Зарубежный детектив 1979
Шрифт:
Мешок сейчас весит уже сто либр; нет, больше, потому что у меня болит спина и я не могу идти так быстро, как Артемиса. Пот снова катится по телу, и мне мучительно хочется пить. Но жажда — это не страх.
— Ну давай здесь передохнем, приятель, — говорит Артемиса.
Меня утешает мысль, что он тоже устал. Он сбрасывает мешок, садится на землю и прислоняется спиной к дереву. Я тоже скидываю мой и на четвереньках подползаю к нему.
— Закурить бы.
— Да и я не прочь, — бросает он. — Что ж, закурим...
Я
— Думаешь, можно?
— Да тут только одни хутии, — смеется он надо мной. — Гвардейцы выше перевала Ла-Тихера не поднимаются, а мы уже минут двадцать, как оставили его позади.
Он зажигает сигарету: огонек высвечивает его острый нос, выдающиеся скулы, кудрявую рыжеватую бороду. Он делает две-три глубокие затяжки и передает мне сигарету. Дым разъедает горло — это «Пектораль». Я раскашлялся, он надо мной не смеется, я возвращаю ему сигарету. Да, придется привыкать к крепким, «Кэмел» или «Лаки страйк» здесь в горах — непозволительная роскошь.
— Ты из Гаваны? — вдруг спрашивает он меня.
— Да. А ты из Пинар-дель-Рио?
— Конечно. Только не из Артемисы. Я из местечка Пять Песо, его даже на картах нет. А тебя что, застукали?
— Еще как! Я занимался этой забастовкой.
— Да, свалить Батисту одной забастовкой трудно, — бросает он.
— Ну, Мачадо, положим, однажды свалили, — возражаю я.
— Тогда все шло по-другому.
— Это еще почему?
— Другие времена.
— Да нет, все одно.
— Ну не думай, приятель.
Спускаться легче, чем подниматься. Правда, не всегда: крутизна отшвыривает тебя, тащит, толкает вниз, нужно ползти, цепляясь за стволы и ветки деревьев, глубоко вонзать каблук сапога в землю.
Моря еще не видно. Артемиса идет впереди метрах в пяти-шести. Похоже, ему легко сползать со склона; он движется мелкими прыжками, я вижу не его, а только его тень, которая молчаливо скользит вниз.
Интересно, около солончака они поставили часового?
Артемиса гасит окурок о землю. Вокруг нас царит тишина, только смутный шепот гор пронизывает глухой мрак.
— А как там, в Гаване? — вдруг спрашивает он.
— На военном положении, — отвечаю я.
— Ну это-то понятно. Только я о другом... Что о нас там говорят?
Мне кажется, что в это «нас» он меня не включает: я был — и почти еще остался человеком, боровшимся в городе. Он же имеет в виду ветеранов Сьерра-Маэстры.
— Это ты о тех, кто в Сьерре? — на всякий случай спрашиваю я, хотя заранее знаю ответ.
— Ага.
— Говорят, что в них наша надежда.
Я слышу, как он почесывает бороду, словно кто-то ногтями проскребает бурьян.
— Вот и я то же думаю, — наконец бросает он.
Не знаю, обо что я споткнулся, скорее всего о какой-то корень, но я кубарем качусь вниз, и именно Артемиса бросается между моим телом и обрывом. Потом помогает встать на ноги.
— Уцепись посильнее, приятель.
— Да стараюсь.
Вот я уже уцепился, поправляю свой автомат на плече и снова принимаюсь спускаться вниз по склону.
— А семья у тебя есть? — спрашивает он,
— Жена, дети, что ли? — Ага.
— Нет, — отвечаю я. — А у тебя?
— У меня-то есть. Двое щенков. Они в Гуанахае с дедами.
— А чем ты занимался? Он долго мне не отвечает.,
— Поисками работы. А ты? Я молчу.
— Еще час, и мы будем в лагере..
— Ну и слава богу, — бросаю я, — Черт знает сколько весит этот мешок.
— Вот и пляж, — шепчет Артемиса.
Медленно я придвигаюсь к нему и просовываю голову сквозь траву. Последние метры до песчаной полосы мы ползли по-пластунски.
— Ничего не видно, — говорю я ему.
— Потому что ничего нет,
— И поста нет?
— Вот если они примутся стрелять, когда мы будем уходить, значит, есть. Ну пошли, приятель.
Он встает на ноги и с усилием вскидывает мешок на плечо, Я делаю то же самое. Мешок, похоже, весит уже не сто либр, а пятьсот.
— Все это скоро кончится, приятель, — вдруг говорит он.
— Что?
— Да все это. Война, Батиста долго не продержится,
— Может быть.
— Да уж точно.
Теперь нам, задыхаясь от тяжести мешков, нужно подниматься вверх по склону.
В эту минуту ни он, ни я ничего еще не знали, но в одном Артемиса оказался прав — через шесть месяцев Батиста на самолете удрал с острова, который он хотел сделать одной огромной могилой.
Но в другом Артемиса ошибся — война еще только начиналась,
Часть I
Дни
... за проявленный героизм...
ВТОРНИК
Он взглянул на свои «Сейко-5». 20.28 вечера. Вторник 6 октября 1968 года. Конечно, точно в 20.30 он выйдет в эфир с отзывом БРО, на волне 37 метров — это длина, соответствующая графику передач на этот день. Его передатчик — транзистор РТ-48А уже открыт. Перед ним на ночном столике лежит ответ для Вальтера.
Он зажигает сигарету. Еще минута, и его передатчик заработает в тысяча триста девятый раз. Он вытягивает ноги и вдруг вспоминает, что с полудня у него не было и крошки вд рту.