Завтра
Шрифт:
– Делли вернулась?- недоверчиво переспрашиваю я.
– Ну, да. Твоя подружка, точно? Приехала сюда сразу, как только смогла. Я видел её пару раз.- Значит, Делли тоже в двенадцатом. Честно, я никак не мог предполагать, что подруга вернётся в этот Дистрикт - место, где погибли почти все её близкие, а родной дом сгорел дотла.
– Она… Не знает, что я… Приезжаю?- слегка неуверенно спрашиваю я, опустив глаза в землю и не торопясь шагая за ментором по шуршащей опавшей листве.
– Никто не знает, пока,- просто отвечает
Я молча киваю. Странно, но новость о том, что ещё пока ещё никто не осведомлён о моём приезде, вселяет надежду и облегчение.
За разговорами мы не замечаем, как добираемся до Деревни Победителей. Хеймитч рассказывает мне о том, что сейчас в двенадцатом ведутся восстановительные работы. Можно сказать, Дистрикт заново рождается. Деревня Победителей теперь выделена для, проявивших себя участников восстания (хотя, в двенадцатом теперь таких найдётся не очень-то много), постепенно возвращаются выжившие жители, в новые дома заселяют беженцев.
Вообще, дома в Деревне Победителей - это единственное нетронутое бомбами место. Мой дом тоже уцелел. Я ещё издалека узнаю его тёмную черепичную крышу, вроде бы ничем не отличающуюся от остальных.
Хеймитч внезапно замолкает, хотя на протяжении всего пути щедро заваливал меня свежей информацией, касающейся общей жизни двенадцатого. О Китнисс он умалчивал и, кажется, теперь я понимаю почему.
– Что за…?- Не успеваю договорить, потому что дыхание из меня моментально вышибает при виде такой картины.
Её дом по соседству должен быть копией моего и вообще всех прочих домов в Деревне Победителей. Так и было раньше, но сейчас… Невооружённым глазом можно разглядеть, как сильно он изменился. Кажется, так и излучает уныние, тьму и полное одиночество. Все, абсолютно все; шторы на окнах плотно задёрнуты. Ни в одной комнате не горит свет, не смотря на уже довольно позднее время суток. Из каминной трубы не идёт дым, как из прочих. Ведь в осеннее время года в таких домах без отопления жить не очень-то сладко. У двери скопилась целая груда каких-то почтовых коробок и писем, уже запорошенных осенней листвой.
Но больше всего меня удивляет, или скорее шокирует другое. Окна на втором этаже наглухо и небрежно заколочены досками. Можно подумать, что Китнисс уже давным-давно не проживает в этом доме.
– Она там,- сухо отвечает Хеймитч, разворачиваясь в мою сторону. Я сразу догадываюсь, что грубостью в своём голосе он тщательно пытается скрыть разочарование и переживание. Даже дом ментора как никогда, казалось, выглядит лучше, чем дом его соседки. В этот момент во мне просыпается ещё одно забытое чувство по отношению к этой девушке. Сострадание. Искреннее сочувствие. Ведь, кто знает, на месте Китнисс мог бы сейчас оказаться и я.
«Да, но ты пережил не меньше! Зачем жалеть зачинщика всем твоим мучениям?»
Так и стою не в силах вымолвить ни слова. Просто немигающим взглядом наблюдаю за домом, хозяева которого когда-то казались мне
– Солнышко не выходит оттуда с самого приезда. Никого к себе не впускает и сама не выходит.- В голове тут же начинает вертеться совершенно ужасная мысль, от которой даже в моей, давно опустевшей душе, больно колет.
– Нет-нет, с ней всё в порядке!- Тут же исправляется Хеймитч, видимо, догадываясь, о чём я думаю.- Относительно.
– Откуда тебе знать наверняка?- обеспокоенно шепчу, наконец, переводя взгляд с дома на ментора. Тот нервно хмурится и внезапно снова начинает идти дальше.
– С твоим домом всё так же. Ничего не изменилось. Только ключи желательно сделать новые, а то…
– Хеймитч!- обрываю я, и не желая продолжать путь. Мужчина разворачивается ко мне и скрещивает руки на груди.
– Ну, что? Хочешь знать, почему она ещё жива?- зло цедит он, сквозь зубы.
– Нет!- ошарашенно отвечаю я и отшатываюсь на шаг назад, словно его слова на самом деле смогли меня задеть. Хеймитч тяжело вздыхает, ставит мой чемодан на крыльцо дома и прежде чем уйти отвечает: «Кошмары».
========== 6. ==========
Беспомощность - это ощущение и внутреннее состояние, когда в трудной ситуации вместо того, чтобы предпринять необходимые действия, ты переходишь в пассивный режим и отказываешься что-либо делать. Довольно неприятное чувство. Ты осознаёшь, что что-то происходит не так, но ничего не можешь предпринять и изменить!
Картины. Всюду-всюду развешены портреты, пейзажи натюрморты… Но чаще всего я натыкаюсь на этот пронзительный взгляд серых глаз. Пока, для себя, я решаю ничего не менять. Глазами вокруг себя обнаруживаю настоящую галерею, и в мыслях, одновременно с тем, тоже. Новый рисунок - новая картинка воспоминаний. Это одновременно и странно и правильно. Я словно, заново проживаю свою судьбу.
Когда с коридором покончено, направляюсь в кухню. И пусть там почти нет картин, зато знакомая обстановка. Хеймитч прав - ничего не изменилось.«Несправедливая ирония,- грустно улыбаюсь,- даже все предметы сейчас лежат на тех же местах, что и раньше, но я совершенно этого не помню».Вот же, прямо перед глазами обычный листок на столе и что же? Пусто. Да вот только, сколько я не пытаюсь вспомнить, откуда он на самом деле взялся - всё без толку. Хмурюсь и беру листок в руки.
«Пит»
Всё тело предостерегающе сжимается, но я продолжаю читать записку. Видимо, память меня и вправду не подводит. Этого письма не было до нашего отъезда.
«Сам не до конца понимаю, зачем пишу это. Наверное, лишь из долга и сильной преданности к ней. Знаю, что рано или поздно ты всё равно вернёшься в двенадцатый. И прошу, не торопись откладывать записку в сторону!»
Я усмехаюсь догадливости Гейла, но всё равно продолжаю читать дальше.