Завещание Императора
Шрифт:
— Прихоть… — повторил за ним Псоголовый. — Странное слово. Действительно, ты стал похож на них… Какова, однако, цена твоей прихоти, — ты подумал об этом? Волен ли даже ты по одной своей прихоти вторгаться в порядок не тобою созданных миров? Для того ли этот порядок был сотворен из хаоса, чтобы в какой-то миг по одной прихоти заскучавшего демиурга….
— Ах, оставь, Инпу, — перебил его Джехути. — Твоя неукоснительность порой утомляет. Тем более, Сфинкс уже вот-вот перестанет смотреть на звезды Рыб, и этот мир станет безраздельно твоим. Не сомневаюсь, тогда ты восстановишь его гармонию, сделаешь ее вечной и незыблемой, как все в
Подобие улыбки тронуло досель бездвижное лицо Псоголового.
— Если только ты снова не изобретешь для них какую-нибудь отсрочку, как уже бывало, — сказал он.
— Но, согласись, обмен был всегда справедлив. Вспомни, цену искупления устанавливал ты сам. Этот мир отдавал тебе лучшего из лучших, достойного восседать на престоле в твоем царстве, умножающего тобою столь возлюбленную гармонию; неспроста же ты до сих пор дважды миловал сей Град. Или сошествие Осириса и распятие Того, Другого, — разве это сейчас уже не кажется тебе достойной ценой, ты чувствуешь себя обманутым?
И снова едва различимая улыбка промелькнула на лице Инпу, впрочем, никак не разбавившая мертвизну пустых глаз.
— О, нет, конечно же, — сказал он. — Скорее в обманутых можно было бы числить не меня, а тебя. Если измерять в ценностях твоего мира, то ты, на мой взгляд, каждый раз выторговывал для себя гору смрадного навоза, отдавая за нее чистейший, драгоценнейший изумруд. Но в загадках твоих даже мне не по силам разобраться, один лишь Незримый в этом тебе судья… Однако, по-моему, ты что-то еще замыслил, не случайно то и дело поглядываешь на Сфинкса, уже готового повернуть главу, будто силишься придержать последнее мгновение, оставленное этому Граду. На сей раз тебе придется принять неизбежное, Джехути, торга больше не будет. Все изумруды тобою истрачены, остался только навоз. Кстати, навоз, с каждым мигом все более смердящий; уж не из-за твоих ли стараний, Гермес? Они там опять возомнили, что близки к разгадке всех тайн. Когда-то, чтобы укротить их спесь, было достаточно всего лишь смести вот эту башню и смешать им языцы, но теперь уже, явно, такой малой мерой не обойтись. Не в силах толком понять даже друг друга, они впали в заблуждение, что могут постичь замысел самого Незримого, и порой мнят, что в своих дерзаниях способны едва ли не уравняться с Ним. Гармонию, по крупицам созданную Незримым, они беспечно движут опять к хаосу. Нет, Гермес, их время изошло. Еще один миг – и Сфинкс переведет взор с созвездия Рыб на звезды Водолея. Соглашусь, что этот миг пока твой. Возможно, тебе хватит его, чтобы их предуготовить, но едва ли – чтобы что-нибудь уже изменить…
Джехути смотрел не на него, а куда-то вдаль, на пасмурную часть Града. Туда же и Псоголовый устремил свой пустой, как само небытие, взор. Там только золоченый шпиль выглядывал из белой мути, все остальное было забрано вихрящейся непроглядной пеленой.
— По-моему, там уже началось, — сказал Псоголовый Инпу. — Уж не сам ли ты поторопился начать то, что и без тебя предуготовлено?
— Едва ли я дал повод быть заподозренным в подобной торопливости, — ответил Джехути. — О, нет, я лишь приостановил события, чтобы не упустить их, пока мы ведем наш разговор. Признаться, меня несколько занимает судьба двух путников, которые сейчас там заплутали.
— Судьба каких-то двоих? — удивился Инпу. — Воистину твои тайны сокрыты даже от меня. Обратить взор на две крохотные песчинки, затерянные в песчаной пустыне! Ты разбудил во мне любопытство, мудрый Тот. Быть может, посвятишь и меня в то, что тебя так занимает?
— Видишь, мудрый Анубис, даже ты, пребывающий в мире вечной гармонии, иногда подвержен любопытству, этой суетной слабости, недостойной высших духов. Что ж, позабавлю тебя. Обоих я впустил в лабиринт некоей тайны, и, мне кажется, они вот-вот с честью выберутся из него. Кстати, один из них – плоть от плоти Того, Распятого, заступившегося за Град перед самим Незримым.
— Да, кажется, я видел его, — кивнул Инпу. — Надеюсь, ты не рассчитываешь, что сей слабый отпрыск повторит искупительное деяние своего предка?
— Не думаю, — сказал Джехути. — Впрочем – как знать… А что касается второго, то и он по-своему весьма занятен. Поскольку они оба вовлечены в круговращение этой тайны, мне любопытно, к чему они рано или поздно придут, здесь возможны самые неожиданные повороты. К потомку Распятого я даже приставил наблюдателей из числа низших духов. Как раз нынче я должен был встретиться с ними. Конечно, они набрались всяческих дурных привычек, странствуя по тому миру, но если ты не воспротивишься, я все-таки дозволю им сейчас явиться сюда.
— Пусть будет по-твоему, — вздохнув, кивнул Инпу своей шакальей головой.
Джехути щелкнул пальцами. Тут же посреди пурги, опеленавшей северную часть Града, возникли какие-то неясные тени, уже в следующий миг с легким свистом очутившиеся на верхнем ярусе башни и только здесь обретшие очертания. Двое (один вполовину меньше другого) были в черных котелках, припорошенных снегом. За руки они приволокли третьего, бездыханного, с белой изморозью на мертвых губах, одетого в задубевшее от мороза плохонькое пальтецо и в сапоги, раззявившиеся отставшими подметками. Котелки аккуратно уложили бездыханного, затем тот, что был вдвое крупней своего напарника, вытянулся перед Птицеподобным и торжественно произнес:
— О, священный архангел Уриил, наместник самого Незримого, великий Гермес, чья мудрость…
На миг он смолк, захлебнувшись от подобострастия, и тут же маленький зачастил, то ли подсказывая, то ли продолжая за него:
— …чья мудрость овеяна тайной, а тайна – мудростью; благословенный Джехути, исчисливший время и разделивший его на месяцы и дни!
Затем оба с гораздо большей опаской перевели глаза на Псоголового, и большой "котелок" проговорил уже гораздо глуше, наткнувшись на его пустой взгляд:
— …И ты, священный архангел Регуил, провожающий в тот мир, из которого нет возврата…
— …благословенный Анубис, великий дух обоих миров, — тоже глухо подхватил маленький, — последний провожатый всего сущего…
— Довольно! — оборвал их словоизлияния Птицеподобный, и они замерли, как статуи, перестав дышать. — Что с тем делом, ради которого я вас послал?
— О, Великий!.. — выдохнул большой "котелок".
— …Великий!.. — эхом отозвался маленький.
— Мы следовали за ним, как тени…
— …не отставая ни на шаг…
— …и можем с уверенностью сказать…
Когда один из них говорил, другой беззвучно шевелил губами, повторяя про себя то же самое, при этом они без малейшей паузы поминутно менялись ролями.
— …С полной уверенностью, о, Великий…
— …что, несмотря на все преграды, встававшие у него на пути, он все же разгадал тайну своего происхождения и с достоинством…
— О, да, с несомненным достоинством!..