Затерянный храм
Шрифт:
Джексон и Марина смотрели на Рида, словно на фокусника, Мьюр же всем своим видом показывал, что все это его абсолютно не устраивает:
– Итак, в магазине были обе половинки таблички, очень хорошо. Но толку от этого, черт возьми, немного, если владельцу лавки выписали билет в Аушвиц. Кто…
Он замолчал. Через море столиков к ним плыл официант в белой тужурке. Наклонившись к Гранту, он прошептал что-то ему на ухо. Грант встал, оттолкнув стул:
– Кто-то хочет поговорить со мной по телефону.
Грант отправился за официантом. Четыре взгляда – подозрительных, любопытных, удивленных, враждебных – сопровождали его. У стойки в холле дежурная телефонистка
– Мистер Грант?
Голос незнакомый, тихий, растягивает непривычные слоги.
– Да, это Грант.
– Слушайте меня. У вашей гостиницы стоит машина. Я вам советую в нее сесть. У вас на это две минуты.
– Какого черта? – возмутился Грант.
– С вами кое-кто хочет встретиться. Чтобы доказать свои добрые намерения, я разрешаю вам взять с собой одного человека. Если хотите, можете взять с собой пистолет, хотя он вам и не понадобится. Две минуты, – повторил голос.
Раздался щелчок – и связь прервалась. Грант махнул рукой одному из рассыльных и вручил банкноту в одну драхму.
– В обеденном зале за столиком сидят трое мужчин и женщина. Позови-ка сюда женщину, да побыстрее.
У него не было времени объяснять, а тем более обсуждать происходящее с Мьюром и Джексоном.
Через минуту из ресторана вышла Марина. Грант окинул ее оценивающим взглядом. Она переоделась к ужину: каблуки, нейлоновые чулки, помада – все как положено. Ей не очень идет, решил Грант. Другим женщинам удается таким образом сделать себя недоступными, а Марина казалась уязвимой, беспомощной, словно честная девушка, которая учится, как ей выдавать себя за другую. Хотя, конечно, выглядела она хорошо, и все обладатели костюмов и форменных тужурок в вестибюле проводили ее долгими сладострастными взглядами.
– Что такое?
Грант предложил ей сигарету, поднес огня и взял под руку.
– В машине объясню.
– В какой машине?
Грант проводил ее до выхода, чувствуя, что они привлекают всеобщее внимание. Швейцар лихо распахнул дверь, и они вышли на крыльцо. На дорожке, под декоративной пальмой, в свете натриевых ламп поблескивал длинномордый черный лимузин. Двигатель сердито урчал.
– Садимся.
Это оказался «мерседес». В машине находился только водитель, который, ничего не сказав, любезно усадил их в шикарный салон и захлопнул за ними дверь. Грант прислонился спиной к сиденью и ощутил какую-то неровность на уровне плеча. Он повернулся. На коже спинки виднелась небольшая, не очень умело заштопанная прореха – примерно такая, какая остается после пули тридцать восьмого калибра. Грант поковырял ее пальцем:
– Кажется, кому-то поездка не очень понравилась.
Машина везла их по пустой дороге вдоль берега. Грант подумал было, что они едут в Афины, но водитель пропустил все повороты и продолжал ехать прямо. Постепенно в черноте впереди по ходу проступили огни. Сначала Грант решил, что это деревни на горных склонах, потом понял, что ночь его обманула. Они прибыли в Пирей, афинский порт, и огни, напоминавшие ожерелья, очерчивали контуры подъемных кранов и огромных судов. Грант стал смотреть в окно на охраняемые ворота и изгороди с колючей проволокой. Их словно везли по музею – каждое судно, будто экспонат, подсвечивалось прожекторами. Некоторые стояли тихо, словно тени, на других кипела жизнь – грузчики, облепив их, как муравьи, избавляли трюмы от привезенного груза. С борта одного из сухогрузов косо свисало расписанное от руки знамя с надписями на греческом и на английском: «США – патриотам Греции».
Они свернули с главной улицы и нырнули в переплетение боковых проездов и переулков, каждый последующий из которых был теснее предыдущего. Когда машина наконец остановилась, Грант решил, что «мерседес», наверное, свернул не туда и теперь не может проехать дальше. Но в этот миг шофер выпрыгнул со своего места и открыл им дверь. Грант едва успел заметить закрытые ставнями окна и намалеванные на стенах политические лозунги, как их уже повели вниз по какой-то сырой лестнице. Входную дверь защищала металлическая решетка – судя по выбоинам и царапинам на дереве, предосторожность совсем не лишняя. Помятая вывеска над дверью изображала фигуру в черном, стоящую в похожей на каноэ лодке. Рядом помигивали неоновые буквы: «».
– Харон, – перевела Марина, хотя Грант и сам мог прочитать. – Перевозчик в мир мертвых.
Грант открыл дверь и оказался в мире, полном музыки и сигаретного дыма. Густота дыма достигала убойной силы – плотное облако остановило его дыхание точно так же, как если бы его ударили под дых. Дым не плавал, не качался, а стоял плотным слоем в конусах света, льющегося из низко висевших ламп под абажурами с кисточками. Помимо резкой волны табака Грант ощутил сладковатую примесь запаха гашиша и, оглядевшись, заметил пузатые кальяны почти на каждом столе. За столами сидели люди, которые, похоже, представляли все слои греческого общества. Дамы в мехах и жемчугах или со слишком ярким макияжем и искусственными брильянтами; мужчины в парадных костюмах, комбинезонах, растрепанной форменной одежде, в рубашках с короткими рукавами и потертых жилетах – все тесно группировались вокруг своих наргиле, передавая свернутый кольцами шланг от одного рта к другому. Никто не стал разглядывать ни Гранта, ни Марину.
В передней части зала на низкой сцене оркестр из пяти человек горбился над инструментами – скрипач, лютнист, музыкант с барабаном, зажатым под мышкой, и еще один, с похожим на цимбалы инструментом, лежащим у него на коленях, словно лоток с сигаретами. Единственный человек, который, кажется, еще помнил, что они выступают перед публикой, был певец – смахивающий на бродягу, в черной рубашке с открытым воротом, – он смотрел на свой микрофон черными, глубоко запавшими глазами чахоточного больного. Грант не понимал слов, но песня в быстром ритме была невыносимо грустной.
У его локтя появился официант и повел их в дальнюю часть зала, где вдоль стены разместились круглые кабинки. Большинство из них были заполнены таким количеством людей, какое могло втиснуться на кожаные диванчики, но одна из самых последних почти пустовала.
В ней сидели всего два человека – один плотный, с шеей, торчавшей из воротничка рубашки, и лицом, которое торчало над шеей, а другой маленький и тощий, его седые волосы были безжалостно зачесаны назад, а усы тщательно подстрижены. Хотя по сравнению со своим спутником он казался совсем мелким, по лицу и поведению сразу можно было понять, кто тут кем командует. Жестом он пригласил Марину и Гранта сесть напротив него.
– Мистер Грант. – Он протянул через стол правую руку, левую он прятал от взглядов, держа ее на колене под столом. Его кожа была сухой и какой-то восковой. – Я Элиас Молхо.
Глава семнадцатая
– Элиас Молхо. Продавец антиквариата. – Пока Грант произносил это, на его языке уже сгустился дым. – Я думал, вы умерли.
Седой мужчина улыбнулся и развел руками:
– Так и есть… как видите.
– Я слышал, вас арестовали нацисты.
Рот Молхо досадливо дернулся: