Зарево. Пекло
Шрифт:
Машины выезжают на мост.
Я тяжело сглатываю – мы держим курс в Центр, к Старым рубежам. Роберт все еще получает оттуда обрывчатые локальные донесения, какую-то информацию, хотя нам ее не оглашает; нам лишь известно, что Северная зараза уже добралась до тех мест, и нещадно сжирает все на своем пути. Горгоновцы, в большинстве своем, считают, что Рубежи должны выстоять. Да и это сейчас единственное место, куда можно стремиться, и на которое можно надеяться.
Длинные белые подвески арочного моста напоминают тюремную камеру.
Мне страшно от собственной беспомощности и бессилия. Я могу только смотреть, как пламя пожарищ разрастается, могу только слышать отдалённый грохот от взрывов. Я не способна никому помочь. Не способна помочь самой себе – и от больше прочего пугает.
Украдкой смотрю на Криса. У него раскрасневшиеся глаза, под которыми лежит темная синяя тень.
– Может, после следующей остановки поведу я? – спрашиваю осторожно, уже не в первый раз; обычно ответ на этот вопрос отрицательный, но сейчас горгоновец выглядит совсем разбито.
– Не люблю, когда за рулем моей машины сидит кто-то еще, – Льюис не поворачивает ко мне головы. Вытирает глаза рукой, затем кладет руку себе на шею. Думает с секунду. – Ладно, но только в этот раз. После остановки поведешь ты, а я немного вздремну.
Под пепельными облаками тлеет лунный диск.
Наступило удивительно прохладное утро. Еще не рассвело; легкая сонливость мгновенно прошла, когда я выскочила трусцой за Роудезом на улицу, – с вечера мне думалось, что сегодняшнюю утреннюю тренировку мы пропустим, но Норман растолкал меня, еще шести не было, – обволакивала ощутимая свежесть, граничащая с холодком. Мы вышли во внутренний двор резиденции – большое пространство, людей нет, со всех сторон ты окружен зданиями и застройками разного назначения.
Норман присматривался, почти сканировал взглядом пространство, чтобы потом доложить Сборту.
– Сейчас разминку сделаешь и на интервальный перейдешь, – бодро бросил мужчина, разминая шею. – Я пока подготовлю препятствия и подумаю, где отжимания и подтягивая будет лучше делать. А потом пройдем по классике, хорошо? – я кивнула, не отвечая вслух, дабы не сбить дыхалку.
Вообще, горгоновцы в более-менее спокойные дни всегда находили время хотя бы для одной тренировки. Зарядка, даже с минимальными нагрузками, уже была для них вполне привычным делом, выполняющимся на каком-то автомате в полусонном состоянии. Они даже не обращали на это внимания. Также машинально горгоновцы начищали берцы до блеска, и с завидной регулярностью чистили оружие (один раз, когда Сара проводила для меня очередной урок по огнестрелу, Роудез сидел рядом и разбирал пистолет припевая себе под нос "Оружие и женщин воспринимай как связку; чистоту ведь любят, твою ласку да смазку"; под наш недоуменный с Карани взгляд и гомерический хохот Льюиса Норман смутился и поскорее ретировался, однако успев заменить растянутую пружину магазина).
Я сама пыталась втянуться в горгоновский ритм, полюбить его и проникнуться им. Вроде получалось – тренировки, по крайней мере, в особенности утренние, поглощали меня полностью. В голове не оставалось никаких мыслей, кроме как немножечко перевыполнить. Здесь лишние метры, там мышечная нагрузка сверх – по минимуму, чтобы оставаться бодрой и на ногах, но все равно чуть больше. Это становилось поводом маленькой гордости за себя, подначивало и мотивировало. Делаешь что-то – делай хорошо или вовсе не делай.
Норман поддерживал, но не давал спуска. Подгонял, усложнял, увеличивал объемы нагрузки с каждой новой тренировкой. Хвалил только по окончании. Много шутил. В перерывах мы запевали какие-то старые танцевальные песни, поднимая тем себе настроение. И я была бесконечно благодарна ему.
Когда после тренировки осознала, что можно сходить в душ, то чуть не заплакала от радости: это казалось таким невозможным и удивительным после прошедших недель.
Затем завтрак. Назначение дежурств; у комнат в первую половину дня оставалась Сара. Роберт предложил обсуждать дела с Грином ближе к обеду – почти все жители еще спали (что меня, уже перекроившую режим под горгоновский, немного поразило). Оставалось время до двенадцати часов, за которое я прослушала лекции Стивена и Стэна, исписав еще пару страниц блокнота. Тарэн делил свои занятия условно на две части: теория и практика, когда мы выходили на улицу. "Конечно, – говорил он, – опыт ориентировки по местности в черте города был бы более полезен и практически направлен; организуем по мере возможности". Стэн дельно расписывал все основные аспекты темы, начиная от разности местностей, заканчивая способами отметить свое местоположение. Рассказывал о ключевых сигналах командира, описывал вариации работы с ХИСами и фальшфайерами.
Потихоньку скорость моей реакции начинал тренировать Кристофер, самым, наверное, странным способом: внезапно кидал в мою сторону любой, попавшийся ему под руку, предмет. Мне необходимо было его поймать и не выронить, а еще – не отбить и не травмировать себе руки. Вообще, Крис еще долго будет промышлять такой "тренировкой": швырять мне что угодно, начиная от карандаша, заканчивая чем-то более увесистым, а порой и жутко острым.
Что касается Стивена, он успел в тот день рассказать об оптимальном распределении ресурсов; о пайках, нормах питания, о том, что следует брать из магазинов, а чего нужно избегать. Подкинул пару рецептов, описал минимальный набор для выживания, рассказал подробнее о наполнении походного рюкзака горгоновцев – расписал мне каждую вещь, показав и научив применять. Наконец, спустя столько времени, я искренне полюбила мультитул, признав его необходимость.
Я отдавалась тренировкам и занятиям. Погружалась в них. Забывалась в них… И это меня спасло. Когда мир вокруг рушился, я не сошла с ума только лишь потому, что была занята другим. Потому что я смотрела на горгоновцев, которые, будучи замученными и уставшими, верили, что им под силу все преодолеть. И я верила.
Жизнь в резиденции начиналась часам к десяти. Люди вальяжно выходили из комнат, зевали, желали друг другу доброго утра, шли в душ или столовую. Начинали носиться дети. Отовсюду раздавались шумные разговоры, иногда смех. И, о, Небеса, как был счастлив Сэм, видя все это вокруг! Ему казалось, что он попал в нормальную жизнь, без военной муштры и излишней строгости Сборта; Сэм словно забыл об опасности, о том, что, в общем-то, оставалось там, за пределами огороженного здания… Это не была нормальная жизнь. Это была пародия, сатира, разыгранная, к тому же, не к месту. Если не думать об опасности, если закрыть на нее глаза, стараясь заглушить страх и апатию – не поможет. Не забудешься, не уйдешь от осознания, лишь подвергнешь себя ненужному риску. Но я не переубеждала друга, знала, что ему был нужен способ и стимул все это пережить. Относилась с пониманием.
Обед. Паек. Льюис, как обычно, отдал мне часть положенного ему шоколада. Молча и без желания выслушивать мои возражения. Затем Сборт коротко оповестил нас, что на беседу с Грином и другими "представителями" всей компанией мы не пойдем. Направится сам командир, взяв с собой Михаэля, Сару и Криса. На лице Сэма промелькнуло замешательство, и я понимала его причину. Михаэль – правая рука Сборта, Сара эмпат, читающий людей, но… Льюис? Я, общаясь с Крисом лучше Сэма, знала – несмотря на мнимую "дикость", Кристофер серьезный и рассудительный человек, чертовски внимательный к деталям, с холодным аналитическим умом; да и достаточно неплохой оратор. Норман же объяснил Льюиса в списке Роберта немного иначе: Крис идеально проводил жесткие переговоры. Впрочем, сомнений в том у меня не возникало.
Время "переговоров" тянулось нестерпимо долго. Стивен отсыпался после ночного дежурства, Стэн досиживал последние часы – его затем должен был сменить Норман. Чтобы не томиться в незнании, я решила побродить по резиденции. Солнце пробивалось сквозь окна, яркими зайчиками разрисовывало пятнами стены. Я миновала холл, лишь окинув его взглядом, направилась по парадной лестнице, облицованной мрамором голубовато-серебристых оттенков, на второй этаж. Вместо изображений Трех на барельефах – пейзажи, цветы. Это уже немного напрягло: я вдруг осознала, что нигде в резиденции не видела ничего, указывающего на власть Трех. Ни одного изображения. Ни одного символа (которыми так любили украшать абсолютно любые предметы и здания).