Заслон(Роман)
Шрифт:
«Влюбился наш Алешка, — подумал Марк и нахмурился, — мечтательный стал. Не увела бы его эта девчонка в сторону от нас. Беленькая, тихая, нежная… надо бы к ней присмотреться».
«Разве я был бы сейчас так спокоен душой, если бы не знал Оли, — размышлял в это время Алеша. — Жаль, что она уехала на лето к тете…»
Оба они не обращали внимания на стоящий вокруг гомон и суету. Марк закурил дешевую папиросу. Алеша отвел рукой пахнувший в лицо дым.
— Не нравится?! — усмехнулся Марк. Странная у него была усмешка резко очерченных, неулыбчивых
— Что с тобой? — пытливо вглядываясь в него, спросил Алеша, только сейчас заметив, как обострилось и потускнело лицо Марка. — Болен ты, что ли?
— Ни-че-го, — раздельно отчеканил Марк. — Напрасно ты всполошился.
— Нет, ты не виляй. Думаешь, я не замечаю, как ты стаял?
— Стаял… Снегурочка я, что ли? Нечего и замечать, узоры на мне не написаны.
— Ладно! — вскипел Алеша. — Я в чужую душу лапу засовывать не намерен. — Он вскочил на ноги. Марк потянул его за край рубахи, и они снова очутились рядом.
— Видишь ли, Леха… — Марк ткнул папиросу горящим концом в землю. — Я давно думаю…
— Да ты не мямли. Не маленький, пойму.
— Решил на фронт проситься! — резанул ладонью воздух Марк. — Надоели мне эти тары-бары-растабары. Разве у нас нет сил… — Он задохнулся от волнения и стиснул зубы так, что они заскрипели.
— А ученье? — спросил Алеша.
— Отсиживаться за партой, когда в Приморье, что ни час, люди гибнут?!
— Не тот разговор! — опять вскочил на ноги Алеша. Марк поднялся тоже. — Не отсиживаться, а каждый день приобретать знания, которые очень скоро пригодятся.
— Мне? Для собственной шкуры?! Да мне, лично, ничего не нужно. Там огонь, кровь, смерть на каждом шагу, а я буду бояться кляксу на чертеж посадить? Если бы и в девятнадцатом мы так рассуждали, стонать бы нам всем и теперь под японцами!
— Чудик! То время другое было.
— Значит, если в нашей области враг, то мы на него скопом? А приморцы пускай отбиваются сами? Моя область, мол, с краю, я ничего не знаю?
— Ой дурень! С голыми-то руками не навоюешь, а?
— Зачем с голыми? Оружие дадут!
— А для того, чтобы было что давать, деньги требуются. Ты разуй глаза и погляди вокруг: все прииски, все рудники принадлежат нам, народу. А где специалисты — инженеры, техники, штейгеры, где? Я тебе отвечу: тех, что шли с народом, белогвардейцы прикончили, те, что были контрой, границу перемахнули и идут с «белой ратью». Знания-то твои в первую очередь республике нужны. Пролетариату, который тебя кормит и учит.
— Все это мне ведомо, — сказал упрямо Марк.
— А ведомо, — Алеша приподнялся на носки и опустился снова, — так раскинь мозгами, где твое место.
Неслышным шагом подкрался Шура, обнял обоих за плечи:
— Об чем, братишки, разговор?
— О погоде, — огрызнулся Алеша. — Ему, видишь ли, прискучило с нами, — кивнул он на Марка. — Тесно стало его богатырской натуре. На фронт задумал проситься.
— Только-то, — протяжно свистнул Шура. — Не горюй, Маркуша, придет и наш
— Где объявился? — перебил его Марк.
— Ну где? Известно, в Приморье, куда все охвостье скатывается.
— Я и говорю: на фронт идти надо. Шурка, подадимся вместе?
— А тут тебе не фронт? Забыл прошлую зиму, когда каждую ночь мирных граждан режут, колют, давят? Граница-то вот она, рядом…
— Вот и нужно врагов вышвырнуть с земли нашей и границы на замок запереть! — взорвался Марк. — И это должны сделать мы, чоновцы, а мы книжками от жизни отгородились!
— Да сотни амурских комсомольцев рвутся на фронт, — не менее горячо возразил ему Алеша. — А директива крайкома требует усиления военного обучения и укрепления среди членов союза воинской дисциплины. Эх, жаль, Мацюпу у нас отозвали, он бы тебе разъяснил! Времена партизанщины прошли. Жди, когда позовут. И пойдешь, когда скажут: «Иди!»
Все так же придерживая за плечи, Шура повернул их к выходу и помахал рукой сидевшей на скамейке с другими девушками Рыжей.
— Посидели бы с нами, — пригласили девчата.
— Некогда, девочки, государственной важности дела решаем!
— На кого он опирается, Молчанов этот? — озабоченно спросил Марк.
— Да уж не на самого себя, — торопился выговориться радостно оживленный Шура. — Америка его приголубливает. Японский микадо по головке гладит. У него Поволжская бригада сабель в тысячу, говорят, а командует ею какой-то Сахаров.
— Молчанов… Сахаров… — протянул Алеша в раздумье. Он наклонился и, подняв лежавшую у забора астру, стал расправлять привядшие лепестки. — В самом деле, не слыхать было про таких.
— Колчак, Семенов, Каппель, Калмыков, Меркулов… теперь вот эти! Сколько их еще повылазит на нашу голову? — спросил, не ожидая ответа на свой вопрос, Марк.
Озорно приподнявшись на цыпочки, Алеша взъерошил темную россыпь Шуриных волос:
— Может, Сахаров последний, и суждено нашему Макару срубить эту сахарную голову. Ведь срубишь, Марк, если пойдешь?!
— Или он срубит мне, — снова помрачнел Марк. Шура и Алеша переглянулись.
— А у него руки коротки! — беспечно воскликнул Шура и, запрокинув голову, негромко запел:
Мы кузнецы, и дух наш молод, Куем мы счастия ключи…Алеша и Марк подхватили знакомый мотив.
Густые сумерки окутали притихший город. Электричество не горело. По необъяснимой причине на электростанции опять выбыли из строя котлы. Пустынным берегом Амура в сторону Рогатки шел комсомольский патруль. Река медленно и бесшумно катила навстречу свои тяжелые волны. В прибрежных фанзах Сахаляна вспыхивали неяркие огоньки, и казалось, что тьма здесь, на левом берегу, с каждым шагом становилась гуще, таинственней и опасней.