Завоевание Англии

Бульвер-Литтон Эдвард Джордж

За спиной герцога сидел его любимый норвежский сокол без клобучка, так как он совершенно не пугался гостей; в дальнем конце комнаты карлик с очень умным лицом рисовал на мольберте сражение при Вольдедюне, бывшее одной из самых блистательных побед Вильгельма на поле брани. Этот эскиз рисовался для герцогини, которая желала перенести его на канву.

Маленький сын герцога возился на полу с огромным бульдогом, который был не расположен играть, и скалил с ворчанием белые зубы…

Ребенок был похож на отца, но его открытое лицо выражало куда меньше ума. Грудь и плечи напоминали богатырское сложение герцога, хотя не обещали стройности. После возвращения

Вильгельма из Англии его атлетическая фигура утратила отчасти прежнюю соразмерность. Изменилось и его лицо; черные волосы поредели на висках, а волнения и тревоги оставили глубокие морщины вокруг глаз и алых губ; одним только усилием воли можно было теперь вызвать на этом лице выражение благородной, рыцарской откровенности, которым оно когда-то отличалось.

Великий герцог был не тот прежний пылкий воин; он возвысился, но в душе его ослабло былое величие. Хотя он обладал большими достоинствами, но все же его своенравный, с трудом сдерживаемый характер говорил, кем он мог бы стать, если бы дал простор своим пылким страстям.

Герцог сидел, подперев голову рукой, а перед ним стоял Малье де Гравиль, говоривший с большим оживлением.

— Довольно, — сказал Вильгельм, — теперь я вполне понял жителей этой страны… Они слишком неопытны и убеждены, что мир будет продолжаться до конца света, а поэтому пренебрегают средствами обороны и не имеют, кроме Дувра, ни одной сильной крепости… Ну, а их самих так трудно покорить, что нечего удивляться отсутствию сильных укреплений; они чересчур мужественны… Но вернемся к Гарольду. Ты действительно думаешь, что он достоин славы?

— Да, он, по крайней мере, единственный англичанин, изучавший науки; все его способности так уравновешены и с ними соединяются такое благоразумие и спокойствие, что, когда видишь и слушаешь его, кажется, будто смотришь на мастерски построенную крепость, силы которой неизвестны до штурма.

— Ты увлекаешься, сир де Гравиль, — злобно возразил герцог, мигнув своими темными, блестящими глазами, — ты говорил недавно, что он даже не подозревает о моих притязаниях на английский престол и послушался твоего совета самому поехать за заложниками. Это дает понять, что он человек недальновидный!

— Да, он не подозрителен, — подтвердил де Гравиль.

— Какой толк в хорошо построенной крепости, если ее не охраняет никакой караул?

— Ты прав! — ответил рыцарь, пораженный справедливостью его слов. — Но Гарольд — англичанин, а англичане считаются самым неподозрительным из всех народов вселенной.

Герцог расхохотался, но смех его был прерван злобным рычанием: он обернулся и увидел сына, катавшегося по полу с озлобленной собакой.

Вильгельм бросился к сыну, но мальчик закричал:

— Не трогай, не трогай собаку! Я и без твоей помощи смогу справиться с ней!

И он со страшным усилием выскочил из-под собаки, встал на колени и, обхватив шею бульдога, сжал ее с такой силой, что чуть не задушил.

— Ну, так я пошел на выручку собаке, — сказал Вильгельм Норманнский с улыбкой прежних лет и не без труда освободил бульдога.

— Нехорошо, отец, — заметил Роберт, получивший уже в то время прозвище коротконогого, — заступаться за врага сына.

— Но ведь враг моего сына принадлежит мне, доблестный рыцарь, и я же могу потребовать от тебя ответа за измену государю, так как ты самовольно вступил в борьбу с моим четвероногим вассалом.

— Ты подарил мне эту собаку еще щенком, батюшка; и она не твоя!

— Это

басни, monseigneur de Courthose! Я только одолжил ее тебе для забавы — в тот день, когда ты вывихнул себе ногу, соскочив с крепостной стены, а у тебя, несмотря на жестокий ушиб, хватило еще сил замучить щенка до полусмерти.

— Подарил или одолжил — это одно и то же… Я не отдам то, что попало мне в руки: ты сам учил меня поступать так.

Вильгельм был в своей семье самым кротким и слабым человеком, он поднял сына на руки и нежно поцеловал. Герцог не подозревал, что в этом поцелуе таился зародыш проклятия, возникшего на смертном одре сына, и его гибели.

Малье де Гравиль нахмурился при виде такого баловства, а карлик Турольд покачал головой.

В эту минуту вошел дежурный герольд с докладом, что какой-то английский дворянин приехал во дворец (вероятно, по крайне важному делу, так как он не успел еще соскочить с лошади, как она околела) и просит у герцога позволения войти. Вильгельм поставил сына на пол и приказал ввести неизвестного.

Потом он вышел в другую комнату, приказав де Гравилю следовать за ним, и сел в свое герцогское кресло; он всегда соблюдал придворный этикет.

Минуты через две один из придворных ввел посетителя, — судя по длинным усам, коренного сакса, — и де Гравиль узнал в нем Годрита, своего старинного знакомого; молодой человек, поклонившись ему с большей бесцеремонностью, чем герцогу, и сказал дрожащим от волнения голосом:

— Граф Гарольд шлет тебе привет, герцог! Твой вассал Гви, граф Понтьеский, забыв законы рыцарства, предательски поступил с Гарольдом, ехавшим из Англии, чтобы посетить тебя. Ветер и буря прибили его корабли в устье Соммы; он вышел на берег в качестве мирного гостя в дружеской стране, но был задержан графом со всей своей свитой и заключен в темницу Бельремского замка. Пока я говорю, первый из лордов Англии, шурин короля, сидит в тюрьме. Бессовестный Гви осмелился даже упомянуть о голоде, пытке и смерти — с намерением или осуществить угрозу, или выманить выкуп. Выведенный из терпения невозмутимой твердостью и презрением графа, Гви позволил мне приехать к тебе с поручением Гарольда… Граф обращается к тебе как к государю и другу и просит защитить его от этого насилия.

— Благородный сакс, — ответил герцог торжественно, — это обстоятельство — из ряда вон выходящее, и вмешаться мне труднее, чем ты думаешь. Конечно, граф Понтьеский — мой вассал, но я не имею ни малейшего права вмешиваться в его дела относительно лиц, потерпевших крушение или выброшенных волнами на его берег. Мне тяжело знать, что доблестный граф попал в такое неприятное положение. Все, что я в силах сделать, будет сделано, но я предупреждаю, что не могу обратиться к графу Понтьескому как герцог к вассалу. Ступай и отдохни, а я пока обдумаю, каким образом помочь Гарольду.

Такой ответ сильно опечалил Годрита, и он сказал с грубой откровенностью:

— Я не притронусь к пище и к вину, пока ты не решишь помочь графу Гарольду — как рыцарь рыцарю и как человек человеку, который поплатился за избыток доверия к тебе.

— Тяжела та ответственность, которую ты на меня, по своему незнанию, возлагаешь!.. Один неосторожный, необдуманный шаг может погубить меня: Гви вспыльчив и заносчив, он способен в ответ на мой приказ освободить Гарольда прислать мне его голову. Дорого будет стоить мне выкуп Гарольда, но верь моему слову: половина герцогства не покажется мне слишком тяжелой жертвой для спасения графа! Ступай и отдохни!