Застарелая влюбленность
Шрифт:
– - Хелена Августа Лоренц, согласны ли вы стать моей женой?
– церемонно спросил Питер, взяв обе ее руки в свои.
Она на мгновение замерла, рассматривая морщинистые щеки и выцветшие глаза Питера, потом кивнула:
– - Согласна. А ты, Питер Абдулла Кванзи, согласен ли ты стать моим мужем?
Он очень серьезно кивнул:
– - Будешь ли ты, Хелена любить меня в радости и печали, в здравии и болезни? Будешь ли ты рядом до конца?
Она также кивнула и ответила:
– - Буду. А ты, Питер, будешь ли также любить меня и быть рядом до конца?
– - Клянусь, - горячо ответил он и она улыбнулась.
Роботы одновременно подали им коробочки с золотыми
Они поцеловались и, обнявшись в нежности, застыли, не видя ничего из-за слез, закрывших глаза.
За их плечами неподвижно стояли роботы, и медленно таяли в воздухе голограммы людей и зданий. Они стояли, обнявшись, молчали и тихонько плакали.
Это была самая лучшая осень за многие-многие годы. Они гуляли по городу, сидели на многочисленных идеально чистых лавочках на улицах и в парках, пили чай и кофе в разных кафе и ресторанах. Дегустировали блюда, названия которых со смехом пытались выговорить. Танцевали все танцы, что помнили и выучили несколько новых.
Хелена дала волю своему творчеству и сажала цветы где только могла - в подвесных горшках и на клумбах, на подоконниках пустых домов, в парках и во внутренних палисадниках. Она придумывала сложные клумбы, а Питер притворно хмурясь ворчал, что энергии, которая она пустила на украшательство, в старое время хватило бы, чтобы отправить экспедицию к орбите Плутона. Где-то там она и летала, кстати, и по прежнему слала научные данные, которые некому было обрабатывать.
Хелена смеясь, махала на него рукой и излагала следующую идею. Цветы она любила разные, но больше всего розы.
– - Весной они расцветут, Питер, говорила она.
– И весь город будет в розах. Представляешь, как это будет красиво? Я всю жизнь мечтала, чтобы идти по городу, а со всех сторон - розы, и запах их на каждой улочке.
Питер нежно улыбался в ответ ее детскому восторгу и тихо млел от радости.
В конце зимы Хелена уговорила "своего ворчливого замшелого пня" выбраться в путешествие. Питер уже много-много лет не выбирался из города, и, хотя ему не хотелось в этом себе признаваться, он просто боялся оставить привычные стены и распорядок дня. Вначале он был резковат и тут они впервые поругались. Впрочем уже на следующий день, Питер пришел извиняться, притащив букет свежих роз и собственноручно накарябанные ужасные стихи о любви. Хелена растаяла и простила.
Они решили посетить все памятные места своей юности и города, о которых читали и которые когда-то хотели посмотреть, да все не находили времени.
– - Время, Питер, такая штука - сказала ему Хелена, - ты думаешь о том, что у тебя его много, и можно завтра или через год успеть сделать все, что хочется. Но теперь под старость ты отчетливо понимаешь, это иллюзия. Есть только сегодня и сейчас. То, на что не хватило времени за последние пятьдесят лет так никогда и не наступит, если срочно не выскочить из колеи и не начать переделывать все, на что никогда раньше его не хватало.
Начать они решили с поисков маленькой Германии ее детства. Уцелевшие маленькие городки в отрогах Альп не затронутых ни войной ни послевоенным безумием.
Для путешествия Питер выбрал прогулочную стратосферную яхту премиум-класса. Ее в городе не было, и он заказал ее со склада в центре Британских островов, где давно хранились всякие штуки не для каждодневного использования.
Полулежа в амортизационных креслах они с любопытством разглядывали пятна зелени прерываемые прямоугольниками городов и
Родной городок Хелены, в котором она выросла девочкой, превратился в пыльную могилу. Когда отсюда ушли последние люди они не удосужились оставить достаточное количество ремонтной инфраструктуры и за последние десятки лет большая часть зданий развалилась и заросла травой. В городе работала всего одна электростанция и роботы поддерживали в порядке только небольшую часть центра города - мэрию с ее операционным муниципальным центром, площадь и пару кварталов с музеями и гостиницами человек на триста. Дальше зеленели молодые деревья, разворотившие каменную брусчатку, сиротливо чернели провалы разбитых ветром и ветвями деревьев окон. Окраины городка и вовсе скрылись под зеленой завесой кустарников и ползучих лиан. Большая часть домов там просто развалилась или превратилась в голые каменные остовы. Среди развалин высились блестящие красивые "умные" дома последних поколений, которые умели чинить себя сами. В них вся мебель и все вещи стояли по своим местам и ждали хозяев. Аккуратные огородики за такими домами были ухожены, а цветы политы.
Некоторые из них, впрочем, тоже сдались времени, поврежденные ударами молний, пожарами, или просто выработав ресурс.
Хелена с трудом нашла развалины своего дома, постояла, держась рукой за нагретую солнцем каменную стену, помолчала, и тряхнув головой ушла к яхте.
– - Что будет Питер, с миром, когда все уйдут?
– спросила она его тихо, глядя, как уплывают вниз оплетенные вьюнками стены средневековой кирхи, чьи каменные стены упрямо сопротивлялись разрушению.
– - Все равно когда-нибудь все бы закончилось.
– ответил Питер, с печалью глядя на ее покрасневшие глаза, и пальцы, теребящие край платья.
– Ни планета, ни солнце не вечны. Роботы проработают еще тысячи лет, но когда-нибудь и у них закончится ресурс. Но что нам с тобой до них - что будет здесь завтра или через тысячу лет, когда у нас есть только сегодня? Сейчас будет Средиземное море на чьем берегу я вырос. Оно теплое, а подводные цветы не хуже твоих любимых роз.
Мальчишкой я нырял за всякими вещицами в порту, когда торпедировали теплоход. С аквалангом, можно было за два-три часа насобирать столько всего, что хватило бы после продажи на месяц жизни. У самых отважных, кто нярыл глубже всех, правда, потом из ушей текла кровь, но это стоило того. Ведь у них были семьи - десяток младших братишек и сестричек.
Он замолчал, потом тряхнул головой и добавил:
– - Там такие красивые водоросли и рыбы, Хелена, ты обязательно должна их увидеть.
Он с надеждой глядел на нее, но она была печальна. А потом вместо прогулки по берегу роботы углядели в показаниях ее датчиков неприятности и заставили день отлеживаться под капельницей.
Питер почти все время просидел возле ее кровати, поглаживая своими артритными пальцами ее сухую ладошку. За стенами яхты ветер пустыни катил песчаные барханы и солнце слепило глаза. Питер как-то сделал стену прозрачной, но увидел лишь остатки старого шоссе с черными, словно окаменевшими от старости, остовами бензовозов, подорванных здесь давно сгинувшими фундаменталистами, и торчащие столбы электропередачи из песка. Люди ушли отсюда очень давно.
Иногда он фантазировал о том, как в отдаленных уголках пустыни кочевники продолжали поить верблюдов в оазисах, руками делали себе посуду и упряжь и кочевали с места на место, не ведая, что на остальной земле люди, пресыщенные любыми благами, постепенно вымерли от старости - болезни, от которой лекарства так и не придумали тогда, когда было еще кому думать.