Завод войны
Шрифт:
— Переустановка или наладка У-пространственных двигателей обычно прерогатива заводов и верфей, — заметил я.
— Мы можем собирать и ремонтировать их прямо здесь, — ответил Бсектил. — Отец уже разработал движки для У-прыжковых ракет и У-пространственных мин — и суб-ИИ, чтобы управлять ими.
Перспектива получения прадорами подобной техники мне не понравилась. Но Свёрл ведь не такой, как другие? Я промолчал, только махнул рукой в сторону работавших вторинцев:
— А заходить внутрь безопасно?
— Смертоносная радиация отсутствует, все системы отключены, оставшиеся боеприпасы и запасы энергии стабилизированы.
— Я имел в виду, — пояснил я, — что не хотел бы, чтобы меня перекусили клешни вторинца, когда я войду на
Бсектил повернулся к прадорам и что–то прощелкал. После паузы один из рабочих ответил ему тем же.
— Ты будешь в безопасности, — заверил меня Бсектил. — Они все равно пока не заходят внутрь.
Я приблизился, заглянул сбоку в проделанную лучом дыру, но понял, что попасть в корабль через нее не смогу. А пока я озирался в поисках входа, Бсектил подошел и опустил на пол клешню.
— Забирайся на меня, — предложил он.
Я посмотрел на «краба». Мы с ним разговаривали, я отвечал ему так, словно он был человеком или ИИ, гражданином Государства. Однако каждый раз, когда я переставал думать о том, кто он по сути, поведение этого самого Бсектила — а также Свёрла — пугало и ошеломляло меня. Все личные воспоминания, все чужие воспоминания, ставшие теперь моими, доказывали, что прадоры — жестокие безнравственные убийцы. И вот — Бсектил предлагает себя в качестве стремянки, чтобы я мог подняться на мой корабль. А его отличия от обычного прадора — возраст, да форс, да влияние Свёрла… Как и любой мой товарищ на войне, я всегда считал прадоров убийцами по природе своей. И вот сейчас, карабкаясь на клешню Бсектила, а оттуда — на его спину, я подумал, как же все–таки много зависит от воспитания.
Внутри меня встретили черные руины, поэтому потребовалось какое–то время, чтобы сориентироваться. Сознание услужливо подсунуло воспоминания медленно умиравшего в таком же разрушенном корабле человека, но я с легкостью подавил их. Обнаружив наконец остатки коридора, ведущего к задней части корабля, я сообразил, что причиной моего замешательства является еще и гравитационная ориентация. Гравипластины на полу трюма сейчас утверждали: «низ». Коридор же, относительно пола, тянулся вверх из развалин, бывших моей рубкой, жилой секцией и лабораторией. Чтобы подняться туда, мне пришлось использовать в качестве ступеней покореженную решетку пола, обнажившуюся там, где выпали гравипластины. Карабкаясь, я размышлял о том, каким же крепким должен был быть шип, чтобы уцелеть при таком ударе.
В районе обиталища Флейта повреждения уже оказались не столь ужасны, и я, опираясь на стену, без труда справлялся с углом подъема пола. Добравшись до входа в корабельный кортекс, я задумался, как же мне залезть внутрь. Впрочем, этого и не потребовалось. Толчок вырвал контейнер с Флейтом из захватов, и сейчас корабельный разум валялся среди груды обломков в нижнем углу помещения. Подойдя к нему, я исследовал повреждения корпуса.
В одном месте помятый контейнер треснул, из трещины вырывалась струя холодного воздуха. Сняв перчатку скафандра, я подставил под струю руку. Возможно, сам контейнер заморозил ганглий Флейта, сохранив его, а возможно, я опоздал. Всмотревшись сквозь щитостеклянное оконце, я различил внутри лишь случайные отблески. Но что–то там определенно работало. Я попытался связаться с Флейтом через форс, но искаженные коды исчезли, раздавалось только жалобное шипение. Возможно, сломалось встроенное в контейнер радио. И существовал лишь один способ проверить.
Пошарив по поверхности ящика, я нашел крышку небольшого люка, попытался открыть, но контейнер так перекосило, что пришлось воспользоваться осколком кермета, чтобы поддеть крышку. Внутри, к моему облегчению, я увидел неповрежденные кольца смотанного оптического кабеля. Развернув его, я воткнул конец в гнездо своего форса.
— …прости… — произнес Флейт.
— Пилот, — приказал я, — отчет о состоянии.
— Я… умираю, — ответил Флейт. — Системные порты… с
— Конец отчета, — перебил я, с болью вспомнив о том времени, когда только что купил Флейта у «моллюска» Брита. — Бсектил?
— Помощь на подходе, — ответил первенец через форс.
Помощь прибыла в виде бронированного вторинца, нагруженного инструментами. В сознание резко ворвалось воспоминание: государственный отряд готовится захватить аналогично снаряженного прадора, и на этот раз отделаться от чужих ощущений оказалось труднее. Я поспешно посторонился и стал смотреть, как вторинец разматывает силовой кабель и вставляет его в контейнер. На корпусе замигали огоньки, и прадор, подсоединив к клешне головку резца, начал разбирать ящик. Я скорчился, борясь с приливом воспоминаний, с гомоном наседавших на границы моего сознания разумов. Что сейчас? И почему сейчас?
Внезапно я почувствовал, что шип наконец полностью погрузился в змеиное тело — и соединение установилось. А потом из общей массы вырвалось что–то новое, потеснив воспоминания солдата. Я ощутил сознание совсем иного рода, чуждое сознание, которое слишком трудно вместить. И вдруг я стал дроном–убийцей Рисс — новорожденной, готовой к бою, только что появившейся в Цехе 101.
Война людей и прадоров: Рисс
Сознание дрона пробудилось. Он знал лишь свой индекс, ДУП-200, и быстро начал подсоединять все системы, инстинктивно проводить диагностику и становиться собой. Дроном–убийцей, созданным в виде прадорского паразита. Он походил на земную кобру, но с яйцекладом в хвосте, маленькими конечностями под капюшоном и тремя глазами. Из–за яйцеклада и смутной связи с земной биологией дрон отнес себя к женскому полу. Внутри у нее находились гравимотор, электромагнитные индукторы для проникновения в компьютерные системы, электромускулы, термоядерный блок для снабжения энергией и много–много компьютерных схем. Информация, ставшая доступной, ознакомила ее с историей и наукой человечества и ИИ. Но в центре всего стояла война. ДУП-200 ненавидела прадоров. И нескольких секунд не прошло, как она уже осознала свое назначение и стремилась начать работать. Только потом включились ощущения, и она принялась изучать окружающую обстановку.
Зона сборки представляла собой длинную трубу, переполненную роботами–монтажниками — вихрь множества серебряных конечностей и инструментов трудился над четырьмя родичами ДУП-200. Они висели, поддерживаемые силовыми полями, — все на разных стадиях сборки. Позади обнаружилась ее копия, только без внешней кожи — змеиный скелет, заполненный комплектующими и перевитый электромышцами. У следующего скелета отсутствовали и мускулы, и масса необходимых деталей — и пока ДУП-200 смотрела, заготовка вдруг начала корчиться. Силовое поле тут же переместило ее в сторону, на извивавшемся теле сомкнулась клешня робота — и вышвырнула недоделанного дрона в боковой люк. Послав запрос субразуму станционного ИИ, управляющему этим цехом, ДУП-200 узнала, что в кристалле двести второй выявилось слишком много дефектов. И ее проще было отправить в ближайшую печь на переплавку, чем переделать.
От маленького помещения в конце трубы тянулись туннели, ведущие в разные трюмы и доки завода–станции Цеха 101. Предшественницы двухсотой там отсутствовали, зато было полно дыма. Включив гравимотор, ДУП-200 переместилась в центр комнаты, вызвала в памяти карту завода и обратилась к субразуму за деталями назначения. И вдруг вся станция содрогнулась, а двухсотая ощутила повсюду приливы и отливы энергии.
— Следуй в пункт ожидания Бета–Шесть, дитя мое, — отозвался субразум.
«Дитя мое?»