Завод 2: назад в СССР
Шрифт:
и свернул дальше по дороге, за корпус. Тузик же, видимо, посчитав, что его работа выполнена, с довольным видом победителя вернулся обратно к будке.
— Вот это другое дело, — я погладил пса. — С меня что-нибудь вкусненькое.
— Достаточно? — спросила Аня.
— Более чем, ты дрессировщик от бога, — подмигнул я.
Аня, как обычно, немного засмущалась, засыпала пояснениями, что-то типа: это все Тузик. Но в конце концов попросила меня однажды показать ей стих, который получится после моих медитаций под собачий лай. Я, естественно, пообещал, что так и будет, и мы вернулись обратно в корпус.
На складе я прослушал получившуюся запись. Получилось то, чего я и хотел — секунд тридцать беспрерывного, яростного собачьего лая. Ну всё, теперь Мухтар точно не останется равнодушным. Но, наученный прошлым опытом общения с Мухтаром, и зная, что пёс дюже хитёр, я решил перестраховаться. Достал из кармана сломанный теннисный шарик, положил на стол газетный лист и, вооружившись ножницами, порезал материал мяча на мелкие кусочки. Мы его всегда называли «казеин». Конечно, в идеале такой шарик нужен был не один, а как минимум два или даже три, но работаем с тем, что есть. Нарезанные кусочки я обернул в газету, в три-четыре слоя. Конечно, можно ещё офицерскую линейку поискать, которая тоже делалась из целлулоида… ну да ладно. Я сунул получившуюся дымовуху в карман. Собаки обычно откровенно побаивались дыма, так что, если у нас с Мухтаром в очередной раз не получится договориться, мне будет чем его отпугнуть.
Приготовления к встрече с собаками были закончены, и я во всеоружии вышел со склада, мельком взглянув на табло часов на соседнем корпусе. На все у меня оставалось порядка получаса, мой талон был меня выписан до восьми, а сейчас было семь пятнадцать. Вот и хорошо, времени более чем достаточно. Тянуть с возвращением честно скоммунизженых прутков я не собирался и уже завтра утром планировал запускать петельки в работу. Время было позднее, мужики чаще всего задерживались на два, ну самое позднее на три часа, поэтому по пути на общезаводской склад я не встретил ни души. Тем лучше, меньше будет вопросов о том, что у склада делает ученик седьмого цеха в восьмом часу вечера и с магнитофоном в руках. Рассчитывал я и на то, что Пушкин давно свалил, как и девчата из цеха швей, а значит, операции «вернуть прутки» никто не помешает.
Собак я обнаружил в самом неожиданном месте — отец семейства Мухтар и мама с щенками как раз устроили себе зону отдыха за общезаводским складом. Мухтар был настороже, оглядывался по сторонам, как будто знал, что я приду.
Помня, что у 59-го цеха есть небольшая ветхая пристройка, как конструктор собранная из листов металла, сваренных между собой, я двинулся к ней. Внутри хранились ткань, нитки и старые швейные машинки, лежавшие здесь уже пару десятков лет. На них на заводе шили одежду для фронтовиков во время Великой Отечественной Войны, и ни у кого до самого закрытия предприятия не поднималась рука их выбросить.
На двери в подсобку был установлен примитивный кодовый замок. Код я, разумеется, не знал, но быстро догадался — три цифры на циферблате были наиболее вытерты. Открыв подсобку, я нашел розетку, вставил в неё вилку магнитофона, а сам магнитофон установил у дверей. Благо на стене висел небольшой отсек для корреспонденции. Не хватало, чтобы Мухтар на эмоциях сломал магнитофон Вениамина. Удостоверившись, что магнитофон
Всё было готово, и я включил проигрыватель. По территории разнёсся звонкий собачий лай. Громкости магнитофона оказалось достаточно, чтобы лай Тузика звучал максимально естественно. Не знал бы, что это запись, так всерьёз подумал бы, что Тузик бросил свою будку и пришел сводить с Мухтаром старые счёты.
Расчёт у меня был таков — когда Мухтар услышит заливистое гавканье своего давнего врага, то сразу прибежит с ним разбираться. Ну а дальше пёс угодит в ловушку — этому помогут кусочки колбасы. Интересно, Тузику там не икается в будке под трубой? Надо действительно принести ему вознаграждение за оказанную услугу.
Ждать долго не пришлось. В ответ на гавканье из динамика послышался надрывный, а главное, стремительно приближающийся лай Мухтара. Я притаился за углом пристройки, на всякий случай сунул руку в карман с дымовухой — пригодится, если женушка Мухтара решит вступиться за своего муженька.
Мухтар, на вид весьма возмущенный, выскочил к пристройке, гавкая. Меня он не заметил, хотя я не слишком прятался, чтобы не терять обзор. Естественно, пёс начал оглядываться, ища Тузика.
Ав-ав…. А-а-в….
В самые неподходящий момент произошло то, о чем предупреждал Вениамин Лютикович — плёнку в магнитофоне зажевало. Лай исказился и почти сразу прекратился, но Мухтар был пес хитрый и понял, откуда шёл звук. Подойдя к магнитофону, встал на задние лапы и внимательно его понюхал. Тут главное, чтобы он не вынюхал меня, я даже предусмотрительно вытащил коробок спичек и дымовуху. Но расчёт на колбасу сработал верно. Пес учуял гостинец и, опустив нос к земле, двинулся к нему навстречу. Сожрал за раз, буквально слизал языком колбасу с пола и, естественно унюхав второй кусок, полез внутрь подсобки. Молодец, пес!
Я подкрался сзади и закрыл за ним дверь, запирая собаку в подсобке.
Вовремя, ведь из-за угла появился выводок щенков во главе с мамашей. Их я ждал, поэтому угостил ничего не подозревающую мамашу и щенков вторым куском колбасы, предварительно поделив ее на куски. Животные приняли угощение с радостью. Всё шло по плану. Я забрал магнитофон и пошагал за прутками, припрятанными в кустах. Мухтару, конечно, придётся чуточку посидеть в заточении, где-то до завтрашнего утра. Но ничего, будем считать, что мы квиты за порванные штаны. Такая перспектива псу, конечно, понравилась не очень, и он тут же принялся гавкать и скрестись лапами в дверь.
Я запнулся на ходу, потому что, не успев толком отойти от цеха, увидел, как из ворот общезаводского склада выходит Пушкин.
Ек-макарек… неожиданно! Что он делает здесь в половину восьмого вечера?
Задачка усложнялась, как-то я не рассчитал, что кладовщик тоже останется сверхурочно. Наверное, металла, за которым Пушкин ездил после обеда, оказалось слишком много, и он хотел завершить приёмку сегодняшним днём.
Пушкин, зевая (не знаю, что он делал на складе, может, и спал), поплёлся на лай собак.