Зарубежный детектив (1989)
Шрифт:
Нигде ни души. Лишь за последним поворотом Гронек увидел пожилого мужчину с повязкой дружинника на рукаве.
— Здравствуйте, — ответил он на приветствие адвоката. — Идете в замок? К сожалению, он закрыт для посетителей. Об этом сообщалось во всех газетах. — Он вынул пачку сигарет. — Извините, у вас нет спичек? Мои кончились.
— Я, к сожалению, некурящий, — сказал Гронек участливо. — В замок иду с частным визитом. К пану Седлницкому.
— Тогда пожалуйста. Только подольше звоните. Или даже покричите. Он, кажется, пошел в заказник стрелять ворон, — мужчина со вздохом спрятал сигареты, двумя пальцами коснулся
Гронек тоже поплелся еле-еле, потому что последний отрезок дороги был слишком крутым, к тому же вид с моста на роскошный портал ворот, сложенных из песчаника, был великолепен. Он оперся о широкие каменные перила и наслаждался, рассматривая эту красоту.
— Куда путь держите? — услышал вдруг сзади.
Повернувшись, старый адвокат сразу понял, что перед ним тот самый человек, с которым он мечтал познакомиться.
Поначалу его, правда, смутила одежда художника: охотничий костюм, по всей видимости выброшенный каким-нибудь лесничим на свалку. Разорванные брюки, когда-то зеленая куртка, шляпа, на которой сохранило первоначальный цвет только яркое перышко сойки. На правом плече у него висел дробовик, на левом — большая потрепанная сумка. Правильное, можно сказать, красивое лицо, если не обращать внимания на белесую щетину на давно не бритых щеках. Фигуру портила сгорбленная спина. В целом выглядит, решил Гронек, как обедневший дворянский отпрыск.
— Замок закрыт, — объяснил Седлницкий, — но, чтобы вознаградить вас за напрасно потраченное время, могу рассказать, что этот портал, на который вы с таким восхищением взираете, был построен около тысяча пятьсот шестидесятого года по приказу пана Флориана из Гриесбаха. Ему, кстати, принадлежал и замок.
— Благодарю за информацию, пан Седлницкий, но мне это известно. По старой туристской привычке уже кое-что прочел о замке. Я, — Гронек лучезарно улыбнулся, — приехал сюда с визитом. К вам. Но опасаюсь, что вы этому не очень-то будете рады.
— Хорошим людям я всегда рад, — сказал художник, вдохнув в адвоката оптимизм. Но, когда он услышал, что Гронек — друг капитана Янды, приветливая улыбка исчезла с его лица. Напрасно гость горячо убеждал, что цель его визита — прежде всего сам художник и его работы, которые с таким большим успехом демонстрировались на пражской выставке. Рафаэль только злобно фыркал.
— Не заговаривайте мне зубы, — ворчал он. — Сразу видно, что вы — законник. А законники у меня идут сразу за искусствоведами, которых я ни в грош не ставлю… Ладно, проходите.
Мощные каменные стены произвели на Гронека глубокое впечатление. Он опять вспомнил Яначека.
— Оставьте это и пойдемте выпьем кофе, — пробурчал Седлницкий. — Я должен чашку вашему приятелю.
— Я хотел бы сначала… не сердитесь, пожалуйста, — стал просить Гронек, — хотел бы попасть в барбакан. Посмотреть кикимор. Я столько о них слышал…
— Тогда идите один, — решительно произнес Рафаэль, — я открою вам. — Он направился к стене, отделяющей двор от барбакана. — Потом захлопнете ее, — у открытой дверцы художник смерил посетителя с головы до ног, — и придете ко мне, — он показал на левое крыло замка, — туда, под тот красивый портал и по коридору направо. Я пока буду варить суп из ворон.
Ритуал знакомства, к счастью для Гронека, закончился для него вполне сносно. Могло быть и хуже, констатировал он удовлетворенно и остановился на ступеньках. Кикиморы под лучами утреннего солнца сняли всеми цветами радуги и на первый взгляд были похожи на больших, но совершенно невинных садовых гномов. Искусство подождет, решил Гронек, спускаясь по ступеням и осматривая каменистую площадку.
Он убедился, что стена между двором и барбаканом была действительно очень высокой. Гладкая, ровная, с почти неповрежденной штукатуркой, она примыкала к боковым крыльям замка, почти достигая высоты третьего этажа. Другая стена, полукруглая, отделявшая этот странный дворик от леса, была чуть ниже, однако, чтобы перелезть через нее, подумал адвокат, надо быть не только альпинистом, но и иметь специальное снаряжение. Убийца мог пройти только через дверцу. Замки не были повреждены, следовательно…
После этих умозаключений Гронек позволил себе удовольствие пройтись мимо выстроенных в ряд скульптур. Они заинтересовали его гораздо больше, чем можно было предположить. Каждый из людских пороков, которые он угадывал в крикливых красках, характерных жестах и гримасах кикимор, живо напоминал ему процессы, в которых приходилось участвовать, людей почти забытых, скрытых временем в тень подсознания…
Неожиданно ему сделалось плохо, он закрыл глаза и закачался. Видно, солнце припекало слишком сильно.
— Пан адвокат! — раздался голос со ступенек. — Кофе ужо — как собачий нос!
Но Гронек не отвечал, и Седлницкий побежал к нему.
— Что с вами? — спросил он озабоченно и взял адвоката за локоть.
— Я почему-то неважно себя почувствовал… — Гронек провел ладонью по лицу. — Наверное, от солнца.
— Так пойдемте быстрее в тень. — Рафаэль повел его к замку. — Дам вам выпить чего-нибудь холодного. Кофе, например.
Во дворе Гронек освободил свою руку и пошел твердой походкой.
— Холодный кофе пейте сами, — сказал он, повернувшись к Седлницкому. — И вообще катитесь вместе с ним к черту!
— Или в… — художник произнес ядреное слово и захохотал довольный. С этой минуты он стал смотреть на своего гостя приветливей.
— Да, да, именно туда, — согласился адвокат, всегда умевший найти верный тон в разговоре с разными людьми.
Они прошли через кухню, по которой разносился аромат из кастрюли с кипящим вороньим супом, и вошли в большую комнату, где пахло масляными красками, скипидаром и смолой. Художник усадил посетителя в потертое кресло и начал колдовать с напитками. Сквозь узкое окно в толстой стене Гронек видел двор, залитый солнцем. Потом он окинул взглядом комнату. Все стены были завешаны картинами, а те, которые не уместились, стояли где придется.
— Только не вздумайте таращить глаза на картины и болтать об искусстве, — предупредил Рафаэль.
— Это мне и в голову не придет, — отрезал Гронек. — Я только что насытился настоящим искусством. И каким искусством! Однажды я прочитал, что в одно мгновение можно прожить всю жизнь. Мне казалось, что это всего-навсего поэтический образ. Черта лысого! Если бы я еще немного побыл среди тех скульптур, то поверил бы, что бедняжку Залеску убил я, и пошел бы сдаваться Янде!
Седлницкий как раз собирался подать адвокату высокий бокал, наполненный льдом и какой-то красной жидкостью. Услышав слова Гронека, он быстро поставил напиток и с удивлением посмотрел на гостя.