Завещание фараона
Шрифт:
— А Агниппа? — спросил царь.
Старик добродушно усмехнулся.
— А что Агниппа? Она тоже скоро встанет. Поэтому иди, умывайся быстрей! Надеюсь, ты ведь и обтираться будешь? Раздеться, а потом снова одеться надо. Не станет на твое разоблачение никакая скромная девица смотреть, значит, Агниппе ждать придется. А она этого не любит. Нетерпеливая! — Мена снова улыбнулся и, слегка подталкивая в спину, выставил Атрида во двор, в дверях вручив ему полотенце.
«Агниппа ему понравилась! — покачал он головой, посмеиваясь. — Ишь ты! И даже толку нет скрыть. Эх, совсем еще мальчишка!»
Атрид вышел во двор и направился к колодцу, с наслаждением вдыхая свежий утренний воздух, полный головокружительного аромата цветущих яблонь. Аккуратно повесив свою тунику с полотенцем на ветку, он, встав на мокрую от росы траву, сделал комплекс разминочных упражнений, а затем окатился колодезной водой из ведра, охнув от холода и удовольствия.
Сорвав полотенце с ветки, царь яростно принялся растираться, чувствуя, как тело начинает пылать от прилива крови, как холодит разгоряченную кожу утренний воздух. Накинув тунику, он зашагал к дому — и на крыльце столкнулся с Агниппой.
Она была в том же белом гиматии, что и вчера, только волосы оказались не заплетены, а распущены и мощным потоком огненного золота текли по спине и плечам до пят, окутывая свою владелицу, словно плащ.
От восхищения Атрид застыл как вкопанный, растеряв все слова.
Девушка под его взглядом зарделась, как заря, потупилась и, тоже не сказав ни слова, проскользнула к колодцу, скрывшись за яблонями.
Юноша проводил ее взглядом.
Сколько чувств было в его карих глазах!
И мимолетная горечь, что девушка прошла, не подарив даже улыбки, и уважение, поскольку он уже оценил ее ум и благородство души, и печаль — ведь царь знал, что не может признаться ей, кто он, что вынужден обманывать и притворяться.
Грустно вздохнув, он вошел в дом.
Агниппа, укрывшаяся за густыми ветвями яблонь, проводила его взглядом и тоже тихонько вздохнула.
Боги, как понравился ей этот юноша!
Статный, красивый, умный, внимательный… И как он на нее смотрел!
В Египте она тоже ловила на себе полные интереса взгляды иностранных послов, но они не вызывали в ее сердце ничего, кроме раздражения, а подчас и гнева. На нее смотрели, как на товар — оценивающе… Порой просто раздевали глазами. А этот юноша, он…
Он смотрел с уважением.
Прижав ладони к пылающим щекам, Агниппа напомнила себе о гордости.
К счастью, завтракала она отдельно, в своей комнате.
На сей раз еду готовил Мена.
Поднявшись из-за стола после легкого и сытного угощенья — ячменного хлеба, козьего сыра и миски сушеных фиников, — Атрид сказал, что собирается пойти поискать работу, как и говорил вчера, и что вернется к вечеру, и с этими словами вышел из дома.
Шагая по улицам Афин и улыбаясь своим мыслям, царь не замечал ничего — ни беспорядка послепраздничной кутерьмы, ни луж, оставшихся после ночного дождя, ни даже восхода.
Все мысли его были только о золотоволосом чуде, что жило на западной окраине.
Поднявшись по широким ступеням своего дворца, Агамемнон, миновав портик, вошел в просторный мегарон, стены и мраморный пол которого начинало золотить восходящее солнце, вместе со свежим ветром врываясь в зал через просторный главный вход.
Первым, кого Агамемнон, к своему величайшему изумлению, увидел, был Ипатий.
Тот сидел на ступенях трона и хмуро смотрел на вход — осунувшийся и злой.
— Вот так встреча! — улыбнулся Атрид. — Что ты здесь делаешь, друг? Я думал, все еще спят.
— Я дожидаюсь тебя уже с час, о царь, — буркнул советник. — Дела не терпят отлагательств. Я готовился приветствовать своего владыку, когда он проснется, а Фелла сообщила мне, что ты ночью отправился на праздник в город! Я чуть с ума не сошел от тревоги за тебя, мой царь!
Агамемнон усмехнулся.
— Я разве ребенок, который ни разу не держал в руках меч, что ты так обо мне беспокоишься? Или ты думал, Афины, которыми я управляю, опаснее бранного поля? Мне странно слышать такие речи, Ипатий. — Тон Атрида стал неуловимо холоднее.
— Но дела!
— Если бы я о них не помнил, то явился бы позже.
Под взглядом Атрида Ипатий смутился и наконец встал со ступеней.
— Я не хотел оскорбить тебя, о царь… Но, поверь, при одном взгляде на тебя мое сердце обливается кровью! В чем ты? Где ты был? На кого ты похож? Мой царь! Гордость Эллады! — горестно покачал головой молодой советник — ничуть не хуже старушки Феллы. — Еще вчера на площади ты выглядел так великолепно! А теперь? Ты выглядишь, как последний бродяга! Ты! Сын Атрея! Герой богоравный и славный! Пастырь народов, любимец всесильного рока!
Агамемнон, уже не в силах сдержаться, фыркнул от смеха.
— Боги, Ипатий, ну что за чушь ты несешь? Песни аэдов в мою честь всегда меня вгоняли в тоску! Тебе осталось только сказать, что более тысячи стадий два пальца моих разделяют. Но ты-то ведь в певцы, я надеюсь, не собираешься? Или должность первого советника не устраивает?
Ипатий только судорожно вздохнул — и проглотил готовые сорваться с языка слова.
Атрид рассмеялся, поднимаясь по ступеням и садясь на трон.
— Давай, я слушаю, — с улыбкой кивнул он. — Что там у тебя за спешные дела, требующие мчаться к царю до восхода?
— Да… собственно… ничего спешного… — совсем стушевался советник. — Обычные текущие, так…
— Ну, давай, — снова усмехнулся царь.
Подавая владыке Эллады вощеные таблички с записями, Ипатий едва мог сдержать дрожь в руках. Боги! Он и в самом деле позволил себе непростительно забыться. Атрид никогда не допускал давления на себя, никогда не позволял подчиненным переходить в отношениях с ним некую грань. Он не был тираном и не кичился своим положением, мог и пошутить, и посочувствовать, был внимательным и чутким руководителем… но все же именно руководителем.