений, возникали какие-то проблемы. Вторая жена, Арина — он в шутку называл ее Родионовной, — была и красивой, и умной девушкой, и любила его. Все было замечательно, пока он не понял, что Арина привыкла повиноваться своей властной матери. Дело доходило до смешного — мама решала, когда они могли заниматься сексом, а когда нет.
— Ну, Родионовна, при чем тут мама? — спрашивал он.
— Она сказала, что я неважно выгляжу и сегодня мне нужно выспаться как следует, отдохнуть.
— Тебе не кажется, что ей нужно говорить это твоему папаше, а не тебе? Пусть сами решают, когда им нужно, а когда нет, мы и без мамы разберемся.
— Но, милый, пожалуйста… не надо говорить плохо о моих родителях. Они так много думают о нас… Давай поспим, а?
Он долго терпел, но злость в душе копилась. «Устала ты? Скажи, я же не злодей, обниму, убаюкаю и — спи, моя хорошая. Но при чем тут чересчур заботливая мама?!»
Про остальное и говорить не стоило — сегодня мы идем в театр, папа купил билеты, завтра к нам приходят гости, послезавтра — едем на дачу. Все культурно, солидно, основательно, но кто сказал, что он обязан подчиняться чужой воле? А ведь подчинялся, терпел… Но в конце концов не выдержал. Надоело. Арина сумела бы спасти семью, если бы согласилась жить в его квартире. Но она даже представить себе не могла, как это — жить вдвоем в однокомнатной квартире, да еще такой маленькой?!
О первой жене он вообще вспоминал редко. Студенческая любовь, страстный роман, женитьба, рождение сына. Она ушла от него к богатому бизнесмену. А он уже активно снимался, зарабатывал неплохие деньги, но… Видимо, бизнесмен сразу предложил намного больше, чем мог предложить он, и Надежда не устояла.
Он два месяца пил как сапожник, а когда вышел «из штопора», понял, что этой женщины в его жизни больше нет.
Муравьев выбрался из ванны, набросил халат и пошел в комнату. Расправил постель на диване, лег. Включил телевизор, но тут же его выключил. Может, позвонить Тане, спросить, что она задумала? Так ведь не скажет по телефону. И вообще не скажет.
Неожиданно зазвонил мобильник на тумбочке. Муравьев протянул руку, взял трубку, надеясь, что это Таня, и раз уж сама позвонила, скажет, что хочет от Стернина.
Но это была не Сушина.
— Привет, Игорь. Ты спишь?
— Нет, только что вылез из ванны. Думал о тебе.
— Правда? Слушай, ты что, спишь в своей ванне?
— Мне там хорошо думается. Тепло, светло…
— И мухи не кусают, — со смехом добавила Марина. И после недолгой паузы сказала уже серьезным голосом: — Я тоже думала о тебе. Хороший вечер был, верно?
— Ну почему же он хороший? Великолепный, блистательный и никак иначе. У тебя все нормально?
— Более или менее. Значит, у тебя скромная квартирка в хрущобе, так?
— Очень даже так, Марина. Хорошо, что ты позвонила. Приятно слышать твой голос.
— Мне тоже. Слушай, а так ли нужны людям все эти современные навороты?
— У меня их не очень много, Маринка.
— А у меня — до фига. Но все это так надоело… Мы что, живем ради шмоток, бытовых всяких там приборов?
— Маринка, я понимаю тебя. Это бывает…
— Плохо ты меня понимаешь, Игорь! Знаешь, пригласи завтра к себе. И угости своей стряпней после съемок. Я буду помогать, ну там лук чистить, картошку и всякую черную работу делать. Пригласишь?
Муравьев усмехнулся.
— Уже пригласил. Еще когда мы сидели за столиком у Онегина.
— Ну, тогда до завтра!
Муравьев положил трубку на тумбочку, глупая улыбка не сходила с его губ. Хорошо, что она позвонила. Но что он для нее? Очередной каприз избалованной девицы? А она — девчонка, о которой он мечтал всю свою жизнь? Странно это звучит — мечтал, когда в его постели побывало не меньше сотни женщин, но… мечтал. А кто она, Марина, — понять невозможно. Но так приятно думать о ней, черт возьми! И даже если она очередная Родионовна, все равно приятно. Но хотелось думать, что Марина — другая. Самостоятельная, уверенная в себе девушка, которая знает, чего хочет.