Затем

Сосэки Нацумэ

Дайскэ заглянул в комнату сёсэя у самого входа, приветливо поздоровался В прошёл прямо в комнату, где за пианино сидела невестка. Возле неё стояла Нуико в кимоно с длинными рукавами, с распущенными, как обычно, ниспадающими на плечи волосами. Стоило Дайскэ взглянуть на её волосы, как он сразу же представлял себе девушку на качелях. Чёрные волосы, розовая лента, жёлтый шёлковый оби — всё это развевалось на ветру и плыло в воздухе: картина, достойная того, чтобы запечатлеться в памяти.

Мать и дочь одновременно оглянулись.

— Ах! — воскликнула Умэко.

Нуико молча подбежала

к Дайскэ, схватила за руку и потащила к пианино.

— А я иду и думаю, что это за маэстро здесь играет.

Умэко, смеясь, замахала на него руками:

— Сыграйте, пожалуйста, это место, Дай-сан.

Дайскэ сел за пианино и, глядя в ноты, заиграл. Пальцы его уверенно скользили по клавишам.

— Вот так, наверно, — произнёс он, поднимаясь.

Примерно с полчаса то мать, то дочь разучивали один и тот же пассаж. Наконец Умэко встала:

— Хватит. Пойдёмте есть. И вы, Дай-сан, с нами, пожалуйста.

В комнате уже сгустились сумерки. Звуки музыки, изящные белые руки невестки и племянницы, наконец рисунки, украшавшие верхнюю часть стены, заслонили собой и Митиё и деньги, которые он собирался для неё раздобыть. В полумраке лишь отчётливо вырисовывались ярко-синие волны с белыми брызгами пены, а над ними гряда золотистых облаков, которые художник изобразил по просьбе Дайскэ. Меж облаков видны были силуэты исполинских женщин со спутанными волосами, извивающихся в неистовой пляске. Это тоже была фантазия Дайскэ уподобить Валькирий облаку. Он хотел, чтобы силуэты женщин лишь угадывались, сливаясь с облаками и образуя причудливый клубок. Но у художника так не получилось, и, увидев картину в готовом виде, Дайскэ был слегка разочарован. Когда они с Умэко выходили из комнаты, Валькирии почти не были видны, так же как и яркое синие волны. Лишь смутно белели гребни волн.

В столовой уже зажгли электричество. Поужинав вместе с невесткой и детьми, Дайскэ попросил Сэйтаро принести из комнаты брата манилу и, дымя сигарой, болтал о разных разностях. Вскоре Умэко отправила детей готовить уроки, и они с Дайскэ остались наедине. Как-то неловко было ни с того ни с сего завести разговор о деньгах, и Дайскэ решил подойти к нему исподволь. Он спросил, куда так спешили отец и брат в колясках с двумя рикшами, сообщил, что недавно брат его угощал, поинтересовался, почему невестка не была на пикнике в Адзабу, раскритиковал китайские стихи отца, как пустую забаву. В ходе разговора выяснился один любопытный факт. Отец и брат развили такую бурную деятельность, что последние четыре-пять дней не могли даже толком поспать. «А что, собственно, происходит?» — с невозмутимым видом спросил Дайскэ. Невестка тоже очень спокойно ответила, что, видимо, что-то происходит, но ей ничего не известно, поскольку ни отец, ни брат в дела её не посвящают. «Лучше скажите, Дай-сан, что вы думаете о вашей наречённой?» — начала было Умэко, но в этот момент появился сёсэй. Он сообщил, что старый господин в молодой господин вернутся поздно, только что звонили по телефону, и если придут такие-то, то пусть идут в такой-то ресторан. Как только сёсэй ушёл, Дайскэ, опасаясь нудного разговора о женитьбе, поспешил сказать:

— Кстати, сестрица, у меня к вам небольшая просьба. Дайскэ минут десять излагал суть дела, а потом сказал:

— Решайтесь же, выручайте меня.

Умэко внимательно его выслушала, очень серьёзно произнесла «так» и спросила:

— Ну, а когда вы рассчитываете вернуть долг?

Вопрос был неожиданным для Дайскэ. Он молчал, теребя пальцами подбородок и испытующе глядя на невестку. Тогда Умэко ещё более серьёзно сказала:

— Только не сердитесь. В моём вопросе нет ни капли иронии.

Дайскэ и не думал сердиться. Просто он не был готов к такому вопросу и решил, что умнее всего промолчать, независимо от того, собирается он возвратить долг или не собирается. Поэтому единственное, что ему оставалось, — это спокойно принять удар. Полагая, что ей удалось наконец взять верх над непутёвым младшим братом, невестка очень просто сказала:

— Вы совершенно со мной не считаетесь, Дай-сан… Нет, нет, я не собираюсь вас отчитывать. Но это действительно так, ничего не поделаешь. Верно?

— Не знаю, что и сказать, настолько вы нынче строги и серьёзны.

— Не надо хитрить. Я ведь всё прекрасно понимаю. Признайтесь, что я права. Иначе мне будет трудно продолжать разговор.

Дайскэ улыбался и ничего не отвечал.

— Верно? Ну вот видите. Впрочем, это вполне естественно, и я не в обиде. Сколько бы я ни старалась, мне до вас не дотянуться. Но нас с вами такие отношения вполне устраивают, и никто ни к кому не в претензии. Так ведь вы и отца ни во что не ставите.

Дайскэ нравилось прямодушие невестки, и он ответил:

— Да, иногда случается. Умэко весело рассмеялась.

— И старшего брата ни капельки не уважаете.

— Брата? Нет, брата я уважаю, и даже очень.

— Неправда. Надо быть до конца откровенным, раз уж мы завели такой разговор.

— Ну, может быть, в каких-то вопросах я не согласен с ним.

— В этом всё и дело. Вся наша семья ничего для вас не значит.

— Виноват, грешен.

— Зачем оправдываться, если, по-вашему, иного отношения мы и не заслуживаем?

— Оставим это, пожалуй. Вы что-то нынче очень уж суровы.

— Может быть. Но это не опасно. До ссоры дело не дойдёт. Мне только интересно знать, как это вы, такой великий человек, снизошли до того, чтобы просить у меня взаймы? Право же, смешно! Вы можете сердиться, полагая, что я так говорю, пользуясь вашим затруднительным положением. Но в этом случае вы будете неправы. Я просто хотела сказать, что, когда нет денег, даже такая персона, как вы, идёт на поклон к ничем не примечательной женщине вроде меня.

— Совершенно справедливо. Вот я и обращаюсь к вам с покорнейшей просьбой.

— Вы никак не хотите отнестись серьёзно к моим словам.

— Отчего же? Я вполне серьёзен.

— Ну что ж, возможно, это один из ваших многочисленных талантов — к серьёзным вещам относиться несерьёзно. Но что вы станете делать, если никто не даст вам денег, каким образом выручите ваших приятелей? В подобных случаях даже самый замечательный человек оказывается бессильным, как нищий рикша. «Следует отдать должное невестке, доводы её бесспорны», — с удивлением подумал Дайскэ. Ведь он и сам почувствовал собственную беспомощность, как только дело коснулось денег.