Завтра нас похоронят (авторская редакция)
Шрифт:
Она держала руки за спиной, Ларкрайт не сомневался, что пальцы скрещены.
– Береги себя.
Она сделала шаг навстречу и обняла его:
– И вы тоже.
Девочка в красной толстовке отстранилась, не позволив обнять себя в ответ, и направилась вдоль железной дороги вперед.
Комиссар
[Надзорное управление]
Не оборачиваться, не сдаваться падали. Уже не в первый раз Ланн давал себе такое обещание: по его следу шло слишком много воспоминаний, готовых ожить от мимолетного соприкосновения
Сегодня же в кабинет прокрался запах с улицы. Простой, прозаичный запах. Кто-то сжигал мусор.
Он возвращался ночью. Хотелось одного – лечь и уснуть без мыслей о дочери. Их не прогнала даже выпивка.
В воздухе чувствовалась зима. Рождество близилось, и жаль, оно больше не считалось праздником, а стало точкой отсчета. Забавно… когда-то с Рождества началась эра новой религии. Теперь – эра смерти.
Рихард прикрыл глаза и покачнулся. Он не туда свернул, его занесло на полузаброшенную окраину. Здесь не водилось даже собак и кошек, все умерло вместе с детским смехом. Ланн привалился к стене гаража, переводя дух, прежде чем идти дальше. Здесь он и услышал тихий звук двигателя.
Машина остановилась метрах в двадцати. Выглянув из-за угла, Ланн мог видеть, как из нее выходят трое в неприметной одежде. Один нес канистру, двое выволакивали что-то с заднего сидения. Рихард смог различить человеческую фигуру. Этот четвертый был без сознания; лицо закрывали патлы слипшихся – видимо, от крови, – волос.
Неосторожное движение – на асфальт упали очки. Один из незнакомцев выругался, подобрал их и спрятал в карман. Вся процессия направилась к раздолбанной двери ближнего дома. Рихард подождал. Он примерно догадывался, что времени незнакомцам потребуется немного. Скорее всего, они не станут поджигать тело, опасаясь криков, а ограничатся тем, что подожгут дом.
Рихард вынул из кобур на поясе два пистолета. Один был табельный – с зарегистрированным номером. Другой, с глушителем, не принадлежал никому, по крайней мере, официально. И даже с затуманенным рассудком Ланн помнил, из какого стрелять. Взводя курок, он с удовлетворением ощущал: рука не дрожит. В воздухе уже расползался запах гари. Ланн неторопливо направился к двери.
Ему было плевать, кого он убивал: преступников или борцов за справедливость, решивших расправиться с преступником. Методы были одинаково грязными, исход один – три трупа: два лежали на проходе, один остался в задымленном коридоре. Ланн втащил два тела внутрь, перешагнул через третье и, прикрывая лицо от дыма, направился к ближайшей комнате. Там пламя пылало ярче всего.
Жертва – темноволосый юноша – лежал в почти замкнувшемся кольце огня, бросавшего на разбитое лицо тени и уже подобравшегося к окровавленной рубашке. Рихард приблизился, коснулся шеи незнакомца, ощутил слабую пульсацию крови. Что ж, кем бы ты ни был, сегодня у тебя хороший день. Ланн подхватил недвижное тело и поднялся. Кольцо огня успело замкнуться. Рихард, по возможности прикрывая юношу собой, сделал первый шаг сквозь дым.
На улице он жадно вдохнул воздух, опустил спасенного
Обожженные руки болели, плащ обуглился. Но пульс юноши все еще бился. Приятное лицо было… знакомым? Да, Ланн вспомнил, где видел его раньше, – в газете недельной давности. Оппозиционный журналист. Карл Ларкрайт. Осознав это, Рихард примерно догадался, чьих людей убил, и усмехнулся: пусть окружавшие Труду ублюдки знают, что дела надо делать чисто.
Рихард начал расстегивать пуговицы на рубашке журналиста, облегчая тому дыхание. Непрямой массаж сердца он в последний раз делал лет десять назад, может, больше… и ему казалось, что движения слишком грубые для худой грудной клетки.
– Надеюсь, я тебя не угробил, – прошептал Ланн, снова всматриваясь в лицо.
Ресницы дрогнули. Юноша со стоном открыл глаза. Не дожидаясь вопросов, Рихард приветствовал его:
– Комиссар Ланн, криминальная полиция. Кстати. – Он помог Ларкрайту приподняться и указал на дом. – Попрощайся с друзьями.
Улыбка тронула разбитые губы.
– Спасибо…
…Пришлось тащить его домой: Карл боялся появляться в госпиталях, не зря. Полночи Рихард возился с ожогами, гематомами и ссадинами. Он не сомневался: есть и сотрясение, Ларкрайт трижды терял сознание и каждый раз, когда это происходило, крепко цеплялся за чужую руку.
Иногда, начиная бредить, Карл звал кого-то; позже Ланн понял: отца. Тогда же он просто прикладывал ко лбу компресс и заставлял глотать то обезболивающее, то снотворное. В конце концов Карл уснул. Рихард отключился рядом, на полу, впрочем, второй кровати у него все равно не было. Когда он очнулся, в комнату пробивалось солнце. Ларкрайт лежал и смотрел вверх остановившимся взглядом. Ланн встревожился, уже начиная думать, что делать с трупом. Но выразительные черты лица журналиста дрогнули.
– Значит, мне не показалось. Это были вы. Вы…
Он с трудом поднял ладонь к лицу. На запястье виднелся кровоподтек: кисти связывали. Отведя прядь со лба, Карл продолжил:
– Вы – комиссар Ланн. Верно?..
– Можно просто Рихард. – Он все глядел на изувеченное запястье. – А тебя-то как зовут?
Имя он знал, но это было принципиально важно: чтобы назвался сам. Настоящее имя – знак доверия. И того, что из знакомства вообще что-то может получиться.
– Карл Ларкрайт.
И хотя рука была обожжена и разбита, пожатие вышло неожиданно крепкое.
Было шумно. Кто-то собирался выезжать, кто-то вернулся. Плавали клубы дыма, слышался гомон. Это нравилось Ланну куда больше, чем ночное гробовое молчание. Не хватало лишь одного.
– Где инспектор Ларкрайт?
Рыжеволосая Мила Грюнберг, сидевшая ближе всех, неопределенно пожала плечами.
– Опаздывает. Сильно.
– Чтобы, как придет, быстро ко мне!
– Хорошо, герр Ланн.
Захлопнув дверь кабинета, Рихард первым делом начал просматривать сводки. Красная Гроза… имя не давало покоя. Каким образом он мог попасть в город? Произошло это или еще только произойдет? Ведь не плевое дело пересечь границу незамеченным, но если этот незнакомец действительно хорош…