Завещание предков
Шрифт:
На поле перемещались табуны, а по краям леса горели костры и сидели табунщики. Справа, у самого края поля, стояла деревня, дворов на двадцать. Надо же, не спалили, как те, что нам встретились на пути от засад.
От крайних домов, навстречу нам скакали всадники.
— С сотню, мыслю, будет. — Бравый положил руку на эфес сабли и покосился на меня. — Одолеем, Володимир Иванович. После вчерашней сечи, эти нам на один зуб.
— Одолеем, чего уж! — Илья задорно выехал вперёд, а Борис нахмурился. Видно, похожие
Да, одолеем, но, сколько при этом поляжет наших? А раненых в санях кто оборонит?
Покачал головой:
— Нет, бояре, мы поедем мимо. — Я показал на вытягивающийся из леса обоз. — О них кто позаботиться?
— Да, обоз, конечно, нам руки вяжет. — Иван Пантелеевич вздохнул.
Степная сотня была уже близко, и я ткнул каблуками коня и выехал вперёд. Держа на вытянутой вперёд руке деревянный пропуск, кричу ту же фразу, что сказал дозору в лесу:
— Анхаарал гэх гийцетгэл!
Понимают, раз притормозили и чуть приподняли свои копья. Значит, правильно сказал. Степняки остановились в десяти саженях, встав полукольцом. Вперёд выехал один степняк, пригляделся, прищурившись к пайцзе, кивнул и, бросив злобный взгляд на меня, сказал:
— Сайн.
Развернул коня и махнул рукой.
— Ард!
И степная сотня, ускакала, разделившись на две части — половина к деревне, половина к табунам.
— Сказал, как в душу плюнул, погань такая. — Бравый сам сплюнул, и подвигал саблю в ножнах.
Мы уже на половине поля, а сани всё выезжают из леса. На противоположной стороне плотный лесной массив, а справа, у самого края деревни, виднеется пролесок. Вот туда и придётся свернуть. Показываю куда править вознице на первых санях, и обоз начинает приближаться к деревне.
— Кгарррг!
Черный ворон пролетел вперёд и, лениво помахивая крыльями, скрылся за деревьями, а я, привстав на стременах, закрутил головой.
О чем он предупредил в этот раз? Что может случиться?
Полусотня степняков, что ушла в поле за табуны, не видна, наверно находится на другой стороне поля, охраняя лошадей. Другая в деревне, и до нас им нет дела. У нас пайцза, выданная самим Батыем, что ещё?
Присмотревшись, увидел сбатованных лошадей у самой околицы, а поганые суетились между домами. Что именно делали, пока не понятно, но можно предположить, что просто грабили, стаскивая в центр деревни то, что понравится.
Пускаю коня быстрей и вместе со всеми боярами, подрезаю обоз, чтоб встать и идти справа от него.
Приблизились к деревне, и стало понятно, что я прав. Донёсся плач, причитания, и открылась картина грабежа. Злость накатила волной. Отвернулся, чтобы не видеть всего этого. Даже глаза закрыл. Каждый удар сердца как гром набата, а пайцза стала жечь, словно раскалённое железо.
Чувствовал себя предателем, Кутерьмой. Мы, русские вои и идём мимо, а там, в деревне, хозяйничают степные
Обоз с ранеными связывал нас по рукам. Если бы не он!
Оглянулся — от того края леса только отошли последние сани. Головные начали втягиваться в перелесок. Скорей бы. Кричу, чтоб ускорились, а сам кошусь на мрачных бояр. Они с ненавистью смотрят на поганых, но молчат, понимая, что и как. Ведь, атакуй мы эту полусотню, останется обоз без прикрытия, а те поганые, что ушли в поле, запросто перебьют всех на санях и ударят нам в спину. Вот и скрипели зубами от бессилия.
Чертова пайцза. Перехватил её рукой и с силой сжал, сорвав с бечевы.
Половина обоза в перелеске. Крики в деревне усиливаются. Из крайней избы выскакивает молодая женщина, одетая в одну рубаху и с рыданием бросается в нашу сторону.
— А-а-а… спасите… родненькие!
За ней, смеясь, кидается степняк, и настигает её почти рядом с нами. Свалив женщину резким ударом в спину, поганый хватает женщину за волосы и, намотав их на руку, смотрит на нас.
— Урус гоо бёсгёй эмэгтэй хён. Сайна. — Ощеривается и тащит жертву в сторону домов.
И тут мои глаза встречаются с глазами этой женщины.
Раздавленная пайцза летит в снег и сверкает клинок, разваливая монгола пополам. Стряхивая с сабли кровь, пускаю коня в галоп. В секунды долетели до саней с награбленным. Бояре в иступлении работают саблями, вымещая всю злость и ярость на поганых. Все степняки, что находились на улице, в мгновение изрублены. Из двора напротив выскакивают два монгола. Первый поднимает щит, принимая удар меча, но Горинский клинок входит в него как в масло. Второй поганый, вереща, скрывается за дверью. Ратники соскакивают с коней и вламываются в дома. Оттуда доносится звон стали и яростные крики.
Всё, с этими покончено. Что там другая половина степняков?
Разворачиваюсь и скачу на край деревни, где привстав на стременах, вглядываюсь в поле.
Черт, так и есть! Табуны ушли далеко, но видно, что от них скачут всадники. Услышали звуки боя, или просто возвращаются обратно?
— Эй! Сюда!
Но, в запале, меня никто не слышит. Вижу Лисина, высочившего из двора с саблей в руке.
— Илья, всех сюда! Поганые!
Тот кивает и кидается с криком по дворам, а я смотрю на поле.
Черт! Их больше чем полусотня. Втрое больше. Об этом меня предупреждал ворон?
Собирается всего сорок ратников. Против полутора сотен? Видно, врал мне сон, не у реки мне погибать, а здесь.
Рысью огибаем обоз, медленно втягивающийся в лес. Очень, очень медленно он ползёт. А степняки уже разогнались. Ничего, сейчас мы их притормозим.
Осадив коня, открываю тул. Лук в руку, стелу к тетиве. Рядом шуршат, доставая стрелы и луки бояре.
– Мало стрел, Володимир Иванович. — Глядя на степняков произнёс Бравый.