Заветы Ильича. «Сим победиши»

Логинов Владлен Терентьевич

После ознакомления с этим письмом членов Политбюро, Троцкий на бланке председателя Реввоенсовета пишет пространную записку: «1. Клемпереру посетить В.И. еще один раз вместе с Фёрстером и затем уехать. 2. Фёрстера поселить здесь. О его визитах к В.И. особо условиться».

А в конце самое главное: «Обратить внимание врачей, пользующих В.И. на то, что больной будет чем дальше, тем больше расширять рамки установленного режима и что поэтому необходимо ему твердо внушить необходимость строго подчиняться режиму в течение продолжительного времени и что только таким путем будет обеспечено полное восстановление работоспособности.

В качестве одного из способов воздействия на больного (если

другие способы оказались недостаточны) возможно прямое постановление ЦК партии, предлагающее больному строгое соблюдение режима. Такое постановление может быть вынесено только по соглашению с врачами»⁷⁴⁰. Тон и содержание этой записки вряд ли нуждаются в комментарии.

17 июня Сталин ответил Владимиру Ильичу: «Т. Ленину. В связи с Вашим письмом о немцах мы немедленно устроили совещание с Крамером, Кожевниковым и Гетье. Они единогласно признали ненужность в дальнейшем Клемперера, который посетит Вас лишь один раз перед отъездом. Столь же единогласно они признали полезность участия Фёрстера в общем наблюдении за ходом Вашего выздоровления… По поручению Политбюро Сталин. 17/VI-22 г. P.S. Крепко жму руку. А все-таки русские одолеют немцев. Сталин»¹.

Письма эти, между прочим, свидетельствует о том, что с самого начала болезни весь ход лечения и все действия врачей непременно согласовывались с Политбюро. И если по многим другим проблемам между членами Политбюро возникали разногласия, то по вопросу о «режиме» для Владимира Ильича их не было. Так что «полный покой» был санкционирован.

Ленин настаивал на отъезде немецких врачей, считал, что вокруг него подняли слишком много шума и суеты, что он «на верном пути к выздоровлению и совершенно нет необходимости в “этих тратах”». Но 20 июня Клемперер вновь приехал в Горки и, судя по разговору, прощаться не собирался.

Ленин опять диктует записку Сталину, в которой настаивает на отправке Клемперера и Фёрстера из России. Сталин посылает ее по кругу членам Политбюро, и каждый письменно фиксирует свою позицию. Троцкий: Ленин понял, что его просьба не выполнена и это «свидетельствует о “бдительности”, но согласиться на эти предложения, конечно, нельзя». Зиновьев: «Немцев оставить, Ильичу — для утешения — сообщить, что намечен новый осмотр всех 80 товарищей, ранее осмотренных немцами…». Остальные члены ПБ — Томский, Каменев, Сталин — соглашаются с Троцким и Зиновьевым⁷⁴¹⁷⁴².

В какой-то форме (вряд ли в столь пренебрежительной, как высказался Зиновьев) Ленину сообщают о мнении членов Политбюро. И тогда он принимает свое решение — отказаться от установленного для него режима. Днем 21 июня он работает над своим выступлением на декабрьском съезде Советов, а когда узнает, что в Горки к брату Дмитрию Ильичу приехала жена с маленькой дочкой Ольгой, вопреки всем запретам, отправляется их проведать во флигель⁷⁴³.

Вечером того же дня Владимир Ильич признался Кожевникову, что ему «без политики жить трудно», что полное безделье лишь угнетает его, необходимо какое-то дело. И для него таким делом может быть только политика. Даже тогда, когда он — по болезни — вроде бы и не занимается ею, всё равно все его мысли только об этом. «Политика — вещь, захватывающая сильнее всего, — сказал он. — Отвлечь от нее могло бы только еще более захватывающее дело, но такого нет»⁷⁴⁴.

23-го, когда Ленин спускался с лестницы, чтобы погулять в парке, вновь случился

спазм, и он упал. Но и это его не смутило. Отныне, сказал он Пакалну, будем гулять вместе и на вас, «кроме полицейских функций, будут лежать и медицинские». И еще попросил, чтобы в его комнате кресла поставили так, чтобы при ходьбе они всегда были под рукой. В общем было ясно, что о постельном режиме теперь уже говорить не приходится¹.

24 июня все тот же Клемперер, а также Крамер, Левин, Кожевников, Семашко провели консультацию. Пока собирались, Владимир Ильич стал расспрашивать Семашко о видах на урожай, об открывшейся 15 июня Гаагской конференции и начавшемся 8 июня процессе над эсерами. Но разговор прервали, так как, по мнению врачей, говорить о «политике» было еще рано. Это, впрочем, нисколько не мешало самому Клемпереру в разговоре с Владимиром Ильичем не только переходить с немецкого языка на английский и наоборот, но и выспрашивать его мнение о Сан-Стефанском договоре и Берлинском конгрессе 1878 года, об оценке роли Горчакова и Бисмарка⁷⁴⁵⁷⁴⁶.

Когда Кожевников сказал, что для Владимира Ильича необходимо найти дело не менее интересное, чем политика, видимо, Клемперер тут же предложил: простые, но достаточно азартные игры. Ему ответили, что все попытки усадить Ленина за домино он отверг — «забивать козла» Владимир Ильич не хотел. Тогда пусть играет в шашки, продолжил доктор, но непременно с более слабыми противниками. Для Ленина — заядлого шахматиста — это звучало просто оскорбительно. «Это они меня за дурака считают», — сказал он Кожевникову и на глазах у него появились слезы⁷⁴⁷.

После этого Клемперер в Горках уже не появлялся. Фёр-стер остался. Он продолжал регулярно посещать Владимира Ильича, и отношения явно стали налаживаться. Существенную роль в этом сыграло, видимо, и то, что Фёрстер, как отметила Мария Ильинична, всегда «старался, если к тому была хоть какая-нибудь возможность, пойти навстречу Владимиру Ильичу в высказываемых им желаниях»⁷⁴⁸.

Симптомы болезни проявлялись без всякой видимой причины. Утром 26-го он чувствовал себя великолепно. Сделал гимнастику, походил по комнате и решил присесть у окна. Но именно в этот момент произошел спазм, и Владимир Ильич буквально рухнул в кресло. Хотел позвать Кожевникова, но не мог вспомнить его отчество.

Приступ вскоре кончился. А когда пришли Надежда Константиновна, Мария Ильинична и врач, Ленин лишь пошутил: «Когда министр или нарком абсолютно гарантирован от падения? Когда он сидит в кресле». Он сказал это смеясь, но, как записал Кожевников, его смех «произвел впечатление смеха сквозь слезы. Глаза грустные и влажные»⁷⁴⁹.

А дело для Владимира Ильича все-таки нашли. Были необходимы какие-то упражнения для рук, и 30 июня из совхоза Горки пришла работница и стала учить его плетению корзин. Это было незнакомо и интересно, но, естественно, «политику» заменить не могло.

2 июля случилось так, что привычная «блокада» общения была прервана. В Горки приехала Инночка Арманд — дочь Инессы. Кожевников записал: «Было свидание с дочерью недавно умершей хорошей знакомой в течение 5 минут. Расспрашивал об ее жизни». После смерти Инессы Ленин и Крупская всячески опекали ее. Пяти минут, конечно, было мало, но все-таки… А днем к обеду приехала сестра — Анна Ильинична, вечером зашел брат — Дмитрий Ильич. Такого интенсивного общения у Владимира Ильича давно уже не было.