Завещание фараона
Шрифт:
Все веселой компанией вышли из дома и направились по улице, вдоль соседских заборов, к воротам западной стены, что находились не так уж и далеко.
Перевешиваясь через глухие стены, затеняли улицу тяжелые ветви яблонь, груш, гранатов и смоковниц. И если на фиговых деревьях уже кое-где мелькали среди густой листвы первые зеленые завязи, то груши и яблони устилали уличные камни белоснежной порошей опавших лепестков. А гранаты… Гранаты полыхали пышными яркими цветами, наполняя воздух терпким, горьковатым ароматом.
Атрид подпрыгнул и сорвал один, огромный и алый, с низко нависшей ветки — только листья зашумели, — и с улыбкой протянул его Агниппе.
Девушка со смущенной улыбкой потупилась и взяла.
— Жаль, что у нас в саду таких нет… — пробормотала она. И добавила: — Мена, может, нам тоже посадить гранат? Хотя бы один? Он такой красивый…
Старик только лукаво хмыкнул.
— Саженцы дорогие… Но я подумаю, дочка. — И, весело покосившись на Атрида, добавил: — Дарить гранат, да еще в день подземных богов… Это говорит о серьезных намерениях молодого человека. Хотя, конечно, цветок — не зернышко, но, тем не менее…
И, рассмеявшись при виде лица ошеломленного парня, ускорил шаг, оставив юношу наедине с девушкой. Царь только схватил воздух ртом и застыл, словно статуя.
Агниппа тоже остановилась и с недоумением взглянула на спутника:
— О чем… Что Мена имел в виду?
Атрид встряхнул головой, приходя в себя — и изумленно воззрился на свое золотоволосое чудо. Она не знает такого известного предания?
— Аида и Персефону, — пробормотал он.
Царь и сам не знал, почему пояснил. Может, лучше было бы прикинуться, что понятия не имеет, на что намекнул старик?
Агниппа только озадаченно моргнула. Агамемнон улыбнулся, поглубже вдохнул для смелости — и продолжил:
— Ведь Персефона взяла в дар от Аида зерно граната как символ… — он закашлялся. — Ну, ты поняла.
Голова кружилась. Сердце, кажется, забыло, как стучать.
Девушка только неуверенно пожала плечами.
— Нет…
Глаза Атрида расширились от удивления… но в тот же миг царь, как ему показалось, понял девушку. Ведь прикинуться, что ничего не взяла в толк — пожалуй, в сложившейся ситуации самое верное решение.
Если… Если все хочешь оставить как есть.
Юноша неловко улыбнулся. Он и сам не знал, обрадовала его или огорчила такая реакция девушки.
А если бы она сказала — «да»?
Тогда бы он… Тогда бы…
Вот зачем Мена так сделал?
— Ну… неважно! Просто… просто цветок красивый, ага?
— Очень! — с облегчением улыбнулось золотоволосое чудо, поднося подарок к лицу и с наслаждением вдыхая его аромат. — Пойдем, мы от Мена вон как отстали!
И легко побежала вперед.
Атрид только глубоко вздохнул.
— Догоняй! — обернувшись на ходу, задорно крикнула девушка.
Встряхнув головой, царь сорвался с места и сразу догнал Агниппу.
Они миновали ворота и, свернув вслед за уверенно шагающим впереди Мена на петляющую меж камней тропку, сейчас шли вдоль скалистого обрыва над протянувшимся далеко внизу галечным берегом.
Там распахивалось, докуда хватало глаз, сияющее под солнцем море, и ветер приносил запахи йода и высохших водорослей, качал головки алых ветрениц-анемонов и синие соцветия гиацинтов, росших вдоль тропки, шумел в кронах олив, что высились в отдалении, вдоль дороги на Элевсин, Мегару, Коринф — и дальше, к городам самой Спарты…
— Интересно… — задумчиво произнесла Агниппа, глядя вдаль и крутя в пальцах алый цветок. — А почему брат царя, как говорят, живет в Спарте?
Агамемнон невольно усмехнулся.
— Менелай… — хмыкнул он. — Видишь ли, там все очень непросто… Если говорить одним словом — это политика.
— Политика? — Агниппа с интересом повернулась к своему спутнику. — Я слышала, люди говорят, будто прежний царь, Атрей, Элладу разделил между своими сыновьями, Агамемнону всё, а Менелая будто бы наместником в Лакедемон… Как-то несправедливо, не считаешь? — приподняла бровь девушка. — Агамемнону не слишком ли много будет одному?
— Опять ты его каким-то чудовищем делаешь, — с печальной улыбкой покачал головой царь.
Агниппа только фыркнула.
— А больше люди ничего не говорят, нет? — не удержался Атрид. — Я там детей не кушаю, случайно, а?
— Да при чем тут ты?.. — изумилась девушка. — Про тебя соседи очень хорошо отзываются, — немного смущенно добавила она, краснея и отворачиваясь. — Зачем им про тебя сплетничать?.. Меро… ну, Меропа, наша соседка, так она даже… ну, неважно! — Агниппа махнула рукой.
— Я не знаю, что там говорит Меро — она, конечно, авторитет, — с легкой иронией кивнул царь. — Но Атрей никогда не делил Элладу между на… хм… между сыновьями. Хотя бы просто потому, что правил только Аттикой. Все началось с переворота. Атрея ведь убили, а его сыновей… Знаешь, когда ты всего лишь подросток и посреди ночи просыпаешься от криков, пытаешься что-то понять, а когда понимаешь… Ярость, боль, бессилие… и осознание: единственное, что ты сейчас можешь… обязан сделать — это поскорее хватать младшего и бежать из собственного дома, чтобы этого беспомощного ребенка и тебя тоже не прирезали… родной дядя и двоюродный брат… Словом, неважно! — Молодой человек поморщился, словно от боли. — Погоня, поиски укрытий, потом лесные ночевки у костров, разбойники, дикие звери… Голод, последняя монетка за поясом и на руках младший братишка… И вас травят, как бешеных волков. А ты сам — мальчишка совсем, пятнадцать лет… Эллада тогда не была такой, как сейчас. Теперь Агамемнон все полисы объединил и с Грецией считается весь мир. Лучший флот, самая богатая государственная казна на северном берегу Великого моря. Мы можем выдерживать атаки Персии и не платим ей дань, в отличие от той же Троады или Лидии, например. Люди знают, что такое праздники, могут лишнюю драхму потратить на сладости, на ленточки — детям на подарки. А тогда… В каждой области свой полновластный царек и повелитель. Может, это и спасло сыновей Атрея — когда Аттика осталась позади. Агамемнон тогда по областям метался, выискивая союзников, словно нищий подаяния… — юноша хмыкнул с плохо скрытой горечью. — Видел, что делается в стране. Видел последнюю лепешку в домах крестьян и невыплаканные слезы в глазах женщин, исхудавших от непосильной работы. Видел голодных детей. Видел, что каждый царек творит свой закон как хочет, по праву сильного. Внешние враги грабят и жгут в приграничных областях, а у «владык» этих местечковых нет ни желания, ни силы что-то менять. В конце концов Агамемнон решил, что, если боги будут милостивы и вернут ему власть над Аттикой, он поможет всем тем простым людям, что некогда помогли ему и Менелаю в их скитаниях. Он объединит все области, где звучит греческий язык и чтят Олимпийцев. Сделает Элладу сильной, а жизнь людей — спокойной, богатой и безопасной, свободной от произвола местных царьков и внешних врагов. Он поклялся себе в этом. Ведь даже закон гостеприимства был почти забыт! Может, в паре полисов и нашлись сердобольные правители, которые хотя бы на двери парням не указали, как самозванцам. Брат их деда, например, царь Крита. Покормил, руками с сочувствием развел и дальше в путь-дорогу отправил. Спасибо, хоть его сын, Идоменей, на корабль их посадил.
Агниппа чуть нахмурилась.
— Странно… Они ведь родственники. Почему царь Крита хотя бы просто не оставил их в своем доме? Почему фактически выгнал?
Агамемнон тяжело вздохнул.
— Думаю, дело в его племяннице, Аэропе. Точнее…
— В их матери?
Молодой человек побледнел и закусил губы. Молчание длилось несколько долгих секунд.
— Да, — наконец почти беззвучно выдохнул он. — В их матери. Она… Ее… Атрей приказал казнить ее, когда… Менелаю тогда едва год исполнился. Я… А Агамемнону было пять. Но… думаю, он до сих пор ее помнит…