Затон
Шрифт:
Я ей, понимаешь, в жилетку собиралась поплакаться, а она, вместо утешения, воспитывать меня взялась, – возмутилась Анна.
Ирка загасила сигарету в пепельнице и, широко расставив руки, с чувством продекламировала:
О, несчастное дитя мое! Приди, приди ко мне! Прильни к груди моей! Ороси ее своими горючими слезами!
Анна рассмеялась, а следом за ней – и Ирка. А сразу после ужина Анна отвезла подругу домой.
Дождь прекратился, но видимость от этого стала только хуже. Взвесь жидкой грязи, рассеивающая яркий свет ядовито-желтых уличных фонарей, повисла над дорогой, облепляя машину со всех сторон. Анна сбросила скорость и включила противотуманные фары, но помогло это мало. «Ничего, – решила она, – поеду потихонечку. Ну, подумаешь, приеду на двадцать минут позже… Все равно сразу лягу спать. Может быть, Нюточка сегодня приснится». – Подумала она с надеждой.
Чудесная, непостижимо
Прадед Арсений был богатым человеком, но за годы гражданской все состояние было потеряно. Когда красные окончательно взяли Самару, Арсения арестовали. Видимо, требовали выдать золото и другие ценности. Но у него ничего уже не было, кроме старенького пароходика, который ему до поры до времени удавалось спасать от всевозможных реквизиций на нужды воюющих сторон. Но пароходик этот и так, и так достался большевикам. Недели через две Арсения расстреляли. Прабабка Анна, получив это известие, ушла из дому и пропала без вести. А мать ее, прождав еще какое-то время в Самаре, забрала детей и уехала к себе на родину, в Кинешму. Жить им в Самаре было уже негде. Из собственного дома их выкинули практически сразу же после взятия города красными. Какое-то время они ютились во флигелечке вместе с бывшей прислугой. А потом их выбросили и оттуда. Да и слишком прочно в Самаре к ним приклеился ярлык буржуев-мироедов. А в Кинешме у нее оставался собственный домишко, знали ее там как человека маленького, незаметного, вдову то ли аптекаря, то ли краснодеревщика.
Но видимо, кой-какое золотишко все-таки оставалось, поскольку немолодая уже женщина в одиночку сумела в очень непростое время поднять и поставить на ноги двух ребятишек. И даже дать им высшее образование. А может быть и не оставалось ничего… Все это так… Домыслы. Главным в этой истории для Анны было то, что в ней фигурировал какой-то пароходишко, так же как и во сне.
Осталась от прадеда Арсения и прабабки Анны та самая фотография, которая висит теперь у них в гостиной. Анна нашла потом хорошего фотографа и попросила ее увеличить так, чтобы лицо прабабки было видно во всех деталях. Анна действительно оказалась похожа на свою прабабку, как две капли воды.
А далее последовал рассказ о бабушке, о ее непростой судьбе, так тесно переплетенной с судьбой ее страны, которую она пережила всего лишь на восемь лет. О войне, эвакогоспитале, о санитарном поезде, которым командовала бабушка, о ее любви к женатому человеку и их фронтовой семье. После войны он вернулся к семье, и бабушка осталась одна. А в сорок девятом они случайно встретились на какой-то медицинской конференции. И снова вспыхнула их любовь. И снова бабушке пришлось мириться с ролью любовницы женатого человека. В пятьдесят втором она, уже будучи в зрелом возрасте и окончательно отчаявшись завести нормальную семью, решилась родить себе ребенка. А это было тогда непростым решением. В том же году ее любимого посадили. Оттуда он уже не вернулся.
Анна никогда не задумывалась, почему у нее нет дедушки по материнской линии. Ну, одна бабушка, и одна… Это воспринималось, как данность. Анна удивилась собственной нелюбознательности и … наверное, глупости. Ведь когда ушла бабушка, Анне было уже двадцать лет. А она так никогда и не удосужилась поговорить с ней по душам… Странно… Милая, добрая, привычная домашняя бабушка и такая трудная, трагическая любовь…
После этого Анна не могла не задать себе вопрос: «А я? Люблю ли я Вадю? Или любила? Или…» И как она в поисках положительного ответа ни пыталась анализировать себя и свои чувства, припоминая малейшие детали их отношений, по всему получалось, что не было никакой любви. Ни с его, ни с ее стороны. А что было? Конечно, ей польстило, что такой красавчик как Вадя стал оказывать ей знаки внимания. А как красиво он ухаживал… Каким заботливым, тонким и чувственным умел быть. Конечно, это не могло не вызвать ответной реакции с ее стороны. Но… во-первых, она и сама не уродина, а во-вторых, теперь-то ей совершенно ясно, что такое поведение Вади не исключение, а норма. Он так ухаживает за любой женщиной до тех пор, пока она не становится его. Он не способен искренне любить какую-то одну женщину. Он любит их всех и никого. А она, глупышка, приняла это чучело птицы счастья за настоящее, живое чувство.
Чем больше она думала о произошедшем, чем тщательнее анализировала последние два года своей жизни,
Теперь она испытывала стыд за свой последний разговор с Эдей и желание присвоить себе общую квартиру. Право слово, мелкий негодяй Вадя был не достоин таких радикальных решений. А Эдя… А Эдю она обидела совершенно незаслуженно. Правда, сегодня ей удалось заморозить процесс продажи этой треклятой квартиры, но предстоит сделать еще самое трудное – извиниться перед Эдей и попытаться как-то найти общий язык.
Тогда, готовясь к разговору с Эдей, она мучительно изобретала причину, заставляющую ее покинуть фирму. И тут как нельзя кстати пришелся мамин рассказ про пароход, так удивительно подтвердивший то, что поведала ей приснившаяся прабабка. Анна понимала, что причина эта слишком легковесна и несерьезна, но она решилась мстить, и никакие сомнения уже не могли остановить ее. Эдя тогда буквально умолял ее не покидать фирму, он даже от Вади был готов избавиться, лишь бы Анна осталась. Но она была непреклонна.
Эдя сидел перед ней расстроенный до чрезвычайности.
Ань, я тебя прошу, подумай еще, не торопись, – он поскреб гладко выбритую щеку короткопалой пятерней. – Съезди в отпуск, к теплому морю куда-нибудь. Отдохни месячишко, погрей кости. За мой счет, разумеется. А тем временем ты все спокойно обдумаешь. Знаешь, как бывает; эмоции уйдут, останется трезвая оценка ситуации и здравый расчет. Вернешься, вынесешь свой вердикт. Я тебя уверяю, какое бы ты решение ни приняла, все будет по-твоему.
Нет, Эдя, нет. – Она отрицательно покачала головой. – Нет никаких эмоций. Я просто ухожу по семейным обстоятельствам. Я тебе уже говорила. Предание, все такое… У моих стариков блажь. А я, как послушная дочь, волей-неволей должна поучаствовать в этом мероприятии. Так что, извини…
Эдя поцокал языком, потом криво ухмыльнулся.
Неделю думала, а лучше этой абракадабры ничего не придумала. – Он тяжело вздохнул. – Ань, я все понимаю. Ты решила нас наказать: меня и Вадьку. – Анна хотела что-то возразить, но Эдя жестом остановил ее. – Не перебивай. Дай сказать. Я признаю, что мы это заслужили. Нет, нет, ты послушай. Я говорю это искренне, без всякой рисовки. О Ваде не будем. С ним все ясно, растленный тип. Непонятно только, как ты этого раньше не поняла… Я обязан был тебя предупредить сразу же, как только ты к нам пришла. Но… мне было неудобно говорить с тобой на эти темы. А потом… Я и не знал, что у вас… отношения. – Эдя заметил, как сначала побагровели ее уши, а потом румянец начал переползать на щеки. – Я узнал только где-то около года назад. Вадька пришел и заявил, что вы будете жить в нашей квартире. Я, честно тебе скажу, был потрясен. Ну, я же знаю… какой Вадька на самом деле. И я его попросил тогда, извини, не морочить тебе голову. А он засмеялся и ответил, что вы собираетесь пожениться, а мне… не стоит лезть в чужие дела. Я виноват перед тобой, Ань. Именно тогда я обязан был поговорить с тобой. И рассказать тебе всю правду об этом человеке. Нет, ты не думай, я не собираюсь хулить его. Просто он ищет в женщинах то, чего в них, наверное, нет. И вот он все ищет, ищет… И будет искать всю жизнь. Я мог тебя защитить. Но не сделал этого…
Эдя, мы – деловые люди. Так что давай без этого… Без розовых соплей, – жестко оборвала его Анна. – Что было, то было. Прошлого уже не вернешь и ничего в нем не исправишь. Решение принято, и менять я его не собираюсь. Нам остается только нормально, сохранив человеческое лицо, расстаться. Я… Я честно и добросовестно трудилась, и, считаю, есть и моя доля в достижениях фирмы.
Эдя поднял руки ладонями вперед, как бы сдаваясь в плен.
Кто бы возражал…
Так вот… Я обеспечила тебе немецкий заказ. Его стоимость – три миллиона евро. Это хорошая цена. Ты это прекрасно знаешь. Затрат по этой работе будет на восемьсот-девятьсот тысяч. Максимум – миллион. Два миллиона чистого навара. Да, там будут определенные бухгалтерские проблемы, но это все решаемо. Итак, два миллиона… Грубо говоря, на мою долю приходится шестьсот пятьдесят тысяч. Возражения есть? – Чуть-чуть склонив голову влево, Анна буровила его испытывающим взглядом.