Застекленная деревня
Шрифт:
— Слушайте, слушайте, — усмехнулся Джонни.
Судья Шинн перестал шагать и склонился над столом, теребя блокнот и искоса глядя на Джонни.
— Простите, — извинился Джонни. — Но я по горло сыт словами.
— Я тебя не упрекаю, — кивнул судья. — Давай перейдем к делу. Предположим, я назову тебе подлинную причину моего желания включить тебя в жюри.
Джонни уставился на судью.
Старик задумчиво разглядывал его, пощипывая губу.
— Ну? — осведомился Джонни.
— Нет, — сказал судья. — Я позволю
Эдди Пэнгмен стоял на часах перед церковью. Он больше не выглядел несчастным. Эдди браво вышагивал взад-вперед, насвистывая на ходу, а его продолговатое лицо светилось от возбуждения и казалось совсем детским.
Он с серьезным видом пропустил судью и Джонни.
Дрейкли Скотт, патрулировавший церковь сзади, походил не на мальчика, увлеченного игрой, а на мужчину, который вернулся к детству, стараясь спастись от трудностей взрослой жизни. Его прыщавое лицо было мрачным, а узкие плечи напряжены.
При виде двух мужчин Дрейкли насторожился, а в его глазах промелькнула обида, которую Джонни заметил в лавке Питера Берри в пятницу утром.
— Не знаю, должен ли я пропускать вас, судья, — с вызовом заговорил он. — Хьюб Хемас говорил…
— Вот что я скажу тебе, Дрейкли, — прервал его судья Шинн. — При первой же попытке со стороны Джонни Шинна или меня позволить заключенному бежать можешь стрелять на поражение. Это достаточно справедливо?
Паренек густо покраснел.
— У кого ключ от кладовой с углем?
— Его охраняют, — пробормотал Дрейкли.
Они спустились по крошащимся ступенькам в церковный подвал. Джонни быстро моргал после яркого солнца. Когда его глаза привыкли к темноте, он разглядел над головой дубовые балки с остатками коры и неровными следами топора. В подвале находились старомодная угольная печь и кладовая. Дверь кладовой была слегка приоткрыта; отпертый замок свисал с выглядевшего новым крючка. Свет проникал сквозь щели в стенах.
На стуле лицом к двери с ружьем на коленях сидел Мертон Избел. Стул был частью старой сломанной церковной скамьи.
— У него кто-то есть, Мерт? — спросил судья.
— Мистер Шир.
Судья Шинн коснулся руки Джонни.
— Прежде чем мы войдем…
— Да?
— Я хочу, чтобы ты притворился, будто он тебя интересует.
— Ковальчик? Но так оно и есть.
— Задавай ему вопросы, ладно?
Джонни кивнул.
На стук судьи ответил голос священника, и они вошли в кладовую.
Единственный уголь, который увидел там Джонни, был сложен в углу маленькой кучкой, вероятно оставшейся с прошлой зимы. Но угольная пыль была повсюду. Правда, пыль пытались подмести — наверняка Ширы, — но движения заключенного разбрасывали ее снова. Стены покрывала сажа.
Единственное окошко на верху стены было недавно забито досками. Помещение освещала 25-ваттная лампа, свисавшая с потолка в проволочной сетке.
Джозеф Ковальчик сидел на краю койки, потягивая из стакана горячий чай. На складном столе были разбросаны остатки пищи. Когда они вошли, мистер Шир складывал тарелки на поднос.
— Мы отлично пообедали, — весело сказал священник. — Он попросил чай в стакане с лимоном и вареньем. Европейский стиль. Судья, вам не кажется, что он выглядит гораздо лучше?
— Кажется, мистер Шир. — Судья посмотрел на тарелки. — Знаменитые отварные блюда Элизабет?
— Кто-то должен заботиться о его телесных нуждах, — твердым голосом произнес священник. — Я бы хотел что-то сделать с этой угольной пылью.
— Вы творите чудеса, мистер Шир.
В одном из углов стоял белый ночной горшок. Священник подобрал поднос и вышел. Дверь осталась открытой.
Мертон Избел наблюдал за ними, сидя на стуле. Заключенный вздрогнул, словно только что заметил посетителей, поставил пустой стакан и начал вставать.
— Сидите, Ковальчик, — сказал судья.
Ковальчик опустился на койку, уставясь на Джонни.
На нем снова была собственная одежда — Элизабет Шир, очевидно, постаралась почистить и заштопать ее, хотя и с плачевным результатом. Серую фланелевую рубашку она постирала и выгладила. Ботинки либо оказались не подлежащими ремонту, либо отцы деревни велели их конфисковать — на ногах у Ковальчика были матерчатые шлепанцы, по-видимому принадлежащие мистеру Ширу. Бесцветные волосы были расчесаны. На лице, помимо распухшей губы, отсутствовали следы избиения.
Светлая с проседью щетина заметно отросла — Джонни подозревал, что мистеру Ширу не позволили снабдить заключенного бритвой. Темно-серая кожа обтягивала торчащие скулы, оттопыренные уши и низкий лоб с густыми бровями, под которыми поблескивали глубоко запавшие глаза. Тощая шея с болтающимся кадыком напоминала шею индюка. Руки были мозолистыми, с распухшими суставами и потрескавшимися ногтями. Он держал их между бедрами, наклонившись вперед, как будто все еще ощущал боль в паху.
Ковальчик выглядел лет на шестьдесят пять — было трудно представить, что в действительности ему лишь слегка за сорок.
— Этого джентльмена, — снова заговорил судья Шинн, — интересует ваша история, Ковальчик. Ему не раз приходилось беседовать с людьми, оказавшимися в беде. Его зовут мистер Шинн.
— Шинн, — повторил заключенный. — Мистер Шинн, что они мне сделать? — Он говорил медленно, с сильным акцентом.
Джонни посмотрел на судью. Старик кивнул.
— Вам известно, Ковальчик, почему вас посадили в этот подвал? — спросил Джонни.
Человек на койке поднял худые плечи и снова опустил их. Это был жест Старого Света, означающий: «Известно или нет — какая разница?»