Зарубежный детектив
Шрифт:
— Что представляет собой дон Антонио?
— Обыкновенный холостяк.
— Из числа имущих?
— Он живет только на профессиональные доходы.
— В политике или других сомнительных делах замешан?
— Нет... Насколько мне известно, нет. Он не интересовался политикой и ни в каких сомнительных делах замешан не был. Почти все свое время он отдавал больным и нескольким своим друзьям.
— Доктор ушел из дому с визитами к больным в среду, в шесть часов вечера, и до сих пор не вернулся. Не исключено, что кто-то из его пациентов свел с ним свои счеты... По-моему, вам,
— Могу вас заверить, инспектор, что буду доводить до вашего сведения все, что только узнаю. Но заниматься расследованием в том смысле, в каком это понимаете вы, упаси меня бог! Я не враг себе, своему другу, а тем более алькальду, чтобы совать нос не в свои дела... Вам, как инспектору уголовного розыска, положено заниматься расследованием, вот и расследуйте... А в мои скромные обязанности начальника муниципальной гвардии Томельосо входит следить за порядком на улицах, на рынке, сопровождать всякие шествия и выполнять разные поручения членов муниципального совета... Остальное, насколько я понимаю, теперь не моего ума дело...
— Зря вы так говорите, Мануэль, — возразил ему Мансилья. — Вы тысячу раз оказывали нам неоценимые услуги... Без вашей помощи многие преступления, совершенные в провинции и даже в самом Мадриде, так и остались бы нераскрытыми.
Их беседу прервало внезапное появление в кабинете альгуасила [8] .
— Мануэль, вас просит зайти алькальд.
— Интересно, зачем ты ему понадобился? Может быть, все уже уладилось?
— Что ж? Пойду узнаю, — сказал Плиний, приглаживая рукой волосы, застегивая мундир на верхнюю пуговицу и взяв фуражку. — Я сейчас вернусь.
8
Альгуасил (исп.) — здесь: чиновник, выполняющий поручения алькальда.
Сеньор алькальд величественно восседал за огромным письменным столом.
— Мне передали, что из Алькасара прибыли инспектора уголовного розыска, — сказал он.
— Только один Мансилья, тот, что приезжает всегда. Он у меня в кабинете, внизу.
— ...Дела теперь обстоят так, Мануэль, что вам лучше не вмешиваться в ход расследования, а рассказать ему все, что вы знаете... или же заниматься расследованием так, чтобы никто об этом не пронюхал. К сожалению, в провинции еще не перевелись придурки, которым вы стоите поперек дороги: они точат на вас зуб, следят за каждым вашим шагом и строчат доносы губернатору.
— Чем, собственно, я досадил этим, как вы выражаетесь, придуркам?
— Тем, что вы существуете, Мануэль. Разве этого мало? Многие глупцы готовы признать свою глупость, но при этом хотят, чтобы было отказано в таланте и уме тем кто их действительно имеет... Впрочем, я вызвал вас совсем по другому поводу, еще более глупому, если, конечно, глупость беспредельна.
— По какому же? Говорите.
— Дело в том...
— Неужели?
— Да. Скорее всего речь идет о радиопередачах или магнитофонной записи, которые якобы поносят Франко, правительство и весь режим в целом.
— На кладбище?
— Именно. Первым услышал эти мятежные голоса мраморщик, проходивший мимо надгробий. Он рассказал другим, и теперь туда каждую ночь совершается паломничество любопытных, чтобы послушать антифранкистские новости.
— Уж не взбунтовался ли там какой-нибудь покойник-антифранкист?
— Или живой плут.
— А что говорит кладбищенский сторож?
— Я с ним еще не беседовал.
— Чушь какая-то.
— Вполне с вами согласен. И все же очень прошу пойти на кладбище и выяснить, в чем там дело, чтобы меня раз и навсегда оставили в покое.
— Хорошо, я сегодня же ночью пойду туда.
— А что вы думаете насчет исчезновения дона Антонио?
— Ума не приложу. Странная история.
Когда Плиний вернулся к себе в кабинет, дон Лотарио и Мансилья продолжали беседовать, дожидаясь его возвращения
— Алькальд вызывал тебя по поводу исчезновения доктора? — спросил дон Лотарио Мануэля, едва тот переступил порог.
— Нет, он сказал мне, что ему сообщили, будто на кладбище каждую ночь кто-то произносит мятежные речи.
— Этого еще не хватало! Мало того, что сторонники оппозиции повсюду расклеивают свои лозунги, так они еще вздумали вести пропаганду на кладбище, — возмутился Мансилья.
— Но согласитесь, инспектор, кладбище не такое уж многолюдное место, — улыбнулся дон Лотарио.
— Вы, вероятно, хотели сказать, дон Лотарио, что там не так мало людей, но что они глухи ко всему, — шутливо поправил друга Плиний. — До сих пор не перестаю удивляться, почему нас, людей, считают разумными существами.
— А разве мы не разумные, начальник?
— Конечно, нет, Мансилья.
— Что же мы, по-твоему, четвероногие животные, Мануэль?
— Четвероногие животные, дон Лотарио, не способны мыслить, а тем более совершать глупости. Вам, как ветеринару, это должно быть известно лучше других.
— Значит, — перебил Мансилья, — этот случай на кладбище необычный, из ряда вон выходящий, не идет ни в какое сравнение с исчезновением доктора клиники социального обеспечения. Что ж, я готов поменяться с вами ролями, сеньор начальник.
— Нет, инспектор, каждому свое. Нарушение порядка на кладбище имеет прямое отношение к скромным обязанностям начальника муниципальной гвардии, а расследование по делу об исчезновении доктора под силу лишь такому высокому чину, как инспектор уголовного розыска... Кстати, об исчезновении. Не кажется ли вам, Мансилья, целесообразным оповестить жителей нашего города через мегафон жандармской машины, чтобы те из них, кто видел доктора пятнадцатого числа после шести часов вечера, явились в аюнтамиенто для дачи показаний?