Завещание Императора
Шрифт:
Валленрод снова перешел к письменному столу и стал рыться в каких-то записях.
— Да, — озадаченно произнес он наконец, — по выходе из дворца ваши следы, в самом деле, на какое-то время теряются. Обычная нерадивость сыщиков. Можете поверить, за это они получили свое… И вы хотите сказать, что в это самое время были в компании упомянутых вами Иван Иванычей?.. Хорошо, допустим, я вам поверю… Но вы там еще упоминали какого-то Джехути. Окажите уж заодно любезность – поясните, коли не трудно, когда и где вы могли видеться с этим господином.
— Тоже не составляет труда, — сказал фон Штраубе. — Посмотрите-ка в ваших донесениях – что я делал…го числа декабря месяца, после службы в Адмиралтействе, то есть примерно с семи часов вечера до полуночи.
Генерал надолго погрузился в записи.
— Тут все в порядке, — наконец сообщил он. — В шесть часов двадцать восемь минут вечера вы купили газету у мальчишки-разносчика на Аничковом мосту. Пока верно?
— Без сомнения.
— Далее, в шесть сорок три вы вошли в подъезд дома, в котором проживает… точнее – проживал… действительный тайный советник граф Хлюстов.
— Ну-ну, дальше!
— А дальше (здесь вынужден довольствоваться лишь результатами внешнего наблюдения), судя по свету, горевшему в кабинете его высокопревосходительства, вплоть до полуночи вели некую беседу с оным графом.
— А за передвижениями самого графа вы при этом не потрудились пронаблюдать? — спросил фон Штраубе. — Ваше превосходительство, я уже начинаю разочаровываться в хваленом германском педантизме.
— Постойте, постойте… Эти наблюдения вел совсем другой агент… — Валленрод принялся быстро листать страницы с донесениями. — Вот!.. — Вдруг наметившаяся было уверенность в себе покинула его. — Боже мой! — проговорил он. — Как я не обратил внимания?! Да, в самом деле, действительный тайный советник Хлюстов покинул свой дом за пятнадцать минут до вашего там появления, затем до глубокой ночи, никуда не отлучаясь, пробыл в гостях у генерала от инфантерии князя Извицкого, с коим все время провел за игрой в карты; оттуда воротился домой спустя полтора часа после вашего ухода… — Впервые выдержка изменила хладнокровному на вид атташе. — Позор! — воскликнул он. — Совершенно непростительная небрежность! — С этими словами сорвал трубку висевшего над письменным столом телефонного аппарата, крутанул ручку и заорал на кого-то: – Herr der Oberst! Ihr Agent, der fur "von Nummer sechs" aufpasste, hat mich in die dumme Lage geliefert. Als Sie beschaftigen sich dort?! Ich gebe Sie in Berlin mit dem entsprechenden Rapport zuruck. Mit dem Agenten werden geordnet Sie. Ich hoffe mich, dass ich ihn mehr nicht sehen werde… Ja, zwar es habe ich in der Art! Ich will nicht Ihre Rechtfertigungen horen! Das Gesprach ist beendet! [76] – Он швырнул трубку на крючок, затем, умерив свой гнев, внимательно посмотрел на фон Штраубе. Теперь он был снова лощеным, нордически хладнокровным аристократом. — Мне, право, стыдно за нашу разведку, — сказал он. — Итак, лейтенант, надо понимать, никакой беседы с графом Хлюстовым у вас в означенное время, действительно, не было. Тем не менее, около шести часов в его кабинете вы провели и с кем-то, в самом деле, все это время там беседовали. Остается лишь выяснить – с кем?
76
Полковник! Ваш агент, следивший за "номером шесть", поставил меня в глупое положение. Чем вы там занимаетесь?! Я возвращаю вас в Берлин с соответствующим рапортом. С агентом разбирайтесь сами. Надеюсь, что больше не увижу его… Да, именно это я имею в виду! Не хочу больше слушать ваши оправдания! Разговор окончен! (нем.)
Фон Штраубе пожал плечами.
— Вас интересует имя? Я вам уже называл.
— Да, — задумчиво кивнул Валленрод. — Да, да, некий загадочный Джехути, — так вы, кажется, изволили его назвать?.. Если я вас правильно понимаю, оный господин Джехути, так же, как эти Иван Иванычи в котелках, был причастен к вашей тайне – и тем не менее, пока что…
— Оставьте свои "пока что", ваше превосходительство, — вмешался фон Штраубе. — В данном случае, уверяю вас, это совершенно неуместно… Однако, я же чувствую, господин генерал, что вы сами не хотите, страшитесь этого разговора. Тогда объясните – зачем я, тем не менее, здесь, перед вами, для чего было устраивать мне побег?
— Вполне уместный вопрос, — согласился Валленрод. — Признаюсь вам, я все время ощущаю какую-то прежде не знакомую мне внутреннюю борьбу – борьбу между долгом и смутными предостережениями, то и дело звучащими у меня в душе. Да, я устроил вам побег, ибо обязан был это сделать – таково желание кайзера. Наш кайзер великий человек, он желает тысячелетнего благоденствия своей империи, посему иной раз пытается заглянуть на десяток веков вперед. Сиюминутные военные и политические секреты, которые поставляют ему службы наподобие моей, при всей их кратковременной полезности, не так чтобы слишком интересуют его. Тут он, пожалуй, прав: сегодняшняя мощь нашей империи несомненна, и едва ли что-то всерьез может ее поколебать. Иное дело – что там будет через многие века. Первыми, кстати, о существовании некоей великой Тайны прознали англичане, но в Букингемском дворце мало этим озаботились. Альбионские политические мужи всегда слишком прагматичны, их взгляд в будущее редко простирается за пределы ближайших биржевых торгов; так мартышка видит не дальше ближайшего банана, висящего на ветке. В этом отношении кайзер Вильгельм проявил гораздо большую государственную мудрость. В самом деле, представьте себе, что, скажем, в Древнеримской империи проведали бы, что – ну, например, где-нибудь в Китае – изобрели, допустим, динамит, который здесь будет изобретен лишь через две тысячи лет. Они, конечно, еще не знают о великом движении варваров, которое вскоре сметет их империю с лица земли, собственное могущество кажется им непреложной данностью мира; но будь они способны заглядывать на века вперед – все силы следовало бы приложить к тому, чтобы некая служба, наподобие моей (а такие были, уж поверьте мне, всегда и везде) непременно проникла в сию Великую Китайскую Тайну; тогда, возможно, их империя просуществовала бы еще тысячелетия… Но ваша Тайна, я так понимаю, все-таки некоторого иного свойства?
— Тут вы, пожалуй что, правы, — согласился фон Штраубе.
— Я и не сомневался, — кивнул атташе. — Ну, неважно! Тут, гадая, можно припомнить много. Скажем, все тем же римлянам предоставляется возможность узнать, что грядет эра всемирного могущества Веры Христовой; тоже уверен – и в этом случае что-либо можно было бы предпринять… Не хочу, впрочем, отвлекаться столь далеко; начали-то мы, если вы помните, с другого…
— С противоречий между долгом и вашими предчувствиями, — подсказал лейтенант.
— Именно! — подхватил Валленрод. — К чему обязывает меня долг перед кайзером – вполне понятно. Что же касается предчувствий… Казалось бы, в профессии, подобной моей, могут преуспеть лишь самые истовые и закаленные материалисты. Так вот, скажу вам, это не совсем не так! Даже напротив – как раз в этой профессии по-настоящему преуспевает только тот, кто способен обращать внимание на смутное, подчас иррациональное, что ему подсказывает душа. Прочих давно уже похоронили. Большинство – в безвестии, некоторых – с почетом, под залпы салюта, что, впрочем, я тоже не считаю таким уж чрезмерным преуспеянием. Расскажу вам в этой связи об одном случае, бывшем со мной. Это случилось в самом начале моей карьеры, я тогда носил чин лейтенанта и был послан в одно из индийских княжеств с секретной миссией, в суть которой мы сейчас вдаваться не станем. Выполнил я ее, как потом сочли в Берлине, блестяще, я был сразу повышен в чине, получил свой первый орден; но было одно обстоятельство, о котором до сих пор не знает никто. Требовалось добыть некие сверхважные документы, касавшиеся права на наследование престола в княжестве… в общем, не суть важно. За ними тогда шла настоящая охота, были затронуты интересы и Великобритании, и России, и еще ряда стран. В особенности – после того, как сам раджа почил в бозе (про скорпиона в его сандалии я уже вам, помнится, говорил). Покойный не доверял никому из своего окружения, поэтому запрятал документы так, что сам черт не найдет. Мне, однако, посчастливилось. Проделав колоссальную работу, не однажды рискуя жизнью, в конце концов, я узнал, что документы спрятаны в тайнике, находившемся под статуей Будды в саду его дворца. Казалось бы, дальше – чего уж проще! И вот тут я вдруг понял, что не могу переступить через себя. То был какой-то необъяснимый с точки зрения разума, всепоглощающий страх!.. Короче говоря, я вынужден был преступить через все правила своей профессии, посвятить в суть дела совершенно постороннего человека и взять его с собой. Тайник я открыл сам, но запустил туда его. Документы он мне подать успел, а потом… Боже, слышали бы вы, мой друг, как он тогда кричал! До последнего часа буду помнить!.. Тайник оказался полон кобр, наверно, их там было с тысячу. Адские создания облепили беднягу так, что, сплошь покрытый ими, он сам казался гигантской рептилией, вздрагивающей в последних судорогах… — Генерал выпил вина и лишь затем, несколько остыв, продолжил: – И вот после этого случая мне уже представлялся нелепым вопрос – надо ли доверяться своим предчувствиям? Я доверялся им всецело и безоглядно, доверялся больше, чем донесениям самых проверенных агентов, чем сводкам генерального штаба, чем любым, самым надежным источникам. Именно это более, чем все прочие умения и навыки, потом не однажды спасало меня от верной смерти! Именно поэтому я дослужился до своего чина и сейчас имею удовольствие беседовать с вами, а не гнию в земле, как все, кто начинал службу вместе со мной. — Атташе в упор посмотрел на лейтенанта: – Надеюсь, я не произвожу впечатление человека, склонного к излишней откровенности? В таком случае – как вы полагаете, мой друг, зачем я вам все это рассказал?
— В самом деле, — полюбопытствовал фон Штраубе.
Выдержка наконец изменила Валленроду. Лицо из приветливого стало раздраженным. Он вскочил с места и швырнул на стол скомканную салфетку.
— А затем, молодой человек, — сверля фон Штраубе взглядом, проговорил он, — затем, что никогда, слышите, никогда до сих пор это предчувствие смертельной опасности не было во мне так отчетливо и сильно, как сейчас! Сам не знаю, в чем тут дело – но, клянусь вам, всех кобр индийского раджи я бы предпочел поручению, которое на меня взвалили сейчас. Каждый миг я ощущаю холод какой-то непонятной, но неотвратимой, убийственной опасности, исходящей от вас, от этой вашей тайны. В особенности – после шлейфа смертей, который вдруг за всем этим потянулся. Ведь все, буквально все, кто пытался приблизиться, кто так или иначе принимал участие… Позвольте! — внезапно встрепенулся он. — Однако же, вы тут говорили про какого-то Джехути, про каких-то неведомых мне Иван Иванычей! Если только они, в самом деле, живы… Но это надобно сперва проверить! Задействовать всех агентов, хоть весь Петербург перетряхнуть!.. — Он снова устремился к телефонному аппарату.
— Постойте, граф, — остановил его фон Штраубе. — Все не так просто, как вы полагаете. Не думаю, что ваши поиски смогут увенчаться успехом.
— Вы плохо знаете наши возможности, — бросил было Валленрод и вдруг осекся. В глазах его заиграл ничем не прикрытый гнев: – Или… Или вы хотите сказать, что все они – лишь плод вашего воображения?.. Вы изволите насмехаться надо мной?! Берегитесь, лейтенант. Моя недавняя откровенность с вами вовсе не означает, что со мной можно вот так вот бесцеремонно шутить!
— Перестаньте, генерал, — спокойно отозвался фон Штраубе. Он уже ничуть не робел перед этим испуганным человеком, чувствуя теперь свою большую силу. — В мыслях не имел над вами шутить. Просто – не допускаете ли вы, что между миром чисто воображаемым и миром материальным существует еще некий мир, недоступный даже для вашей, — в возможностях которой ничуть не сомневаюсь, — агентурной сети? Боюсь, вы слишком уверовали в то, что ваша (в самом деле, немалая) власть распространяется на все миры, а это, я полагаю, далеко не так. Только что вы сами изволили говорить про ваши иррациональные предчувствия; но ведь откуда-то же они, согласитесь, исходят! Не из того ли мира, который неподвластен вам? Если вы все-таки ощущаете это – значит, вы не так уж безнадежны, генерал.