Завоевание Кавказа русскими. 1720-1860
Шрифт:
Поэтому создается впечатление, что суфизм и мюридизм – это одно и то же и что мистическое учение проникло на Кавказ на очень раннем этапе и там оно укоренилось в провинции Ширван. Скорее всего, это учение было завезено арабами, о чьем пребывании там свидетельствуют названия с префиксом «араб»: Араб-Шамли, Араб-Кадим и т. д. В этих местах коренное население отличается смуглой кожей и своеобразным говором, хотя сейчас они говорят на турецком или азербайджанском языке. В IX веке Сайид Яшья, ученик Садреддина, пользовался расположением шаха Ширвана. Судя по всему, под началом у него находилось 10 000 мюридов. Позже он еще более распространил это учение. Однако с исчезновением династии шахов Ширвана в 1538 году страна стала ареной борьбы между турками и персами, шиитами и суннитами, и эта борьба продолжалась вплоть до вторжения русских. Правда, иногда с гор спускались воинственные племена и «очищали» страны то от одной, то от другой секты. В этой ситуации суфизм, судя по всему, растерял свое влияние. В этот период времени мы не встречаем громких имен шейхов Ширвана, и лишь Исмаил-эфенди в конце XVIII века снова сделал Ширван центром учения тарикат и секты, известной как пахшабанди. Она была основана Мухаммедом из Бухары (ум. 791). Исмаил-эфенди был вынужден эмигрировать в Турцию, а его главные ученики были высланы в глубь России. В Ширване мюридизм пошел на убыль, но зато появился в Дагестане, куда был занесен одним из его приверженцев, еще одним Мухаммедом из Бухары, и был воспринят муллой Мухаммедом из одной из деревень Киурского района. Мулла придал этому учению несвойственный ему изначально политический характер. Поэтому мулла Мухаммед
Таковы были религиозные предпосылки рассматриваемого нами движения. Краткая ретроспектива истории отношений России и Дагестана даст ключ к пониманию политических истоков этого движения.
Мы уже знаем, что век назад Россия временно завоевала дагестанское побережье, однако ей пришлось уйти оттуда при императрице Анне. В 1786 году шамхал Тарку, кумыкский правитель северо-востока Дагестана, добровольно принял владычество России над своей территорией, а несколько лет спустя его примеру последовал хан Мехтули, чьи владения простирались между независимыми общинами Дарго и Койзубу на юге и на западе до владений Тарку на востоке и севере.
В 1796 году русская армия под командованием Зубова снова завоевала побережье Каспия. Воспользовавшись раздорами между мелкими правителями и племенами Дагестана, Россия постепенно закрепила за собой большую часть страны. Горцы почти не были знакомы с артиллерией, и эффект от ее применения был столь велик, что нескольких выстрелов было достаточно, чтобы обратить в бегство многочисленные туземные отряды. Мелкие правители и свободные общины по очереди клялись в верности России, а когда (как это часто бывает) они или их подданные пытались вернуть себе независимость, их сразу называли предателями. Против них выступали регулярные русские войска, они терпели поражения в боях, а их главные города и деревни подвергались разграблению и уничтожению. После взятия в 1796 году Дербента русским удалось подчинить себе и Табасаран; в 1803 году – Аварию – самое важное из ханств Дагестана; в 1806 году были присоединены Баку и Куба; в 1813 году по Гулистанскому договору Персия официально признала право России не только на эти, но и многие другие территории. В 1819 году некоторые из наиболее важных свободных общин Дагестана признали власть России (это были Акуша, Сиургин, Ругул и Кубачи). В 1820 году хан Кази-Кумуха поднял восстание среди соседей, однако был разбит при Хозреке. Его столица была взята русскими, а владения объединены с Кюрином. Так менее чем за четверть века Россия завоевала большую часть Дагестана, а также провинции, лежавшие к югу от него. Способы, которыми пользовалась Россия, не всегда соответствовали высокой морали, и, вероятно, можно провести параллель между завоеванием Дагестана и завоеванием Индии англичанами. Даже если и в том, и в другом случае имела место жестокость, то следует помнить, что и сама Россия в ту пору была лишь наполовину цивилизованной страной, а ее противники и вовсе были варварами. Преимущество России было в ее системе управления, в той автократической власти, которая вкупе с крепостным строем позволяла России бесконечно пополнять ряды армии и, что еще более важно, закреплять за собой завоеванные земли, заселяя их казаками. Сам Дагестан был слишком беден, чтобы там с удовольствием селились русские иммигранты, однако с северной стороны гор, от моря до моря, линия казачьих станиц занимала и охраняла широкий пояс плодородной земли. Плуг следовал за мечом, а зачастую шел с ним рука об РУку.
Таким образом, религиозное возрождение Дагестана совпало с завоеванием Россией Кавказа; неверный сосед стал завоевателем, а к желанию духовного перерождения добавилось еще более сильное желание хоть временной свободы. Более того, русские совершили роковую ошибку, силой оружия поддерживая тех местных правителей, которые, ощутив за собой такую поддержку, еще сильнее угнетали своих несчастных подданных. Таким образом, они не только в полной мере оправдывали звание поработителей, но и разделяли с многочисленными ханами, беями и другими мелкими вождями феодального Дагестана неприязнь, которую те вызывали у простого народа. С другой стороны, законы Мухаммеда провозглашали равенство всех, исповедующих ислам, и богатых и бедных; поэтому новое учение приобрело широкую популярность, и с этого времени мюридизм стал политическим движением, вросшим в чисто религиозное. Оба движения были совершенно искренни и, пожалуй, обладали одинаковой силой, хотя русские обращают внимание на последнее обстоятельство, а иностранные авторы – на первое. Для иностранных авторов мюридизм – это героическая борьба за свободу, усиленная высшими соображениями; для русских – это вспышка религиозного фанатизма, для которого призыв к восстанию против мягкого и добросердечного русского правления был всего лишь предлогом. Изначально религиозное возрождение не несло в себе ничего политического. В течение всей этой долгой войны было много мюридов тариката, которые не принимали участия собственно в сражениях. Хотя их иногда уважали за образованность и добросердечие, но чаще к ним относились с неодобрением те приверженцы газавата, чьей основной целью была политическая независимость. Однако за этим следовала потеря свободы, и мулле Мухаммеду не составило труда убедить людей в том, что новая доктрина вполне совместима с обычным учением ислама, которое делало упор на ненависть ко всему иностранному и на ненависть к гяурам (т. е. неверным), людям, чуждым мусульманам по расе и по религии, – и эта ненависть обещала высшее наслаждение в этой жизни, свободу и вечное счастье в другом мире. В теории мюридизм был абсолютно несовместим с кровопролитием, поскольку его сутью был тарикат. С другой стороны, слова Корана и пример пророка в том виде, как его толковали лидеры движения, одновременно предполагали предложение неверным принять ислам или, в случае отказа, их насильственное обращение в эту религию. Альтернативой была лишь смерть (джихад). Последователи Мухаммеда, как и древние евреи, были избранными людьми, и именно они должны были бороться с неверными. То, что они не только потерпели фиаско в своей деятельности прозелитов, но, по сути, подчинились правлению неверных, было явным противоречием духу и букве учения пророка. Мистический Путь был вполне к месту, пока русские находились по ту сторону границы, но теперь, когда силой и обманом они захватили землю, следовало идти по куда более тернистой дороге. Единственным оружием тариката был меч духа; единственной свободой, которую он обещал, была свобода духа. Однако диких обитателей гор Дагестана можно понять, когда они не находили утешения в туманном мистицизме жителей персидских равнин или берегов Ганга. Неизбежно их единственным страстным желанием становилось освобождение от русского гнета. Они очень хорошо понимали, что могут этого добиться только при помощи острой сверкающей стали, которую они так любили и которой так хорошо владели. Если тарикат запрещал применение оружия, это значило, что его нужно было как-то видоизменить и привести в соответствие с Кораном. Но в соответствии с учением муллы Мухаммеда в этом не было никакого противоречия, потому что кто может свободно ходить в кандалах или следовать избранному Пути, согнувшись под чужим игом? Политическая свобода была, очевидно, составной частью религиозного возрождения, а порабощение мусульман – высшим оправданием священной войны. Так случилось, что в конце первой четверти XIX века, когда русские уже поздравляли себя со столь легким завоеванием Дагестана, жители этой страны, вдохновленные религиозным пылом и любовью к свободе (самыми действенными побудительными мотивами человечества), созрели для борьбы, которая должна была сделать это завоевание сомнительным, по крайней мере на многие годы. Им нужен был только лидер, и, как всегда, такой человек появился в нужный момент.
Кази-Мулла родился в Гимрах примерно в 1793 году [82] . Он изучал арабский
82
Точная дата рождения неизвестна, и в этом вопросе русские историки высказывают самые противоречивые точки зрения. Так, в книге «Шамиль в Чечне и в России» говорится, что Кази-Мулла был на 3–4 года старше Шамиля, который родился в 1797 году. А на с. 24 той же книги утверждается, что, когда в 1835 году он был убит, ему было 75 лет.
Его товарищ и односельчанин Шамиль жил практически по соседству с ним, когда был ребенком, и два мальчика, которым было суждено прославить Гимры, в детстве были неразлучны. Младшего из них при рождении нарекли Али, но, поскольку первые шесть лет своей жизни он был очень слабым и болезненным, по местным обычаям ему изменили имя и с тех пор звали Шамиль (т. е. всеобъемлющий). С этого момента, говорят, он стал постепенно выздоравливать, и скоро все заметили его силу и активность, которые он всячески развивал. Он фехтовал, бегал, прыгал, занимался физическими упражнениями, так что к 20 годам ему не было равных в этих занятиях. Говорят, что он мог без труда перепрыгнуть через ров шириной 2 метра или через веревку, натянутую над головами двоих мужчин среднего роста. В любую погоду он ходил босиком и с распахнутой грудью и храбростью и выносливостью выделялся даже среди храбрых и выносливых дагестанцев. Он был быстр, энергичен, любознателен, горд и властен, но иногда – мрачен и чрезмерно чувствителен и обидчив. Его отец Денган был пьяницей, и Шамиль в свои 14 лет жестоко страдал от насмешек ровесников. Говорят, что он семь раз пытался вернуть отца на правильный путь и даже заставил его поклясться на Коране, что тот перестанет пить. Поняв, что его усилия ни к чему не приводят, мальчик заявил, что в следующий раз, когда увидит отца пьяным, он заколет себя кинжалом на его глазах. Денган любил своего сына, и эта угроза так подействовала на него, что он бросил пить и до конца дней вел трезвый образ жизни – по крайней мере, так гласит история. Первым учителем Шамиля был его товарищ Кази-Мулла, и позже он говорил, что от него узнал больше, чем от кого-либо еще; однако оба они учились под руководством нескольких самых известных учителей в Дагестане и под конец посетили Ярагиль, где и были посвящены в идеи мюридизма. И первое зло, с которым они поклялись бороться, было пьянство. Кази-Мулла, начав проповедовать, заставил Шамиля наказать его 40 ударами нагайки за то, что попробовал вино еще до того, как осознал пагубность этого греха. Шамиль, в свою очередь, также подвергся такому же наказанию. Столь странно начавшаяся борьба имела большой и продолжительный успех. Жители Гимр кричали и стенали, целовали подол одежды Кази-Муллы и подвергали себя телесным наказаниям.
Тем временем сверкающее кольцо русских штыков сжималось вокруг Дагестана, а влияние муллы Мухаммеда росло с каждым годом. Неосязаемое, нематериальное, оно распространялось через горные хребты, как тлеющий огонь переползает через рвы и поваленные деревья. Две силы, материальная и духовная, двигаясь концентрическими кругами в противоположных направлениях, имели одинаковую скорость движения. Когда, казалось, последняя искра свободы была растоптана сапогами царских солдат, священное пламя было готово вспыхнуть и осветить весь Дагестан, вплоть до самых дальних его уголков.
Кажется, нет причин сомневаться в том, что мулла Мухаммед изначально принял мюридизм как средство духовного совершенствования. Однако, оглянувшись и увидев свою страну порабощенной и униженной, он проникся совершенно другими идеями. Его патриотизм стал развиваться бок о бок с его пылом религиозного фанатика, причем семена, посеянные позже, дали гораздо более сильные ростки. В течение многих лет люди шли к святому человеку Ярагиля за советом и утешением, и его скромный дом теперь более, чем когда-либо, был объектом паломничества, – но сюда уже шли не мирные люди, жаждущие высшего знания. Теперь возле дома Кази-Муллы чаще можно было видеть другие, более жесткие лица. А те, кто приходил сюда, чтобы утолить духовный голод, несли обратно совершенно другие идеи и взгляды.
Не вполне ясно, когда именно мюридизм начал распространяться в Дагестане, но, судя по всему, мулла Мухаммед был посвящен в мюридизм Хаджи-Исмаилом в 1822–1823 годах и с этого времени проповедовал новое учение в мечети Ярагиля. В 1827 году Кази-Мулла начал проповедовать в Гимрах, а поскольку он изучал тарикат под руководством Джамалуддина, которого обучал мулла Мухаммед, мы можем смело предположить, что именно в этот промежуток времени он завершил свое религиозное обучение и был посвящен муллой Мухаммедом, став мюридом и имамом.
Хотя Джамалуддин выдал свою дочь Загидат за Шамиля и с тех пор был его лучшим другом и мудрым наставником, он сначала отказался признавать газават и даже запрещал Кази-Мулле объявлять его.
После этого Кази-Мулла совершил еще одну поездку в Ярагиль и обратился к мулле Мухаммеду со следующими словами: «Всевышний в своей Книге велит нам сражаться с неверными и безбожниками, но Джамалуддин не дает свое разрешение на эту борьбу. Чьему слову я должен следовать?» – «Мы должны следовать словам Бога, а не человека», – был ответ, и с этого момента жребий был брошен. Вернувшись в родной аул, он начал проповедовать, в основном говоря о необходимости восстановить шариат, а для этого – отказаться от «закона гор». Одновременно он говорил своим слушателям о политическом равенстве всех истинно верующих, которые поклялись в верности только святым людям, и никому более. Только эти святые люди, очевидно, достойны милости Аллаха и доверия людей. Отсюда следовало, что подчинение русским не было ни обязательным, ни похвальным, хотя и позволительным в качестве временной меры, когда сопротивление казалось безнадежным. Но сначала он мудро воздержался от открытых призывов к священной войне, час которой еще не наступил, хотя и неуклонно приближался. Кази-Мулла был не только красноречив, но и образован, поскольку он наизусть знал более 400 высказываний, приписываемых пророку, и всегда к месту цитировал их. Скрывая до поры свою истинную цель, он выступал только как религиозный реформатор и скоро завоевал себе такую репутацию, что шамхал Тарку, генерал-майор на русской службе и верноподданный царя, пригласил его в свою столицу, позволил ему проповедовать в мечети в Казанишчи и назначил его судьей в Эрпели. Аслан-хан из Кази-Кумуха, чья верность России была более сомнительной, также пригласил его к себе, так что слава его скоро распространилась по всему Дагестану. По мере того как число его последователей росло, он постепенно отбросил сдержанность и осторожность, но только в конце 1829 года стал открыто призывать своих слушателей в Гимрах готовиться к священной войне. Задолго до этого внимательным наблюдателям должно было стать очевидно, что его проповеди не имеют никакой другой цели, и можно спросить, что все это время делали русские и почему они ничего не предприняли, чтобы предотвратить грозившую им опасность. Ответ заключается в том, что, хотя они и подозревали о том, что творится у них под носом под видом религиозной реформы, все их внимание было сосредоточено на войнах с Персией и Турцией. Обе этих страны всячески поощряли происходящее в Дагестане, причем не только косвенно, но и прямо, посылая своих эмиссаров, подстрекая горцев на выступления против русских в надежде отвлечь часть русской армии от зоны конфликта. Персы снабжали своих агентов деньгами и пытались достичь цели, играя на их жадности. Турки же довольствовались тем, что воздействовали на религиозные чувства дагестанцев и на их обостренное чувство чести, поскольку считали, что моральные стимулы могут быть действеннее материальных. Без сомнения, тот факт, что персы были шиитами, способствовал их неудачам.