Заслон(Роман)
Шрифт:
— Нет, мне пора домой. — Алеша вскочил на ноги и, застенчиво улыбаясь, пояснил: — Я ночь на вахте стоял, а днем отдохнуть не удалось.
— Бывает. Это бывает… — Булыга внимательно посмотрел ему в глаза и встал, высокий и тоненький, как лозинка, пропуская из-за стола Алешу.
Бородкин бережно свертывал старую, потрепанную карту, а Вениамин, распахнув окно в ночь, — пусть тут немного проветрится, — пошел впереди Алеши, чтобы придержать собаку и закрыть ворота. Проходя по двору мимо освещенного окна своей комнаты, он вскочил на цоколь дома, просунул
— Вы вот что, буйны головы, располагайтесь у меня, как дома, а я где-нибудь приткнусь. Я тебя, Булыга, разбужу к поезду!
В годы интервенции в Свободном стояли японцы. Отсюда они совершали кровавые набеги на Черновку, Мазаново и Бочкарево, растекались по всей области и возвращались в него снова. Убитых «защитниками» свободненцев находили тогда на болотистых берегах Джелуна и Бардагона, на песчаных откосах Зеи, на подступающих к городу сопках. Когда японцы схлынули в Приморье, город стал большой деревней без прошлого, — потому что здесь не занимались сельским хозяйством, и без настоящего, — потому что не было и намека на промышленность. В Свободном насчитывалось свыше семи тысяч жителей, обреченных на безработицу и голод. Отцы семейств ринулись в поисках удачи на прииски. В городе остались только старики, женщины и дети да несколько десятков железнодорожников, на обязанности которых лежало поддерживать дорогу да изредка встречать и провожать приползающие из синих далей полуживые поезда.
Булыга приехал в Свободный ранней осенью, когда окружающие город кольцом березняки еще трепетали на ветру прозрачно-желтой листвой. Было в окрестностях Свободного странное очарование, но сам город поражал мертвящей пустотой и скукой. Люди боялись надвигающейся зимы и в каком-то оцепенении почти ничего не предпринимали для ее встречи. Основное в этом суровом климате было обеспечить себя топливом. Вокруг шумела тайга, но горожане идти в дебри в одиночку опасались — мало ли какие могут произойти встречи! А вывозить? Город обезлошадел: японцы загубили немало коней, и оставшиеся ломовые извозчики заламывали такие цены, что волосы вставали дыбом.
Сашу приютили на одной из центральных улиц, в домике Орликов. Глава семьи подался на заработки, и вот уже второй месяц о нем не было ни слуху ни духу. Хозяйством заправляла Екатерина Мефодьевна, мать шестерых детей, не старая еще, худощавая женщина с тронутым оспой желтоватым лицом. Она не удивилась, когда шестнадцатилетний Митька привел в дом незнакомого парнишку, — он недавно записался в комсомол, и теперь можно было ждать от него чего угодно, — но украдкой вздохнула: с хлебом было туговато.
Пока доваривалась картошка и девочки накрывали на стол, Дмитрий увел Булыгу в сарай, и они принялись за укладку наваленных грудой обрезков досок.
— Старшая сестра твоя тоже комсомолка? — поинтересовался Булыга.
— Муська-то? Нет, она епархиальное окончила в Благовещенске.
— Работает?
— А где? Кабы отец не сглуповал — завез нас сюда — может, там и устроились бы. В Благовещенске школ много.
— Как
— Здесь нас никто не знает. Отец и то нигде не смог устроиться. Разруха.
— Ты, выходит, в доме за старшего?!
— Ага. У нас в семье девчонок четыре, да меньшой брат Ванюшка. Он во вторую ступень бегает.
За скудным ужином разговор взрослых вертелся вокруг Благовещенска. Младшие девочки поглядывали на гостя с чисто детским любопытством. Тринадцатилетний мальчик заметно дичился и закрывался задачником. Сразу же после ужина Митька потащил инструктора облкома в железнодорожную мастерскую, где их уже ждали.
Цементный пол был сбрызнут водой и чисто выметен. Ребята в старенькой заплатанной одежонке умыты и причесаны, только у одного, сидевшего, скрестив ноги, на полу, лицо казалось пропыленным.
— А ну, Орлик, докладывай, кого ты к нам привел? — спросил парнишка, весело поблескивая узкими глазами. — Чи он тебе брат, чи сват, что ты зараз, как с ним поздоровкался, к себе домой потащил?
— Я бы и тебя прихватил, кабы знал, что ты прежде чем на собрание идти, не догадаешься помыться!
— Что я — барышня-белоручка? Видишь, какие мозоли? — показал он измазанные солидолом руки.
— Знаешь, поди умойся, потом будем говорить.
— Ладно, — покраснел вдруг слесаренок. — Откуда человек-то? — спросил он уже серьезно, старательно вытирая лицо кинутой кем-то обтиркой.
— Этот товарищ из Благовещенского РКСМ, — сказал Орлик, окинув лица ребят быстрым взглядом. — Зовут его Сашкой, а фамилия ему Булыга. Хочет он нам рассказать о текущем моменте.
Ребята пошептались, и худенький паренек в огромных солдатских ботинках с обмотками и в сдвинутой на затылок кепке негромко попросил:
— Пусть про РКСМ расскажет. Что нам нужно делать, как мы есть комсомолы, и откуда такое взялось?
Митька сделал свирепое лицо: выходит, все, что он им внушал, летело на ветер? Он кашлянул и сказал:
— Как будто ты не знаешь, что нам нужно делать! Советскую власть, вот что! Возьмем, к примеру, это электричество, — он ткнул пальцем в висевшую под потолком лампочку, — оно теперь твое и мое, а месяц тому назад им Данилиха одна владела. «Моя, говорит, электростанция, захочу — и будет коммуния при лучинке свои собрания проводить». Отобрали у нее электростанцию. Это есть борьба с частным капиталом. Верно я говорю? — обратился он к Булыге.
— Верно, — подтвердил, любуясь его молодым задором, Саша.
— Наша электростанция, наши мастерские… — горделиво повел рукой ободренный поддержкой Орлик. В этот миг электричество погасло, и ребята грохнули хохотом. Громче всех смеялся Булыга. Насмеявшись вволю, он высказал предположение, что электростанция еще не привыкла к своим новым хозяевам.
— Да на ей дров нету, — подал голос кто-то невидимый в темноте. — Подкормить, вот и привыкнет.
— Ну это дело нетрудное, — послышался голос Булыги. — Не такие люди комсомольцы, чтобы стукаться в потемках лбами. А что ж мы, братцы, станем делать?