Завещание предков

Стрелков Владислав Валентинович

Я подбежал к углу и выглянул за стену, с другой стороны высунулся дед Матвей и Коловрат. У самого подножья холма, чуть в стороне от догорающих пороков суетилась кучка людей. К одной фигуре несли какие-то трубы, потом вспыхнуло пламя, и край бревенчатой стены разлетелся в стороны. Вот и пушки, а с ними и китайские спецы. Кто бы поверил? Только странно — после выстрела, трубу оттаскивали в сторону и ставили другую. Одноразовые пушки? А наводчик один? Лук в руку, наложил стрелу. Наводчик — штучный товар. Вот он, на кончике стрелы, в меня целит. Тонко пропела тетива, а сердце отстучало три раза, как я увидел, что китаец отлетел со стрелой в глазу.

Но пушка все равно выстрелила. Успел огонь поднести, поганец!

Бабах!

Стена, за которой стояли мы, вспучилась брёвнами.

Удар, и темнота.

19

Моя душа теперь пуста, Я мёртв, рождённый семь веков назад. Моя душа теперь пуста, В глазах лишь боль и в сердце ад. Я мёртв с тех пор, как видел смерть. Мой разум холоден, остыл. Я мёртв с тех пор, как видел смерть. Своё я имя позабыл. Берсеркер имя не моё, И страшен мой оскал лица. Берсеркер имя не моё, Нет имени у мертвеца. Вы называйте меня — месть! По зову долга — кровь за кровь! Вы называйте меня — месть! Мщу за убитую любовь. Вы называйте меня — месть! Я мщу за мой сожженный лес. Вы называйте меня — месть! Я мщу, за пламя до небес. Вы называйте меня страх! Вам страшен острый мой клинок! Вы называйте меня страх! Плетёт из смерти он венок. Вы называйте меня страх! За мною сотни мертвецов. Вы называйте меня страх! Я тень земли, я тень отцов. Вот грудь последнего врага, Пробило сабли остриё. Теплее станет моя кровь. И вспомню имя я своё.

Мир вокруг перестал бешено крутиться и остановился покрываясь плотным туманом. Где я? Почему один? Все погибли? Меня вдруг окружили призрачные фигуры. Монголы? Я сжал саблю крепче и крикнул:

— Ну, поганые, подходите!

Из тумана вышел человек, и я увидел знакомое лицо.

— Отец? — Ноги подогнулись, голова закружилась, а в груди заболело.

— Здравствуй, сын. — Он улыбнулся. — Я давно тебя не видел, Володя.

— Я умер?

Отец отрицательно покачал головой:

— Нет, ты не умер. Не пришел твой час. Вставай.

Попытался подняться, но не смог.

— Я не могу встать.

— Вставай, внук. — Рядом с отцом появились две фигуры. Один в выгоревшей гимнастёрке, второй в двухцветном камуфляже. Мои деды, которых я никогда не видел.

— Вставай, внук. — Они взяли меня за руки, и я почувствовал прилив сил.

— Посмотри, сын. — Отец показал на окруживших нас людей. Их было много, и все в разной одежде. Вон, мундир времён Николая Первого, вон Петровские треуголки. А в кольчугах

множество.

— Знай, сын, это твои предки. Они помогут тебе.

— В чем, папа? Что я должен сделать?

— Помнишь, что ты обещал? Посмотри.

Из огромной толпы вышел Владимир Дмитриевич Велесов.

— Здравствуй, далёкий правнук! Ты мне обещал, помнишь?

— Помню, сберечь Бориса.

Велесов улыбнулся:

— Тогда иди.

Отец обнял меня, а деды пожали мне руки.

— Сбереги Бориса и вернись. Тебя ждут.

— Я сберегу его. А куда вернуться? Кто меня ждёт?

Как в тумане прозвучали слова:

— Очнись и иди.

Я крикнул:

— Кто меня ждёт?

Но кто-то сзади затряс меня:

— Очнись, Володимир Иванович! Очнись!

Я оглянулся.

— Перестань, Борис. Что случилось?

Велесов отступил в сторону и показал:

— Ефпатий умирает.

Опять густо посыпались стрелы. Ратники, ругаясь, прижались к стене. Я сделал шаг к телу Ефпатия, закрыв его и себя своим щитом. Рядом подняли щиты Кубин и Горин.

— Казус какой. — Ефпатин поперхнулся кровью и слабо улыбнулся. — Ведомо было, что смерть мне будет от пороков, а видишь, как вышло-то? Ты пороки сжег, а смертушка от пушек пришла.

— Ну-ну, рано о смерти говорить. Сейчас мы тебя к обозу унесём, там и поможем. Жить долго будешь.

— Нет, Владимир Иванович, это конец. Знаю я, чую. — Коловрат закрыл глаза и, прерываясь, проговорил: — Слова… Кулибина… вспомни — «историю… не обмануть, что уже… вписано в… её книгу, рано… или… поздно всё… равно произойдёт».

— А славно… мы бились. — И выдохнув, замер.

Кубин смахнул слезу и, протянув руку, закрыл другу глаза.

— Прими, Господи, душу раба своего. Настоящего русского воя.

Вот и не стало Николая Ефпатина. Не былинного, а настоящего богатыря — Ефпатия Коловрата.

Под частый перестук падающих стрел, Демьян прочел «Отче наш». Мы постояли, склонив головы.

— Отнесите его к обозу.

Крик от стены:

— Боярин!

Четверо новиков понесли тело Ефпатина в тыл, а мы кинулись к стене. Монголы, перестав кидать стрелы, опять начинали атаку. Рядом встал Горин.

— Стемнеет скоро. Спешат нехристи дотемна с нами управиться.

Да, Демьян прав. Скоро стемнеет. До чего же длинный выдался день.

— Энто они за стрелков своих обозлились.

Скосил глаз на Горина:

— Кого?

— Ну, дык, как одного ты в глаз приголубил, а камень стену вашу порушил, поганые брёвна свои огненные сажен на двадцать оттащили и опять бабахнули. — Демьян, внимательно наблюдая за перемещениями степняков, готовился к схватке. — Я стрельнул того что у бревна стоял. Они ещё дальше отошли, и там я поганого достал. А потом они отошли вовсе далеко, что их огненные пороки и камня до нас добросить не смогли.

Значит у Батыя много пушкарей. И пока я был в отключке, Горин уменьшил их количество ещё на два.

— Поганые бабахнули ещё пару раз и перестали. Видать их громкие пороки не кидают камни так далеко.

Не пороки, а пушки — мысленно поправил я Демьяна. Только какая теперь разница? В легенде останутся только пороки. Не знает ещё Русь про пушки.

— Кгарррг! — Над холмом кружил черный ворон.

А тёмная лава приближалась. Защёлкали луки, посылая стрелы навстречу. Свои пока берегли, стреляли монгольскими. Попасть в такую массу легко, даже не целясь, только стреляй. Но что могут сделать всего сотня луков, когда атакует тысяча?