Завтра, завтра, завтра
Шрифт:
– Да нет же, голова садовая! Просто думаю, когда нам лучше пересечься. Не хочу, чтобы ты заявился и ткнулся носом в закрытую дверь. И обещай мне, что этого больше никогда не повторится! – взволнованно добавила Сэди. – Обещай, что, какие бы глупости мы с тобой ни совершили, мы больше ни за что не расстанемся на шесть лет! Обещай, что ты всегда будешь меня прощать, а я всегда буду прощать тебя.
Подобные клятвы легко слетают с губ молодых людей, не подозревающих пока о том, какие испытания припасла для них жизнь.
Сэди протянула руку. В голосе ее чувствовалась уверенность и сила, но в глазах, трогательных и беззащитных, сквозила печаль. Сэм благодарно сжал ее ледяную и одновременно жаркую ладонь. По всей видимости, Сэди еще не оправилась от болезни.
– Ты сохранила мой лабиринт, – неуверенно произнес он.
– Сохранила. А теперь давай потолкуем о «Тебе
Сэди поднялась и открыла окно. В комнату ворвался морозный и бодрящий воздух, пьянящий, словно крепкое вино.
– Но прошу тебя, Сэм, прояви сострадание. Возможно, ты заметил, что в последнее время мне было слегка не по себе.
II. Сферы влияния
«Итиго» – хотя тогда никто и не подозревал, что игру нарекут «Итиго», – казалась им сущим пустяком. Забавной финтифлюшкой, которую Сэм и Сэди забацают на каникулах, в перерыве между третьим и четвертым курсами.
Решимость создать игру вместе с Сэди не покидала Сэма с декабря, то есть с того самого месяца, когда он впервые запустил на компьютере «Тебе решать», однако до марта он никого не посвящал в свои планы. Не в его привычке было тянуть кота за хвост, но интуиция подсказывала ему, что сейчас лучше поспешать медленно. Сэди, целый месяц не вылезавшая из тяжелейшей депрессии, основательно запустила учебу и теперь налегла на нее с удвоенной силой. Какая беда с ней стряслась, оставалось для Сэма загадкой. Лишь раз Сэди бросила сквозь стиснутые зубы: «Болезненный разрыв», но Сэм подозревал, что за всем этим кроется нечто большее. Однако, не желая ранить ее, он предпочитал не касаться мучительной темы. Редкое взаимопонимание, сложившееся между ними, не позволяло им лезть напролом в чужие души. Поэтому шесть лет назад они и стали приятелями не разлей вода: Сэди не проявляла неуемного любопытства к аварии и не вынуждала его делиться тягостными переживаниями. И ему ничего не оставалось, как ответить ей взаимностью.
А еще он не торопил события, чтобы вдоволь насладиться общением с заново обретенной Сэди. Они мгновенно, словно и не было всех этих лет разлуки, прикипели друг к другу: встречались несколько раз в неделю, ходили в кино и кафешки, резались в компьютерные игры. Присутствие Сэди вдохновляло Сэма. Его рассуждения становились убедительными, а замечания – острыми. Рядом с ней невыносимый зимний холод Новой Англии, пробиравший его до костей два предыдущих года, казался более терпимым, а не отпускавшая ни на минуту слабая, но раздражающая боль в ноге напоминала о себе все реже. Теперь его не пугали даже булыжные мостовые! Сэм не считал себя калекой, однако предательски скользкие булыжные мостовые, по которым он двигался черепашьим шагом, постоянно убеждали его в обратном. Порой, если день выдавался снежный – а учебный корпус располагался на почтительном расстоянии, – он выходил из дому на три четверти часа раньше, лишь бы поспеть на лекции, и, припадая на одну ногу, тащился по студенческому городку, будто светило-профессор. Не будь он таким заносчивым, возможно, он сообразил бы, какие неприятности подстерегают хромого калифорнийского мальчика, нацелившегося на учебу в университете на северо-востоке Америки.
Задним числом он понимал, что совершил непоправимую глупость, порвав с Сэди. Но тогда, в детстве, он воображал, что Сэди Грин встречаются в этом мире на каждом шагу. Что мир переполнен такими людьми, как Сэди. Он заблуждался. В старшей школе никаких Сэди не было и в помине. Сэм перенес надежды на Гарвард, но и там его постигло жесточайшее разочарование. Никто не спорит, в Гарварде попадались умные люди, с которыми не зазорно было поговорить минут двадцать. Но трещать с ними шестьсот девять часов? Увольте. Даже Маркс, преданный, изобретательный, смекалистый Маркс, не шел ни в какое сравнение с Сэди. Потому что он не был Сэди.
Сэм не открывался Сэди до марта, потому что именно в марте, если не раньше, выдающиеся студенты Гарварда и МТУ обычно определялись с занятиями на лето. А грядущее лето представлялось Сэму краеугольным камнем. Пора уже было на что-то решаться, ведь через год-два наступит срок выплаты студенческой ссуды. Гарвард щедро финансировал талантливых студентов (за что Сэм, в принципе, его и выбрал), однако даже великодушно предоставленный грант на обучение не покрывал всех расходов. Нельзя сказать, что Сэм задолжал непоправимо много, но даже эти деньги надо было откуда-то взять, а просить о помощи дедушку с бабушкой у него не поворачивался язык. Для того ли он поступил в Гарвард, чтобы влачить нищенское существование? Сэм до изнеможения повторял про себя слова Андерса Ларссона, пока не уверился окончательно, что не любит математику и вовек не получит Филдсовскую премию. А следовательно, ему нет никакого смысла влезать в еще большие долги и поступать в магистратуру. Иначе он окончит так же, как и большинство его сверстников, – устроится на работу в техническую, финансовую или информационно-консультационную фирму и пропадет в ней с концами.
– Этим летом или никогда, – рубанул рукой воздух Сэм, поделившись своими грандиозными замыслами с Марксом.
Чуткий творец в душе Сэма поразительным образом уживался с хватким коммерсантом, прекрасно сознающим важность помпезного зрелища и нагнетания драмы. Он не хотел делать предложение Сэди мимоходом. Он хотел обставить его со всей торжественностью и значимостью, чтобы миг возникновения их игрового союза навсегда запечатлелся в их памяти. Кроме того, он готовил плодотворную почву для будущего. Если игра, которую они создадут, не обманет его ожиданий – а он уже чувствовал, что не обманет, – то история о дне, когда Сэм Масур и Сэди Грин приступили к созданию игры, превратится в легенду. В сказочное, волшебное предание о Сэме и Сэди. Не имея даже малейшего представления об игре, он уже слышал, как это предание передается из уст в уста. Но в этом был весь Сэм: жизнь будущим помогала ему терпимее относиться к тягостному настоящему.
Наверное, предлагай он Сэди руку и сердце, он и то не додумался бы до чего-нибудь более церемониального. Он собирался встать перед ней на одно колено и воскликнуть: «Сэди, ты согласишься поработать со мной? Согласишься пожертвовать ради меня свободным временем и поверить, что на сей раз это время будет потрачено не напрасно и мы с тобой создадим поистине великие игры?»
При всей своей врожденной самоуверенности Сэм не надеялся, что она скажет «да».
Сэм спросил Маркса, где в Гарварде можно провести подобный ритуал, и Маркс посоветовал ему экспозицию стеклянных цветов в ботаническом музее. Маркс знал все самые интересные и привлекательные местечки студенческого городка – недаром он водил экскурсии по Гарвард-Ярду, исторической части университета.
В уникальную коллекцию неповторимых и хрупких ботанических моделей Блашка входят примерно четыре тысячи вручную раскрашенных цветов, дотошно и с анатомической точностью изготовленных из выдувного стекла. Стеклодувы из Дрездена, отец и сын, Леопольд и Рудольф Блашка, создали их на рубеже девятнадцатого и двадцатого столетий по просьбе директора Гарвардского ботанического музея. Искусные мастера, они нашли ответ на вопрос, как сохранить то, что сохранить невозможно. Разгадали тайну, как остановить время и предотвратить смерть. Так могло ли во всей вселенной отыскаться более подходящее место для основания компании «Нечестные игры»? Ведь что такое, по сути, компьютерная игра, как не прославление вечности?
Сэди вспомнила об этом дне в 2011 году в интервью для сайта «Потомки Ады Лавлейс».
Сэди Грин. Мазер знал, что в МТУ я написала пару игрушек – так, ничего особенного. Проба пера – не более. Но одна из них – «Тебе решать» – вызвала некоторый интерес.
«Потомки Ады Лавлейс». Это игра про холокост, верно? Из-за нее вас чуть не выгнали из института.
Сэди Грин (закатывая глаза). О, это небось Сэм вам наплел? Он, как всегда, слишком драматизирует. На самом деле все было проще: ну, пожаловалась на меня одна девица, и что с того? Ерунда на постном масле. Просто Сэму… Ой, простите, его следует величать Сэмом Мазером, вечно-то я забываю! В общем, Мазера игра зацепила. Он воспринял ее как некий прорыв, глоток свежего воздуха. Честно скажу, после «Тебе решать» я была не в настроении продолжать писать игры. Я вымоталась. Во мне будто что-то перегорело. И вдруг в конце третьего курса Сэм предлагает мне сходить в музей, поглазеть на стеклянные цветы. По правде говоря, я чуть его не послала! Во-первых, мне совершенно не хотелось туда идти, а во-вторых, Гарвардский музей естественной истории находится у черта на рогах, и тащиться до него от дома, где я жила в студенческие годы, было дьявольски неудобно. И все же я потащилась. Если Сэму – Мазеру! – что-то взбрело в голову, от него так просто не отвяжешься. А вы ведь знаете, что Мазеру постоянно что-то взбредает. (Смеется.)