Затерянный храм
Шрифт:
– Потому что каждый час, который он просидит тут, поджидая нас, мы используем на то, чтобы убраться отсюда подальше.
Большую часть дня они прошагали в сторону горного массива, поднявшегося с восточной стороны горизонта. Перед самыми сумерками нашли пустую пастушью хижину на высокогорном лугу; предыдущий обитатель оставил дрова, одеяла и две банки из военного пайка – наверное, трофеи прошедшей войны. Грант развел огонь, они закутались в одеяла и сели, съежившись, вокруг огня. Вниз, в долины, уже пришла весна, но в горах еще держалась зима. На северных склонах в углублениях там и сям лежали пятна снега, а вершина до сих пор была покрыта белой шубой. Вокруг свистел холодный ветер, и Грант поплотнее завернулся в одеяло. Самым естественным было бы вдвоем закутаться в одно одеяло, как они и делали не раз холодными ночами во время войны, но он не осмелился.
Они поели, и Марина вытащила тетрадь. Поднесла ее к огню, и на страницах заиграли отсветы пламени. Грант боролся с опасением, что шальной уголек может положить конец их поискам еще до начала действий.
– За два месяца до оккупации Пембертон ездил в Афины. Я еще подумала: как странно, что он поехал, – ведь все знали, что немцы наступают, и на пароме почти не было мест, потому что солдаты ехали на фронт. Но он сказал, что ему надо ехать. Когда он вернулся, что-то изменилось. Он ничего не сказал, но я видела, что он захвачен какой-то новой идеей. Находил ли он новый участок для раскопок или предмет, который не мог однозначно классифицировать, он становился таким. Тогда на вилле долго горел по ночам свет, а сам Пембертон становился отстраненным, напряженным. Конечно, в те последние дни все были взвинчены, поэтому мы не очень обращали на него внимание. Потом уже я узнала, что он был на востоке острова, возле Ситеи. Он что-то искал.
– Поэтому ты и ведешь меня на восток?
– Да. – Марина посмотрела на тетрадь и нахмурилась, размышляя. – Если бы он что-то нашел, то записал бы здесь. – Она пропустила пальцы сквозь распущенные волосы. – Но я ничего здесь не нахожу.
Грант потянулся, чтобы заглянуть ей через плечо. В свете костра плыли ряд за рядом аккуратно прописанные символы, такие же далекие и непонятные, как и люди, которые придумали их. Греческие буквы он узнал и даже смог разобрать слова попроще, но значительная часть страницы была, похоже, отдана символам, каких Грант никогда в жизни не видел. Он тронул Марину за плечо и указал в тетрадь:
– Что это?
– Линейное письмо Б.
Он вспомнил, что она уже говорила это у себя в доме, до того, как появились головорезы.
– А что это такое?
– Алфавит. Древняя система письма. Она была найдена в Кноссе примерно пятьдесят лет назад.
– Так он греческий?
Она покачала головой:
– Он появился задолго до греков. И происходит… – Она помолчала, крутя в пальцах прядь волос. – Слышал про Тесея и Минотавра?
– Миф?
Она рассмеялась:
– Там, где работал Пембертон… и я, встречаются история и миф, словно река и море. – Пошарив по земле, Марина подняла небольшой камешек. – Камень – ничто. Но если я сделаю вот так… – Она положила его на бортик из камней, огораживающий костер. – Внезапно он обретает значение. Если люди в будущем найдут его, может быть через две тысячи лет, даже если они никогда не видели очага и не представляют, как он выглядит, то поймут, что человеческие существа построили его не просто так. И будут пытаться угадать для чего. Может быть, в середине круга они найдут следы пепла и сажу на камнях, а то и заржавевшую консервную банку и окурки от твоих сигарет. И они решат…
– Что мы тут ужинали?
– Что это было место проведения ритуалов примитивного столпного культа, несомненно, с фаллическим подтекстом. Что каменный круг был основанием колонны, которой мы, в своем первобытном невежестве, поклонялись. Что мы подносили приношения в металлических коробках и курили слегка галлюциногенное вещество, чтобы вызвать состояние божественного экстаза. Они решат, что зола и сажа появились, возможно, после того, как в ходе завоевательной или междоусобной войны священный столп был сожжен. И эту гипотезу опубликуют в своих почтенных журналах и станут спорить, принадлежали ли подобные места, найденные по всему острову, официальной религии, или тут речь идет всего лишь о соблюдении параллельных местных традиций. И будут абсолютно неправы.
Она подняла камень и отбросила его в темноту. Грант смотрел, как на ее лице пляшет отблеск костра.
– И какое отношение все это имеет к Минотавру? – спросил он.
– Это лишь доказательство, что, когда все остальное забывают, мифы все равно остаются. И иногда мифы, несмотря на свою обманчивость, рассказывают нам о прошлом больше, чем разрушенные стены и разбитые горшки. Никто на протяжении трех тысяч лет не верил, что здесь, на Крите, существовала великая доисторическая цивилизация, но все это время люди помнили историю о Тесее и Минотавре. Даже дети ее знали. А потом, пятьдесят лет назад, сюда приехал Эванс – на то место, которое упоминается в древних легендах. И все нашел. Дворец, похожий на лабиринт. Сосуды в виде быков, статуэтки быков, каменные рога – даже изображения юношей, исполняющих трюки на быках.
– А человеческий скелет, у которого череп с рогами, и клубок ниток рядом с ним?
– Нет. – Марина подтянула колени к груди. – Конечно, мифы искажают прошлое. Но здесь, на Крите, существовала самая ранняя в Европе цивилизация – более чем за тысячу лет до того, как начался золотой век в Греции, и за пятнадцать веков до римских цезарей, а три тысячелетия спустя от нее остались только мифы. Без них Кносский дворец был бы просто грудой камней. Когда Эванс сделал свое открытие, он назвал культуру минойской, в честь легендарного царя Миноса.
В золотистом свете костра ее лицо сияло, словно она, подобно древним сивиллам, могла видеть, что происходило давным-давно, тридцать веков назад. Она, кажется, даже не замечала, что Грант смотрит на нее в упор, пока наконец он не спросил, кашлянув:
– И как это все соотносится с записями в тетради?
– После минойцев остались не только развалины и отдельные предметы. Они оставили нам свое письмо. Было обнаружено два вида – письмо попроще, названное Эвансом линейным письмом А, и более поздний и сложный вариант, который он назвал линейным письмом Б. Большинство найденных образцов были записаны на табличках из сырой глины, которая запеклась, когда дворец горел.
– И о чем там говорится?
– Никто не знает, потому что никому не удалось их расшифровать. Это одна из величайших загадок археологии.
Грант еще раз посмотрел на тетрадь.
– А Пембертон старался разгадать ее?
– Нельзя не попытаться, работая в этой области. Для археологов это все равно что кроссворд, загадка, над которой можно поломать голову долгим зимним вечером у камина. Насколько мне известно, у Пембертона так ничего и не получилось.
– А в тетради?
– Нет… – Марина перевернула несколько страниц. – Слишком аккуратно записано. Он просто занес сюда некоторые надписи, но не пытался их перевести.
– А это?
Указав в тетрадь, Грант повел пальцем вниз по странице. Вверху располагалось несколько строк угловатых значков линейного письма Б, а ниже – простой штриховой рисунок. Он походил на тот, который мог бы сделать ребенок, – два треугольника по бокам от небольшой рамки с заостренными углами и ниже – две зазубренные линии. Выше, в центре страницы, над скругленным куполом словно парило стилизованное изображение какого-то животного, а по бокам его помещались птицы.
– Что-то минойское, – пробормотала Марина. – Но я никогда этого не видела. В собрании Кносского дворца я такого не помню.